Работы Яна Антонышева будут демонстрироваться в Caviart Gallery в Русском культурном центре «Наш Техас» в сентябре.
В одном старом городе жил мячик. Он был сам по себе, но очень скучал, пока не встретил лестницу, ленточку и колесо. Та получилась ОРЕРРА, то есть «Всё хорошо».
Художник Ян Антонышев – духовный лидер петербургской группы «Старый город». Как и многие «старогородцы» обитает в старинной части Петербурга, Коломне. Влюблённый в свою среду обитания, он в каждой картине обращается к старому Питеру. Он рисует «другой Петербург»- без глянцевой парадной мишуры, но интимный, близкий, живой. Мы беседуем с Яном об истории группы, о городе, о «Митьках» и об играх, в которые играют художники.
Все и каждый считают, что старейшее художественное объединение в Петербурге – это «Митьки». А о «Старом городе» мало кто слышал.
Тем не менее, мы старше «Митьков». Мы существуем с 1981 года, тогда как «Митьки» – с 1984-го. Три года – это немалый срок для группы.
Наша история началась 6 сентября 1981 года на станции «Горская», что под Питером, где мы с друзьями-художниками решили создать группу под названием «Old Town People». Тогда нам было по 16 лет.
Одевались мы своеобразно: шляпа-«поганка» – такая фетровая шляпа, которую сильно помяли, пальто погрязнее и пострашнее и, обязательно, кирзовые сапоги – это стало униформой. Мы рисовали старые дома и лазали по таким разрушенным местам, где в ботиночках не особо походишь – опасно. Ну вот, таков наш рабочий стиль одежды. Милиционеры, конечно, останавливали, но если не было с собой этюдника. Если был – не трогали. Этюдник был визитной карточкой, пропуском. Мы собирались на чердаках, на крышах и рисовали старые домики. Строго 2-3 раза в неделю мы выходили на этюды.
1981 год. Тогда ещё никаких «Митьков» отродясь не было. Были полузапрещённые группы художников, но о них мало кто знал.
В 84-м было о нас первое упоминание в прессе. Была большая статья в «Смене», где нас называли по-русски, даже не «Люди старого города», а просто «Старый город». В редакции газеты нам сказали: «Не надо нам англоязычных названий, будете теперь «Старый город» (за что им, кстати, огромное спасибо).
Вначале в группе было человек семь. Первый состав был самый хороший, самый искренний: Дмитрий Егоровский, Николай Стеблянский, Валерий Филиппов, Ирина Сахарова, Андрей Уваров, Слава Репин (Слава всегда страдал из-за своей фамилии, тогда как Коля Стеблянский переживал, что его всегда сравнивали с дедушкой- знаменитым художником Юрием Васнецовым). В 1991 году появилась Анастасия Слепышева, которая является членом группы и по сей день. В одной статье её назвали «Свежая струя из Москвы в группе «Старый город» (мы тогда хором потешались над этой фразой). Благодаря Насте у нас стали случаться выставки и в Москве. Со временем состав менялся, группа разрасталась, иногда даже до 12 человек.
У нас есть определённая дата – 6 сентября, в день основания группы мы устраиваем совместные выставки. Вот уже почти 27 лет. Была такая группа «Остров», которая после 20-ти лет перестала существовать, дескать, столько группы жить не могут. Могут, и мы тому пример. Мы уже думаем о выставке, посвящённой 30-летию, и планируем провести её в Манеже, в Центральном выставочном зале. Тем более, что у нас остались, в основном, картины тех домов, которых уже нет и которые можно увидеть только на фотографии.
Однако многие или не подозревают о вашем существовании, или думают, что «Старого города» уже нет за давностью лет.
Может, в этом есть и моя вина, как лидера группы, потому что мы «раскруткой» не занимаемся, не «целуемся с властью», выставки устраиваем редко. Рекламой своих выставок тоже не занимаемся, в отличие, кстати, от наших коллег «Митьков», которые сильно увлеклись своим имиджем и забыли, что художник, в первую очередь, должен рисовать картины, а потом уж петь песни, выпускать диски и прочее. Хотя среди них есть великолепные художники…
У нас в группе всё было хорошо до появления коммерческих галерей. Теперь каждый следит, где кто выставился, обижаются, если не пришёл на выставку. Художники – народ капризный. В 90-е было несколько лет, когда мы почти не общались. Каждый был сам по себе. Сейчас мы снова объединились.
Правда ли, что вы принимаете в свою группу всех, кто чувствует и рисует старый город?
