Лев Толстой считал русского философа Николая Федорова выдающимся мыслителем и говорил, что гордится тем, что живет с ним в одно время. Достоевский писал, что «почел бы мысли Федорова за свои». Циолковский называл его «изумительным философом».

Знаменитый литературный критик и искусствовед Аким Волынский писал: «Федоров – единственное, необъяснимое и ни с чем не сравнимое явление в умственной жизни человечества. Рождением и жизнью Федорова оправдано тысячелетнее существование России».

Что же это такое, «Общее дело» Николая Федорова – философское учение, научная мысль, религиозное прозрение или блестящая утопия? Почему, практически забытый в двадцатом веке, он вызывает сейчас такой интерес?
Мы же с вами нормальные, довольно часто трезвые и здравомыслящие люди. А ведь основные положения учения Федорова – воскрешение предков и достижение человеком бессмертия…

С Толстым на дружеской ноге

Отчество и фамилия достались ему от крестного отца, происхождение свое – Федоров был незаконнорожденным сыном князя Павла Ивановича Гагарина – он тщательно скрывал. А ведь древний род Гагариных уходит корнями к самому Рюрику, князья Владимир, Юрий Долгорукий и Всеволод Большое гнездо – его прямые пращуры.

Пятнадцать лет Федоров преподавал историю и географию в разных уездных училищах, а потом пешком пришел из Тамбова в Москву и устроился библиотекарем в Румянцевский музей. По словам Толстого, Федоров был «идеальным библиотекарем». Приходил на службу за два часа до открытия, чтобы подобрать книги читателям, уходил последним, чтобы в отсутствиe посетителей спокойно порыться в справочниках и каталогах.

Свой труд в библиотеке он рассматривал как священное дело. Забавная история: как Федоров поссорился с Толстым, когда тот впервые посетил Румянцевскую библиотеку. Вот рассказ литератора А.Горского: «Мало ли глупостей написано, следовало бы все сжечь», – вырвалось у Толстого при взгляде на бесконечные книжные полки. Федоров вспыхнул: книга была для него святыней, надгробным памятником, отпечатком жизни умершего автора, который должен быть со временем воскрешен и воссоздан весь по этому бледному отпечатку. «Много я видел на своем веку глупцов, а такого еще не видел», – отвечал он и «гневался» на него еще несколько дней. Тот сконфуженно извинялся и просил прощения».

А вот что писал Илья, сын Льва Толстого о философе: «У него было такое выражение лица, которое не забывается. При большой подвижности умных и проницательных глаз, он весь светился внутренней добротой, доходящей до детской наивности. Если бывают святые, то они должны быть именно такими. Николай Федорович не только органически был неспособен причинить кому-нибудь зло, но я думаю, что и сам он был неуязвим для всякого зла. Отец, обычно пылкий и несдержанный в разговорах, всегда его выслушивал с особенным вниманием и никогда с ним не горячился…»

Продажу книг Федоров считал грехом – впрочем, как и любую частную собственность. Из своего скудного жалованья умудрялся выделять деньги бедным, которые прекрасно знали день его зарплаты. Одежде и прочим «мануфактурным игрушкам» не придавал никакого значения. Одно из его изречений: «Не гордись, тряпка, завтра будешь ветошкою!» Спал обычно на голом полусгнившем сундуке, а вместо подушки клал книги. И свои идеи он тоже считал не личными, а общими. Только благодаря усилиям учеников «Философия общего дела» не осталась анонимной.

Федорова называли «московским Сократом», а сам он философию отчаянно не любил. Говорил, что это – «произведение сословия, отделившегося от народа, не желающего знать нужд его, хотя и живущего за счет народа». Федоров категорически отказывался фотографироваться и запрещал писать его портреты. Запрет этот рискнул нарушить только художник Пастернак: спрятался за стопками книг в читательском зале и рисовал Федорова, а потом очень долго переживал.
Умер философ от сильной простуды, был похоронен на кладбище московского Скорбященского монастыря. В 1929 году монастырское кладбище было уничтожено, а на этом месте соорудили парк и игровую площадку.

