Еще с рассвета заладил косой, мелкий дождь. Ветер тоненько и жалобно завывал в каминной трубе. Листья вязов и тополей уже облетели, и голые ветви, склоняясь от ветра, царапали оконные стекла.
Но в просторной гостиной викторианского дома в Легсингтоне тепло и уютно. Все лампы зажжены, в камине потрескивают поленья, и отблески пламени играют на черных, блестящих спинах двух доберманов – Наты и Таши.
Эта элегантная гостиная выглядила ожившей сценой из английского романа ХIХ века. Для полноты картины не хватало страдающего пoдагрой старого лорда в глубоком кресле. Лорд должен быть одет в бархатную домашнюю куртку, длинные ноги должны быть прикрыты клетчатым пледом, к креслу прислонена палка с серебряным набалдашником в виде конской головы. Рядом на столике должна поблескивать бутылка скотча. Старый лорд должен просматривать Sunday Times и посасывать трубку. Дым голубыми кольцами должен уплывать к потолку…
Но хозяин этого дома, профессор Пол Уилкокс, высокий, худой, быстрый, с острой бородкой и яркими, живыми глазами, никоим образом не напоминал английского лорда. На нем потертые джинсы, кеды и красный свитер с дырками на локтях. В ухе – замысловатая серьга. Хотя профессору под семьдесят, выглядит он моложаво, скорее, как пятидесятилетний йог или стареющий хиппи.
Профессор Уилкокс – специалист по современной русской литературе. Сфера его интересов – “андерграунд”, иначе говоря – бывший самиздат. Профессор много раз бывал в Советском Союзе и любит щегольнуть знанием сленга и ненормативного русского языка.
Мы, несколько эмигрантов из бывшего Советского Союза, были впервые приглашены к профессору в гости. Совсем недавно приехав в Америку, мы чувствовали себя беспомощными и неуверенными, хотя каждый из нас являлся обладателем какой-нибудь советской кандидатской степени.
Гостеприимный Пол Уилкокс старался нас развлечь. Подливал джин и виски, разносил сухарики, кубики сыра и тонко наструганные сельдерей с морковкой, которые надлежало макать в луковую замазку. Мы подняли тост за падение коммунизма, конец холодной войны и расцвет русско-американской дружбы.
– Хотите знать, друзья мои, зачем я пригласил вас сегодня? – спросил Пол, – Признаюсь, мною руководили чисто эгоистические соображения. Мне давно хотелось узнать, что представляют собой русские женщины. Толя Пеллер, проведите сравнительный анализ, кто лучше, русские или американки? Да не бойтесь, выкладывайте правду. Мои доберманы – Ната и Таша – не являются агентами КГБ. А вы, дамы, приготовьтесь, скоро наступит ваш черед сравнивать американских и русских мужчин… Ну, Толя, вперед!
– Боюсь вас разочаровать, профессор, но я не знаток ни американских, ни даже русских дам. Я одержал всего одну победу в жизни – соблазнил Ольгу, и мы сразу поженились. Победа оказалась пирровой, она оставила меня через год… Какой из меня эксперт?
– Значит, на американских красавиц вы внимания не обращаете?
– Как-то не до того, профессор. Я здесь всего три месяца. Сперва искал квартиру, потом работу. У меня кошмарный английский, и, к тому же, нет денег…
– Позор, да и только, – Пол трагически воздел руки к потолку, – я просто обязан взять вас под свое покровительство и снабдить двумя – тремя телефонными номерами.
После второй порции джина глаза нашего хозяина заблестели, на щеках обозначился румянец.
– А что вы, леди, думаете об американских мужчинах? Или тоже их не заметили?
– Американские мужчины – пуритане и очень наивны… особенно ваши, так называемые, протестанские англо-саксы, – сказала Юля Грачева, искусствовед из Киева. Она недавно развелась с мужем, и эта тема ее заметно волновала.
– Мы – пуритане? – глаза Пола расширились от ужаса, – какое страшное обвинение! А я – то, старый дурак, тешил себя мыслью, что мы – вторая после Швеции страна по падению морали.
Профессор Уилкокс сделал еще один глоток джина. Юля хихикнула, прикрыв рот рукой.
– К сожалению, я не знакома ни с одним шведом. Видела несколько фильмов Бергмана, они меня в такую тоску вгоняют…
Слово взяла Надя Гарбер, биолог, одинокая, пухлая брюнетка лет тридцати.
– У меня впечатление, что американские мужчины слишком заняты карьерой и успехом. Я тут познакомилась с одним… Его единственная тема разговора – как дешево он купил дом и как удачно через месяц его продал, и как часто он меняет машины, и сколько раз в году ездит на Карибские острова. Я предложила пойти в кино, он купил один билет. Стоит у кассы и ждет, когда я за свой заплачу… Я просто обалдела. Все же, наши мужчины такого себе не позволяют.