Конечно. У нас даже есть два «международных» члена группы. Есть молодой парень из Японии, который целенаправленно приехал в Петербург, чтобы за месяц (!) научиться рисовать. То есть, «с нуля». Я сначала думал, что это шутка. Нужно сказать, что он преуспел и научился рисовать за месяц так, как у нас и за год не учатся. К тому же он очень проникся Питером. При этом он спал по 2 часа в сутки, в остальное время бродил по городу, делал зарисовки. Утром будил меня и спрашивал: «Сэнсей, так ли я нарисовал?», и вообще относился к этому делу очень серьёзно. Недавно он прислал фотографии своих картин (он рисует старую Японию и по воспоминаниям старый Питер). Я считаю, что он вполне состоявшийся художник.
Ещё член нашей группы журналистка Сюзанна Браммерло, которая родом из Германии, но считает себя питерской, и город, особенно Коломну, знает, как свои пять пальцев: любой дом, архитектора, год постройки. Она за годы в Питере стала настоящим патриотом города и ярой болельщицей «Зенита». Также у нас есть официальный член группы «Старый город» в Америке. Это мой сын, Иван. Ему сейчас 14 лет.
Знак «Старый город» (птичья лапка в домике) сильно напоминает «пацифик». Что имелось в виду на самом деле?
Из-за сходства с «пацификом» у нас были некоторые неприятности с властью. В восьмидесятые-то годы. Однако мы не пацифисты, хотя считаем это хорошим делом. У пацифистов – лапка голубя, заключенная в земном шаре. А к чему охранять весь мир, когда своего дома сберечь не можешь? Бесполезно. Мы решили, если каждый будет охранять свой, пусть старенький, маленький домик, будет большая польза.
Удалось ли что-нибудь отстоять?
Практически нет. Единственное, что удалось спасти – это дом Дельвига на Владимирском проспекте. Мы вместе с группой «Спасение» ходили, бунтовали. Всё-таки, отстояли. А гостиницу «Англетер» отстоять не удалось…
Вообще, это больная тема. После того, что творится в Питере, надежды на спасение старых домов мало. Выходишь утром – дом стоит, возвращаешься вечером – он уже в сетке, либо нет его вовсе. Больно, когда люди умирают – с домами то же самое. Сейчас я пытаюсь отстоять свою мастерскую, в которой работаю с 1985 года.
К Вам обращаются люди, чтобы Вы нарисовали уже несуществующие дома?
Обращаются. Причём, люди, как правило, уже давно живут за границей. Я, честно говоря, не люблю работать на заказ, только за редким исключением соглашаюсь. У меня есть доступ в архив истории Петербурга, где я по старым фотографиям или открыткам нахожу дом, о котором идёт речь. Я всегда спрашиваю, нет ли у людей какого-нибудь домашнего животного? И вот, когда люди видят дом, которого уже нет, а в нём живёт их реально существующая кошка или собака, бывало, рыданиям нет конца. Когда видишь реакцию людей на «портрет вашего дома», то это очень приятно. Я считаю, что это хороший проект, он приносит людям радость.
Вы заселяете картины живыми существами, чтобы оживить старый город?
В некотором роде. Вроде не так всё грустно в старом городе. Хотя для меня город – сам по себе живое существо. Я очень люблю котов, поэтому их рисую. Рисую себя (со спины) – портреты у меня не выходят. Рисую рыб, собак и всякую фантастическую живность.
На Ваших картинах присутствуют постоянные «персонажи». Расскажите о них.
Мячик, ленточка, колесо и лестница. Я нарисовал специальную картину, объясняющую, что к чему: «Ленточка называется «бадядя». Она обитает в таких местах, где могут появиться всякие хохлени, гытени и прочие птице-файеры (имеются в виду всякие опасности). Ленточка их отгораживает. Колесо – адигуга. Оно редко остаётся на одном месте и любит путешествовать, но всегда возвращается в Старый город. Лестница – катана. Она может залезать куда угодно, но больше всего любит небо».
Кто придумал эти слова, и как прижилась эта игра?
В эту, как Вы сказали, игру мы начали играть в 80-м году и, вроде, до сих пор играем. Слова придумал я, хотя и не всё. «Катана» – это самурайский японский меч – скорее всего, это придумала Настя Слепышева. Мы до сих пор, когда друг друга приветствуем, я говорю: «Орерра», а она отвечает: «Катана» (вроде как «Салам алейкум – алейкум салам»). А «орерра» – слово грузинское, которое очень мне нравится. Я по деду грузин. В Грузии я был раза три в детстве. Оттуда и вывез «орерру». Мне почему-то кажется, что это слово надо писать с двумя «Р». У грузинов это слово – просто припев к разным песням, выражающий радость и веселье. Ну и для нас ОРЕРРА значит – «Всё хорошо!».
Продолжение следует.