Замри, умри, воскресни

Система взглядов, которую разработал Федоров, не имеет аналогов в истории мировой философии. Отвлеченные умствования ему чужды, он требует от философии прямого воздействия на мир. Федоров считает, что «общее дело» человечества – достижение бессмертия живущих и воскрешение всех умерших предков научными методами. Вместо того чтобы отчаянно бороться друг с другом за место под солнцем, люди должны братски объединиться в борьбе против главного врага – смерти. Победив ее, человечество освободится от «крепостной зависимости на Земле», станет селиться на иных планетах, осваивать другие миры и вселенные.

Пищей для нового человека будут служить не животные и растения, а искусственно созданная еда, синтезированная из органических веществ. После воскрешения предков будет создан удивительный, небывалый, гармоничный мир, наполненный светом и высочайшей духовностью. Сам Федоров считал свое учение «активным христианством» и часто цитировал Библию: смерть – последнее зло.

Желание воскресить всех когда-либо живших на Земле по Федорову, абсолютно естественное чувство человека. «Это воскрешение есть не мистическое, не чудо, а естественное следствие успешного познания совокупными силами всех людей слепой смертоносной силы природы». Согласно Федорову, если воскресить всех ранее живших на земле, их число все равно будет ничтожно мало по сравнению с просторами Вселенной, которая станет новым домом. К тому же, число это никогда не изменится: никто больше не умирает, но никто и не рождается.

Да-да, вот так! Сексуальная жизнь, деторождение кажутся Федорову достойными порицания: «исключительное прилепление к жене, заставляя забывать отцов, вносит политическую и гражданскую вражду в мир… Только тогда, когда половая любовь заменится воскрешением, когда восстановление старого заменит рождение нового, только тогда весь мир будет чист».

Главные идеи Федорова нашли отражение в творчестве многих писателей, поэтов и ученых. Это и Заболоцкий, и Маяковский, и Платонов, и разумеется, Константин Циолковский. Кстати, оба они преподавали в одной и той же гимназии подмосковного городка Боровск – только с интервалом в тридцать лет.

По Циолковскому, люди научатся управлять временем и пространством, покорят Вселенную. Жизнь и на нашей планете, и на других будет управляться единым мозгом «богов разных степеней», наделенных высшим разумом. А человек превратится в автотрофное существо, лишенное половых органов и будет питаться исключительно солнечной энергией. Ну точно по «Общему делу».

Кстати, и генеральный конструктор Сергей Королев прекрасно был знаком с идеями Федорова. Первым в космос полетел именно Гагарин – что это, случайное совпадение или мистическая связь?

Великий русский физиолог Илья Ильич Мечников, размышляя в «Этюдах оптимизма» о бессмертии, приходит к выводам, очень близким философии Федорова. «Все так привыкли считать смерть чем-то столь естественным и неизбежным, что с давних пор на нее смотрят как на свойство, присущее всякому организму, – пишет ученый. – Однако когда биологи стали ближе изучать этот вопрос, они напрасно искали какого-нибудь доказательства этому мнению, принятому всеми за догмат». Мечников доказывает распространенность бессмертия не только у низших животных таких как инфузории и другие простейшие, но и «среди животных, более высоко стоящих на лестнице живых существ, у которых также не наблюдается естественной смерти. Сюда относятся многие полипы и некоторые черви». Мечников делает вывод, что смерть появилась на земле гораздо позже, чем жизнь, как следствие естественного отбора, и значит вовсе не является неизбежной.

«Шинель» номер два

Блестящий литературовед Михаил Эпштейн (кстати, он долго преподавал в Атланте, в университете Эмори) очень точно подметил потрясающее сходство жизни Федорова и его литературного прототипа – Акакия Акакиевича Башмачкина. Обычно бывает так: чья-то жизнь, переосмысленная и творчески дополненная, становится основой для литературного произведения. А тут все было наоборот: вольно или невольно, Федоров строил свою судьбу с Башмачкина.

Сходство, действительно, просто поразительное. Башмачкин переписчик, Федоров библиотекарь. Оба «не просто служили при буквах, но всей душой погружались в их идеально-фантастический мир, отдавались письменам и по долгу, и по любви. Акакий Акакиевич даже на досуге не находил ничего лучшего, как переписывать бумаги. Николай Федорович усматривал в письме основу цивилизации». Оба получают одинаковое жалованье – четыреста рублей в год. То есть теоретически могли бы служить в одном присутственном месте, на одинаковых должностях. Оба – закоренелые холостяки и аскеты.

