9 мая 2006 года в Москве скончался выдающийся философ, социолог и писатель Александр Зиновьев. Ему было 83 года. Александр Зиновьев – явление уникальное не только в российской культуре, науке и истории. Им созданы новые направления в логике, философии, литературе, социологии и даже в живописи. Более 30 написанных им книг переведены на 22 языка. Их изучал и будет изучать весь мир. Зиновьев – лауреат самых престижных литературных премий, включая Европейскую премию за лучшее эссе (1978 год), премию Медичи за лучший зарубежный роман (1979), Европейскую премию за лучший научно-фантастический роман (1980), международную премию Токвиля за социологические исследования (1982) и множества других. Он являлся членом нескольких Европейских Академий и почетным гражданином Франции, Италии и Германии. Зиновьев как художник выставлял свои работы в престижных галереях нескольких европейских стран, включая Италию и Францию.
Профессор Московского университета, бывший боевой летчик – участник второй мировой войны был выслан вместе с семьей из СССР в 1978 году за всемирно известную книгу «Зияющие высоты». Жил и работал в Мюнхене до 1999 года, когда был приглашен Российским правительством вернуться на родину с возвращением ему всех военных наград, звания профессора и доктора наук. С тех пор, до своей недолгой болезни, он работал в Московском университете.
Я не только тщательно изучил все им написанное, но имел честь называться его «другом и учеником в социальном мышлении» (это из надписи на одной из подаренных мне Зиновьевым книг) – поэтому то, что я пишу, может показаться кое- кому пристрастным, и это будет правильно. Зная Зиновьева и его семью в течение почти 30 лет, я надеюсь мне удастся познакомить читателя с истинным Зиновьевым, не только великим мыслителем, но и человеком.
Многие считают его работы трудными для понимания, иные просто не хотят читать их после нескольких первых страниц, но те, кто не побоялся серьезной работы, навсегда остаются его почитателями и считают себя его учениками. Чтение – дело серьезное. Изучение великого автора требует умственного и эмоционального напряжения. Скользя по строкам не поймешь и не прочувствуешь ни замысла, ни красоты даже чисто литературного произведения.Что уж говорить о произведениях Зиновьева, которые он сам называл социологическими романами. Эти произведения гораздо сложнее того, что мы зовем художественной литературой, но какое счастье, вникнув в его работы, почувствовать в себе то, что Зиновьев называл «правильным разворотом мозгов».
Зиновьев учит нас научному мышлению – привилегии очень немногих людей, и для этого вовсе не обязательно быть ученым. Мало того, многие ученые умеют научно мыслить только в своей области, оставаясь обывателями, как только речь идет о политических или социальных проблемах. Прежде всего, научное мышление исключает такие термины как «нравится» или «не нравится». И если в естествознании это ни у кого удивления не вызывает (ну как может нравиться или не нравиться свойство урана 235 расщепляться с выделением энергии и радиации?), то в гуманитарных науках такая беспристрастность вызывает протест не только у обывателей. В частности, упомянутое свойство урана признается вредным, а открыватели этого свойства признаются опасными людьми. Второе, но не последнее отличие научного мышления – это абсолютно нейтральное отношение к автору и сосредоточение внимания на корректности его выводов без какой бы-то ни было связи с применением и толкованием оных, а также с личностью автора. Я не раз слыхал от своих собеседников: «ты прав, но так говорить нельзя». При этом следовало напоминание, что так высказывался Сталин или еще кто-нибудь подобный.Человек, научно мыслящий, не интересуется моральным обликом говорившего или писавшего. Его лишь интересует: правда ли то, что сказано.
Короче говоря, большинство из нас мыслит идеологически. Всякое явление жизни мы норовим снабдить ярлыком «хорошо» или «плохо», подразумевая при этом, что всем хорошо известно, что это такое. А ведь речь идет не о сказочке Маяковского для дошкольников! Идеологическое мышление мешает множеству умных людей правильно оценить вклад Зиновьева в науку и литературу. Кроме того, наша привычка причислить заметного автора, а тем более ученого к какому-нибудь лагерю мешает не только пониманию его деятельности, но полностью препятствует даже желанию читать его, если он «не наш».