– Как вы меня расстроили, – Пол состроил скорбное лицо, – выходит, мы – нация, потерянная для любви?
– У американцев очень прозаическое к любви отношение, – Надя решила “добить” профессора Уилкокса, – Им невдомек, что возлюбленных осыпают цветами, пишут любовные письма и посвящают им стихи и романсы. К сожалению, все эти “архаизмы” погребены под и-мэйлами и факс машинами…
– Надька, когда тебя в Киеве последний раз осыпали розами? – перебила ее Майя Добина, миловидная девушка, только что кончившая Одесскую консерваторию по классу виолончели.
– Очень даже осыпали! – с вызовом сказала Надя, – я уверена, что и ты бы не возразила…
– Лично мне этого на дух не надо, – пожала плечами Майя, – встретились, хорошо провели время и разошлись, как в море корабли. И никто никому ничем не обязан.
– Какое отношение твоя философия имеет к любви? – спросила Надя.
– Может, никакого… Но и проблем никаких. Слышала песню Барбары Стрейзанд “Мое сердце принадлежит мне?” Мое кредо, как тут принято говорить – enjoy and have a good time. Я, например, с детства запомнила такие стишки:
Пригласили человека на обед,
Очень вкусно пообедал человек.
Человеку налили вина,
Крякнул он и выпил все до дна.
Угостили человека табачком,
Затянулся с удовольствием дымком.
Предложили человеку любовь,
Удивленно человек поднял бровь.
А на кой она мне нужна?
Взял и выбросил любовь из окна.
Природа разбушевалась. Струи дождя хлестали в окно. Ветер выл, грозя превратиться в ураганный.
Гриша Разумовский, физик из Саратова, снял очки и потер глаза.
– Наверно, тебя здорово кто-то обидел, Майя. Но, вообще, я согласен – свое сердце держать безопаснее “при себе”. Когда-то в юности я без памяти был влюблен в одну девушку: просыпался и засыпал с мыслью о ней. Я посвящал ей поэмы и сонеты, которыми…набил обувную коробку и выбросил в Волгу, когда она вышла замуж за моего лучшего друга. Я даже выпил бутылку какой-то отравы, пытаясь покончить с собой, и месяц провалялся в больнице. Ну а год спустя мы столкнулись на улице… И сердце мое не дрогнуло, и ноги не подкосились… Мы поболтали о пустяках минут пять и разошлись. Я смотрел ей вслед, на ее “дорожку” на колготках, стоптанные каблуки, и как она, скособочившись, тащит авоську с апельсинами, и чувствовал себя последним идиотом: неужели из-за этой женщины я чуть было не отдал концы?
Пол притих и слушал наши разговоры, слегка покачивая головой. Но вдруг встрепенулся, взглянул на часы и всплеснул руками.
– Господи, вы, наверно, умираете с голоду. Уже давно пора садиться за стол, но я ожидаю еще двоих гостей. Потерпите чуть -чуть. Наваливайтесь на крэкеры, морковку и сыр. А я пока что расскажу вам одну историю. Может быть, она развеет ваш скептицизм по отношению к американцам. История эта – короткая и займет не дольше десяти минут…
“У меня есть близкий друг, Кристофер Харрингтон. Дружны мы с детства: выросли на соседних улицах, учились в одной школе, играли в одной футбольной команде… В 1943, когда нам стукнуло восемнадцать, пошли в военно-воздушную академию в Западной Вирджинии. Потом судьба нас разлучила. Я оказался на военной базе в Тихом океане, а Криса отправили в Европу. Конец войны он встретил в Германии, на Эльбе, на военном американском аэродроме. В нескольких милях от их базы были расквартированы части I-го Белорусского фронта и советский военный госпиталь.
Русские и американцы очень подружились. Американцы приглашали русских в свой клуб смотреть голливудские фильмы, и сами ходили к русским на танцы.
Там-то Крис и встретил переводчицу Тасю Воробьеву. Они без памяти влюбились друг в друга, и Крис сделал ей предложение. Тася обратилась к своему начальству за разрешением выйти замуж за американца, и в тот же день её отправили военным самолетом в Россию. Она даже не успела предупредить Криса…
Крис просто обезумел от отчаяния. Его командиры начали переговоры с высокими советскими чинами, дошли чуть ли не до маршала Рокоссовского. Крису устроили встречу с каким – то генералом, который сказал, что Тася поехала домой повидаться с матерью и недели через две вернется. Крису даже дали ее адрес в Великих Луках. Он писал ей каждый день, но не получил ни одного ответа. Прошло несколько месяцев, и Крис понял, что ему просто морочат голову. И в один прекрасный день, лейтенант Кристофер Харингтон вошел в ангар, вывел оттуда трофейный истребитель Хайнкель – 9 и полетел на поиски своей невесты.