«Он не думал вовсе о своем платье… сукно до того истерлось, что сквозило, и подкладка расползлась» – это Гоголь о Башмачкине. Федоров зимой и летом ходил в одном и том же стареньком, ветхом пальто. «Приходя домой, он садился тот же час за стол, хлебал наскоро свои щи… вовсе не замечая их вкуса, ел все это с мухами и со всем тем, что ни посылал бог на ту пору» (Гоголь о Башмачкине). «Он занимал крошечную комнату… Его пища состояла из чая с черствыми булочками, сыра или соленой рыбы. Часто месяцами Федоров не употреблял горячую пищу» (Философ Лосский о Федорове).

И закончили свою жизнь они одинаково – простудой, подхваченной из-за непривычной перемены одежды. Для Башмачкина роковой стала покупка новой шинели. А для Федорова роковым стал морозный декабрьский день 1903 года, когда друзья уговорили его надеть шубу и поехать в карете. Он перегрелся, потом остыл – и подхватил воспаление легких, от которого скончался в Мариинской больнице.

«Оставьте меня, зачем вы меня обижаете», – говорил Акакий Акакиевич своим недругам, и в этих проникающих словах звенели другие слова: «Я брат твой». И закрывал себя рукою бедный молодой человек, и много раз потом он содрогался на веку своем, видя, как много в человеке бесчеловечья…» А один из главных вопросов для Федорова – о братстве всего человечества. Ведь задача его «общего дела» – привести людей от небратского состояния к высшей духовности.
Оба героя воспринимаются как праведники и не канонизированные святые, жизнь их до определенного момента укладывается в рамки жития. Но в какой-то момент происходит переворот. Башмачкин в своем посмертном бытии призрака срывает шинели с ни в чем не повинных людей. Федоров в сочинениях, изданных после его смерти, клеймит ученых, богатых, прогресс, роскошь, праздность и комфорт.
Вывод Эпштейна: «Как не относиться к «общему делу» Федорова, несомненно, что в его основании лежит совсем маленькое дело Акакия Акакиевича. Потертая шинель. Петербургский мороз. И вопрос о братстве».

«Общему делу» – время!

Значение философских идей Николая Федорова для современной науки сложно переоценить, судите сами. Освоение космоса. Для современников Федорова его идеи межгалактических путешествий казались полнейшей утопией. А сейчас бизнес по отправке туристов в космос ждет небывалый подъем. И уже не надо, как Деннис Тито, выкладывать тридцать миллионов долларов – хватит и двухсот тысяч.

Нанотехнологии. В «Философии общего дела» Федорова подробно описывается, как можно собрать разлетевшиеся на атомы тела живших когда-то людей. Федоров был убежден: эти атомы содержат информацию об ушедшем человеке, и как бы ни были они малы, какими бы слабыми не были остатки утраченных связей – рано или поздно наука сможет их находить и соединять. Бред? Но вот появились нанотехнологии, способные изменить за несколько десятилетий наш мир до неузнаваемости.

Увеличение жизни людей, вплоть до бессмертия. Уже сейчас учеными-геронтологами и биологами проводятся поистине фантастические эксперименты. Вот только один пример: профессор биологии Вальтер Лонго из университета Южной Калифорнии увеличил срок жизни дрожжевого грибка путем изменения всего двух генов в десять раз. Если бы сейчас подобные манипуляции можно было проводить с человеком, мы бы жили под тысячу лет, как библейские патриархи. Сам Лонго считает, что смерть не является неизбежной. Она не просто побочный продукт изнашивания тела, но и генетически запрограммированное явление, призванное ликвидировать пожилых членов популяции и дать дорогу молодым. Если это так, значит можно перепрограммировать гены и перехитрить смерть, что Лонго и доказал на примере дрожжевого грибка. А те самые заветные гены есть и у людей.

Продолжать можно бесконечно – это материал не для статьи, а для тысяч многотомных трудов. Получается, что «Философия общего дела» Николая Федорова – очень современная книга. И чем дальше, тем будет еще современней. Дождемся ли мы этого светлого часа – вот в чем вопрос.