Зиновьев был «наш» и даже очень «наш» , когда нам казалось, что он вразнос критикует коммунизм, и он стал «не наш», когда постепенно стало выясняться, что он коммунизм не критикует, а изучает. Все тут же решили, что он коммунизм хвалит, тогда как он его просто анатомировал. Мало кому ясно, что коммунизм, как и любое другое явление природы, ни от похвалы, ни от хулы понятнее не станет и что его нужно просто изучать, пользуясь соответствующими приемами науки, а не идеологии. Эти приемы, эту методологию изучения человеческих сообществ и создал Зиновьев. Ведь прежде всего он был гениальным ученым. Но вместо того чтобы благодарить его за помощь в преодолении невежества, большинство стало называть его последовательно сначала антисоветчиком, диссидентом, антикоммунистом, а далее русофобом, недобитым коммунистом и тому подобное. Все эти эпитеты взяты из русской эмигрантской и российской прессы. Понятно, что большинство его критиков не читало его работ, а если читало, то ничего не поняло.
В середине 70-х годов Зиновьев, логик и доктор философских наук, профессор Московского университета и старший научный сотрудник Института Философии академии наук СССР, международно признанный классик в области логики, начал работу над своей самой известной книгой «Зияющие высоты». Следует пояснить для тех кто не знает уже коммунистической терминологии, что в этом названии содержится тонкая издевка над расхожим лозунгом тех лет о «Сияющих вершинах коммунизма», до которого рукой подать, ну как до прекрасных, сияющих горных снеговых вершин, уже видимых путнику. Этот социологический роман раскрывал перед внимательным читателем не столько пресловутые «ужасы коммунизма», сколько закономерности их возникновения в обществе, поставившем себе задачу его построить.
Ошеломительный успех этой книги, переведенной и изданной почти во всех культурных странах, обеспечил Зиновьеву славу диссидента, которым он не был, и антикоммуниста, которым он тоже не был. Ему было обеспечено также немедленное изгнание с работы, лишение ученых степеней, званий и боевых орденов и высылку с родины, чему он долго сопротивлялся.
Что же содержала в себе эта книга для внимательного и не очень внимательного читателя? Внимательный читатель видел, что в СССР построен истинный коммунизм, что другого нет и быть не может, что в любом обществе, вставшем на путь построения коммунизма, будет примерно то же самое, ибо есть к тому законы природы, законы социологии, а не злая воля отдельных вождей. Кое- кому это очень не понравилось, а прежде всего властям, ибо эта книга была для них гораздо страшнее книг Солженицына.
Доказательство того, что ужасы коммунизма есть закономерность, было для властей гораздо опаснее, чем простое перечисление коммунистических нелепостей, жестокостей и недостатков. Не очень внимательный читатель увидел в книге простое издевательство над ненавистным режимом, а автора – очередным, правда очень талантливым, критиком коммунизма. Книга к тому же была просто литературным шедевром в новом, порожденном Зиновьевым жанре, и местами очень смешная, что видели все. Так Зиновьев стал антикоммунистом и диссидентом. А ведь прежде всего – это была научная работа, облеченная в форму романа. Это было первое научное исследование реального коммунизма.
Однако, последующие работы Зиновьева вызвали бурный протест большинства русских читателей.Строго доказанные автором положения о том, что коммунизм был результатом воплощения в жизнь самых светлых идеалов человечества, что сталинизм был высшей формой народовластия, что не будь сталинской сверхвласти, миллионы шакалов, устремившихся в большевистское правительство разграбили бы и развалили страну мгновенно, были восприняты большинством читателей как прославление сталинизма (книга «Нашей юности полет»). Еще большее непонимание выпало на долю книги «Гомо советикус». В ней Зиновьев утверждал, что коммунизм вывел породу адекватного ему человека или, скорее, коммунизм был адекватен существовавшему еще до революции человеческому материалу. Тут-то Зиновьева и стали называть коммунистом и русофобом. Как можно быть русофобом, сыну и потомку поколений русских крестьян никто объяснять не брался. Русофоб и все! Уж очень неприятно было не только признать, а даже читать, что коммунизм и был только возможен с наличествующим человеческим материалом. А ведь еще чуткий Солженицын заметил: «не на парашютах же нам забросили это волчье племя». Да и трудно представить себе правительство, поставившее себе конечной целью выморить полстраны, и еще труднее себе представить миллионы людей, которые выполняют эту бредовую задачу, не руководствуясь какими-то высшими, как им казалось, целями.