Как только он пересек границу и вошел в воздушное пространство Советского Союза, за ним устремились два советских истребителя. Он взяли его в клещи, покачивая крыльями, что означало – приказ садиться. Крис послушался, последовал за ними и приземлился на военный аэродром около города Несвижа в Белоруссии.
Допрашивали его несколько недель, поднимали пять раз за ночь, по три дня не давали ни еды, ни воды. Крис рассказывал историю своей любви и повторял, что прилетел на поиски невесты. Следователи не поверили ни одному его слову, отправили в Москву, судили за шпионаж и дали пять лет тюрьмы и десять лет лагерей строгого режима.
Переговоры о его судьбе велись на самом высоком уровне, Трумэн лично просил Сталина помиловать Криса, но безрезультатно. Он отгрохал тюремный срок от звонка до звонка и пять лет лагерей. Освободили Криса только в 1955, спустя два года после смерти вашего отца народов. Две недели после освобождения он провел в американском посольстве в Москве. Посол решил, что Крису надо набрать два – три фунта, прежде чем лететь домой. За три дня до отъезда посол дал ему немного денег и разрешил погулять по Москве, познакомиться, так сказать, со столицей великой державы, в застенках которой он провел лучших десять лет своей жизни. Приставленный к Крису вице-консул отпустил его одного, посколько Крис прекрасно говорил по-русски, на любом диалекте.
Выйдя из посольства, Кристофер Харингтон взял такси, поехал на вокзал, купил билет и отправился в Великие Луки на поиски своей Таси. Ну и невезучий же он оказался парень! Сел не в тот поезд и очутился в запретной зоне. Там, кажется, находилась фабрика по пошиву военной формы, а советская паранойя все засекречивать хорошо известна. При проверке документов в вагоне выяснилось, что у него нет ни пропуска, ни паспорта.
Догадались, чем кончилось дело? Крис схлопотал еще три года лагерей за нарушение паспортного режима и пребывание в закрытой зоне без специального разрешения.
“Я НЕ УЕДУ ИЗ ЭТОЙ СТРАНЫ БЕЗ ТАСИ, КОНЕЧНО, ЕСЛИ ОНА ВСЕ ЕЩЕ ПОМНИТ И ЛЮБИТ МЕНЯ,” – сказал он на пресс-конференции в американском посольстве, после освобождения в 1958 году. Эта фраза облетела крупнейшие газеты мира, кроме, разумеется, советских.
А что же Тася? Она никогда и не бывала-то в Великих Луках. Все эти годы она жила в Новгороде и преподавала в школе английский язык. Замуж она не вышла, жила одна и понятия не имела о приключениях Криса. Разумеется, ни одной весточки от него она за эти годы не получила.
В 1958 году вашей страной уже правил великий гумманист Никита. Незадолго до освобождения Криса настало время оттепели, начало “таять”, и Хрущев издал указ, разрешающий браки с иностранцами.
К Тасе приехали три кагебешника выяснить, знает ли она американца по имени Кристофер Харингтон и хочет ли его видеть. Войдя в её комнату в новгородской коммуналке, кагебешники обомлели. Все стены были завешаны портретами Криса, увеличенными с одной единственной фотокарточки, которую он ей подарил в те далекие годы на Эльбе.
На этот раз все было “законно”. Ваш покорный слуга в то время работал переводчиком в американском посольстве в Москве, так что ему, то есть, мне, выпала честь быть шафером на их свадьбе…”
Профессор Уилкокс замолк, подошел к камину и подбросил в огонь поленьев. Они затрещали, ярко озарив его лицо.
– Господи! – прошептала Юля Грачева, – прямо, как в сказке! Неужели такое бывает в жизни?
– А что с ними случилось дальше? Где они? Вы их видели с тех пор? Они живы? – посыпалось со всех сторон.
– Я очень надеюсь, что живы, – улыбнулся Пол Уилкокс, – посколько мы с вами ждем их к обеду.
В этот момент раздался звонок. Ната и Таша, толкаясь боками, с лаем бросились в переднюю. Профессор Уилкокс поспешил к дверям. Мы услышали смех, приветствия, и голос Пола – “Что случилось? Мои гости умирают с голоду.” Другой мужской голос ответил -“Извини, ради Бога, но у нас шина спустила.” А веселый женский голос сказал: “Привет, Ната, привет, Таша, как вы похорошели.”
Мы, как по команде, вскочили со своих мест. Мистер и миссис Харингтон, вошли в гостиную, улыбаясь и бормоча извинения.
Тася – стройная, седая дама, в голубом шелковом платье с ниткой жемчуга на шее, и Крис – коренастый, невысокий господин, с красными пятнами на отмороженных щеках, заметной лысиной и круглым брюшком.
Он усадил Тасю в кресло, а сам встал сзади, облокотясь на спинку. Мы не могли оторвать от него глаз. Казалось, что комната превратилась в средневековый замок, и перед нами, в темно-вишневом плаще и бархатном берете, чуть склонился к своей возлюбленной бессмертный Ромео.
