Каждую субботу и воскресенье состав из вагонов-ретро во главе с локомотивом 1960-го года отправляется в путешествие по исторической железной дороге через Техасское Холмогорье. Изначальный и самый популярный маршрут: Сидер Парк – Бернет. (информация с вебсайта Остинской паровозной ассоциации www.austinsteamtrain.org)
Иногда хочется купить билет и уехать. Когда-то в мои навыки городского жителя входило прибыть на районный вокзал так, чтобы успеть обновить проездной или совершить любое другое задуманное действие, и занять положение на платформе там, где через считанные минуты останавливался третий от головы вагон. Судя по тому, что я прилетела на станцию за сорок пять минут до отправления, волнуясь и сверяясь с письмом от Паровозной ассоциации, навык утерян.
На парковке празднично суетились, выгружая детей и багаж. Кирпичное здание станции сразу узнавалось, благодаря входу-арке и частично застекленной крыше, напоминавшим крытые подъездные пути больших вокзалов. При входе обнаружился киоск, возле которого служащий-доброволец в комбинезоне в синюю с белой тонкой полоской и такой же фуражке с кокардой выдавал зарезервированные билеты.
– Путешествуете? – поинтересовался он.
– Нет, я из Остина, – и получив билет, прошла под арку.
Посадочная платформа отделялась высокой решеткой, возле двух калиток которой выстроились очереди. За решеткой, на дальних путях стоял мазутно-черный паровоз «Southern Pacific» без признаков жизни. Не успела я сбегать к машине за фотоаппаратом и попеременно пристроиться к обеим очередям, как к платформе подполз, попыхивая, поезд.
Вагон образца 20-х годов прошлого века, без кондиционеров, напоминал летние подмосковные электрички. Найдя свое место и осмотревшись, я с удовольствием отметила облупленные деревянные рамы на шпингалетах, обтекаемые лампы-корытца толстого стекла под потолком, полки из металлических трубок для багажа, пластиковые карманы с плакатами Капитолия и ночной Остинской панорамы по бокам от входа там, где в моих воспоминаниях помещался новенький купол Христа Спасителя и расписание пригородных поездов Ярославской железной дороги.
Пока поезд маневрировал, проводник-старичок в красной жилетке, усыпанной всевозможными железнодорожными значками, говорил в мегафон о том, что паровоз «Southern Pacific» 1916-го года в настоящее время в починке, поэтому нас повезет дизельно-электрический локомотив 1960-го года, единственный экземпляр, находящийся в эксплуатации, а железная дорога между Остином и Бернетом построена в 1882 году и тому подобное.
Тем временем за окном поплыли похожие на шампиньоны водонапорные башни с названиями пригородов, школьные бейсбольные поля, задние дворы частных домов, их хозяйствующие владельцы, полосатые шлагбаумы, попеременно мигающие сетчатыми глазами. Не доезжая до переезда, поезд давал два длинных и один короткий гудок; четвертый гудок длился, пока локомотив не пересекал дорогу. Из остановившихся на переезде машин махали руками, отчего сразу чувствовалось счастье по контрасту с приевшимися будничными маршрутами.
По составу пошел контролер, исполнявший свою декоративную функцию со всей серьезностью, но выглядевший персонажем больше других, возможно, благодаря сочетанию очков, усов и форменной фуражки. (Вообще, служащие были, как на подбор, пожилыми, и их невиданные, но подлинные униформы и несколько таинственные и какие-то счастливые манеры создавали впечатление, что они везут нас в свое детство). Если верить комментариям мегафона, форма проколотой на билете дырочки имеет особое значение для посвященных. Я изучила желтую картонку билета, украшенного замысловатым гербом Центрально-Техасской железной дороги. В углу поверх указания «проколоть здесь» появилась дырявая звездочка.
Новоиспеченные пассажиры возятся, обживая вагон. Регулируют сидения так, что образуются четырехместные купе или сохраняется приватность, отгороженная спинкой переднего сидения, снуют по ходу поезда (в соседнем вагоне продаются закуски и сувениры) и против хода (в конце вагона уборная), топчутся в открытом всем ветрам тамбуре и возвращаются на свои места.
Поезд идет вразвалочку, на прогулочной скорости. Все рамы подняты, и при движении создается приятный бриз. Пахнет дизелем, горит на солнце щебенка. В траве, ближе к путям, мелькают красные метелки индейских кистей и желтые цветы кактуса, попадаются гранитные глыбы со времен строительства Капитолия, сваливавшиеся с товарняков и оставленные в покое. С высоты, где зависает какая-то хищная птица, двухколейка, должно быть, видится леской, поезд – оранжево-зеленой гусеницей, и на эту приманку вылавливаются чудеса, растворенные в летнем дне.
Сложенная гармошкой листовка упоминает о техасском Багдаде, исчезнувшем с карты, когда железная дорога промахнулась мимо города на милю, но сам факт. Неподалеку от моста через Сэн-Габриэл по сторонам дороги растут из земли непонятные бетонные тумбы, как выясняется позже, предназначавшиеся под чаны с водой для охлаждения паровозов. Антенна на холме оказывается «коммуникационной мачтой» и «десятой в числе самых высоких сооружений мира, восклицательный знак».
К полудню мы прибываем в пятитысячный Бернет, самопровозглашенную «люпиновую столицу». Кроме стаек пассажиров-попутчиков и бронзовой статуи в ковбойской шляпе, центральная площадь совершенно безлюдна, и кажется, на ней слишком много асфальта между зданием суда в центре и каре малоэтажных фасадов, как будто ее расплющило на сорокаградусной жаре. Проползя два-три квартала, летаргическая улочка уперлась в шоссе, и я покорно вернулась к станционному кафе «Рождественское», хлипкое строение, скрепленное в единое целое елочными гирляндами и крючками понатыканной всюду праздничной символики. Я села за столик снаружи, в тени красного зонтика. Кромку тарелки, на которой подали суп и сэндвич, украшал зимний пейзаж с жизнерадостными снеговиками, похоже, тронувшимися от жары.
Больше ради того чтобы избежать участи снеговиков, я зашла в антикварный магазин, какие бывают в каждом уважающем себя американском городке, но лежащие в измерении «очень странных мест» Льюиса Кэррола. Полки и столики в этих магазинах настолько обрастают разрозненными предметами, каждый из которых, в свою очередь, бахромится рукописной бирочкой, что по причудливости не уступают коралловым рифам. Здесь приятно провести час, беря в руки приглянувшихся обитателей и осторожно возвращая их на насиженные места, пока тебя затягивает в прохладную глубину.
Обратный путь еще лучше, полный удовольствия, оттого что день состоялся и что до вечера далеко. Поезд качает, как люлька. Кто уснул, кто задумался, глядя в окно. Проводник надувает для детей воздушные шары, раздает призы лотереи, которую я пропустила, что-то говорит, проходя, но без мегафона его не слышно за стуком колес, и никто и не слушает. Я покупаю в сувенирном вагоне деревянный сигнальный свисток.
– Путешествуете? – спрашивает с улыбкой седая кассирша.
– Путешествую, – киваю я и возвращаюсь к своему окну. Еще целых два часа совершенно твоих. Можно гадать, на что похожи облака, и просто быть.