Зиновьев во всех своих книгах, написанных до перестройки, показал, что все злодейство коммунизма (Содом и Навуходоносор, как назвал его в книге «Маска и душа» Шаляпин) явилось результатом охватившего всю страну энтузиазма построения «самого справедливого общества на Земле». Идеологически мыслящий человек не может допустить, что хорошие намерения могут привести к ужасным последствиям при их реализации, так же как и того, что ужасные на вид мероприятия могут служить во благо большинства. Все читатели растерялись. Все привыкли к черно-белой окраске политической терминологии. Всем ясно, что в коммунизме все плохо, что СССР – тюрьма народов, и никоим образом коммунизм не мог быть соблазном для миллионов, раз он так ужасен. Все как-то забыли, что ужасы проявились по-настоящему только тогда, когда коммунизм начал реализовываться на практике.
Но вот началась перестройка. И с таким же энтузиазмом, как в 1917 году вся страна кинулась снова разрушать свой социальный, экономический и политический фундамент. Снова благие намерения с ужасными результатами. Книги Зиновьева «Горбачевизм», «Катастройка» и «Русский эксперимент» вызвали уже не растерянность, а, мягко говоря, неприязнь. Он предупреждал о последствиях, он писал о том, что нельзя так круто и бессмысленно менять самые основы жизни гигантской страны. Он в каждой новой своей работе напоминал о катастрофических последствиях перестройки, о том, что коммунизм уже существующий более адекватен человеческому материалу страны, чем то, что придет ему на смену. Он писал, что, конечно, надо менять жизнь, но не путем очередного разрушения самых основ ее, а в рамках существующей системы. Так Зиновьев стал коммунякой, на слэнге перестройщиков.
Мы стали умнее, мы видим, что перестройка, выражаясь тем же слэнгом, привела к беспределу. Чтение российских газет, разговоры и переписка с российскими друзьями, мой недавний визит в Россию приводят к мысли, что все предсказания Зиновьева сбылись. Наука разрушена, образование деградирует, 90% населения едва существуют, смертность превышает рождаемость, города разваливаются, а вся Москва усеяна казино и пунктами по отмывке валюты. Последняя работа Зиновьева «Исповедь отщепенца» является скорбной исповедью патриота, на глазах у которого разрушается его любимая Россия.
С болью говорил он мне при нашей последней встрече в Москве в 2004 году, что у страны нет будущего, что если бы он знал, что и его работы будут способствовать разрушению основ существования этого государства, то не писал бы их вовсе. Я возражал ему, что его работы учили нас думать, а не разрушать страну, учили нас социологическому мышлению, что без них многие из нас так бы и блуждали во тьме. Три недели назад в телефонном разговоре Зиновьев снова горестно размышлял о будущем своей родины, и мне нечем было его утешить.
Надо справедливо отметить, что пресса и телевидение России уделяли Зиновьеву достаточное внимание с момента его возвращения в Москву. А вот обеспечить ему понимания не смогла и пресса. Этот человек не вписывался ни в какие рамки. Он был отдельным, независимым государством, честным и мужественным исследователем, работавшим в науке очень сложной для понимания без систематической работы над его произведениями. Кроме книг по коммунизму, Зиновьев написал несколько книг-пророчеств о будущем планеты и западных демократий.
Великий русский ушел из жизни, как и многие его предшественники – непонятым, оболганным и страдающим. Я посвящаю эту статью памяти моего незабвенного учителя и друга. К сожалению, рамки газетной статьи не позволяют написать больше. Эта работа мне еще предстоит. Александр Зиновьев ушел из жизни, как и подобает воину, честно сражаясь до конца. Я скорблю о нем вместе с его женой и верной помощницей Ольгой и двумя его дочерьми – Полиной и Ксенией.
