ВАМПИР ОФИСНЫЙ

Оксана Сергиево-Посадская

Послехаловиновский рассказ

(печатается в сокращенном варианте)

– По-моему, понедельники недооценивают, – говорила я, выезжая со стоянки. – Если ныть каждый понедельник, то одну седьмую жизни сразу коту под хвост. А чем не день? Радио играет, солнце встает, и вообще… – я прокрутила в уме распорядок дня, начинавшегося с лекции. – Кто нам сегодня читает?

– Кажется, опять Вогель, – сказала сквозь зевок Стефания, приятельница с новой работы. Мы по очереди подвозили друг друга в офис ради экономии бензина. – Как он тебе?

– Знающий… опытный…. – ответила я. – А ты ничего странного не заметила?

– Ты про то, что он заикается? – переспросила Стефания.

– Правда, но я не про это… У него глаза к улыбке не подходят. И еще резцы как-то глубже, чем обычно, во рту сидят, и все равно выдаются.

– Ты веришь в вампиров? – моя попутчица опять зевнула.

– Чего не сделаешь, чтобы досидеть до конца лекции, – улыбнулась я.

– Аминь, – подтвердила она.

Случалось, что во время наших занятий, я принималась рассеянно рассматривать сотрудников в конференц-зале и в воображении примеряла на них наряды разных эпох. Так мне легче запоминаются новые лица и имена. Скорее всего под влиянием ее имени, Стефания представлялась мне в коричневом монашеском одеянии. К тому же, ее высокая худощавая фигура и продолговатое лицо сочетались с этим аскетическим образом. Нас свели обстоятельства, и за ежедневными разговорами в дороге мы незаметно подружились.

После съезда со скоростного шоссе дорога к нему шла через неблагополучные юго-восточные кварталы. Мусор, запутавшийся в выжженной траве. Пустырь с сиротливой пальмовой аллеей. Белая, теперь облупившаяся, деревянная церковь Сан-Хосе. Окно в ее колоколенке было забито подсобным материалом алого цвета, неуместного на выцветшем фасаде церкви, и от этого она тоже казалась мне заброшенной, а сама колокольня выглядела чем-то вроде маяка, подающего сигнал.

Здание нашего офиса имело форму среза куба. Мы вошли, чиркнув персональными бирками по магнитному считывателю. Внутри магистрали нескольких больших коридоров пресекались дверями в отделы, за которыми эти коридоры начинали ветвиться, превращаясь в лабиринт кьюбиклов. В сердцевине здания на первом этаже располагался конференц-зал, где проходили лекции.

Доктор Вогель, законсервировавшийся коренастый мальчишка лет пятидесяти с щеткой светлых волос, в белой тенниске и очках, настраивал проектор. Примерно час я усердно следила за витками докторской мысли, записывая тезисы.

– Обратите внимание на яремные вены (venae jugulares), парные вены, отводящие кровь от органов головы и шеи, – говорил доктор, водя горящей точкой лазерной указки по учебному изображению запрокинутой шеи без кожи. – Именно из яремных вен чаще всего питаются вампиры… по преданиям, – и он неожиданно и неприятно захохотал.

Я, как уколотая, крутанулась в ту сторону, где сидела Стефания. Она уже смотрела на меня, по-детски приоткрыв от удивления рот. И с того самого утра, упоминалось ли кровопускание Линкольна или по селектору объявляли о благотворительной кампании по сбору донорской крови, мы с подругой обменивались выразительными взглядами.

– Осиновые колышки заготовила? – бывало, весело спрашивала Стефания, когда мы выходили из конференц-зала.

* * *

Вскоре мне понадобилась консультация по специальности доктора Вогеля. Пока он листал мое дело, я осматривалась, надеясь заметить на его рабочем месте что-нибудь особенное, но обстановка выглядела буднично до скуки.

– Теперь ко второму вопросу, – сказал главврач, подмахивая подписи в деле. – Начальная подготовка дала вам азы должности, но в политике нашего агентства существуют многие нюансы. После первой консультации мы обычно проводим краткое собеседование – не беспокойтесь, это совершенно неформально. Минутку, я открою ваш файл…Итак, какое вы предпочитаете вино?

– Красное сухое, – ответила я автоматически.

– Бифштекс хорошо прожаренный или ссссс… кровью?

– Я не видела бифштексов в нашем кафетерии, – отшутилась я, соображая, что бы все это значило.

– И все-таки?

– С кровью.

– Чеснок в пищу не употребляете?

– Нет… из гуманных соображений, – я снова попыталась пошутить.

– У вас не было недавно ситуации, когда пришлось сменить дантиста?

– Но какое отношение… – начала я.

– Все в свое время, все в свое время, – доктор Вогель успокоительно всплеснул руками.

– Да, была ситуация, пару лет назад. Заболел зуб, мой дантист был в отпуске, и мне порекомендовали другого специалиста.

– Который вас направил на некую ортодонтическую операцию, – подсказал доктор.

– Да… – вспомнила я, – удлинение под коронку… общий наркоз…

– В мое время эти операции не давали такого косметического эффекта, – ухмыльнулся доктор, а я еле удержалась, чтобы ни посмотреть ему в рот, но вместо этого уставилась вниз. Наверное, он тоже посмотрел на мои сцепленные пальцы и сказал:

– У вас часто мерзнут руки, давление пониженное.

(Его вопросы превратились в перечисление).

– С детства вы были подвержены так называемому «нарушению обмена веществ», причины которого не нашли. Выздоровление началось при странных обстоятельссссс-твах.

– Что-то в этом роде, – уклончиво согласилась я.

– Вид внутренней части запястья у других людей, локтевые сгибы и шея вызывают особый прилив нежности, – продолжал доктор Вогель.

Беседа начинала переходить некие границы, и в то же время меня сковывало чувство, похожее по действию на местную анестезию.

– Когда вам нравится новый человек, вам хочется понять его суть, – в голосе моего собеседника звучало теплое понимание, – вы чувствуете, как будто хотите пить.

– Через соломинку… – подумала я вслух.

Возникла пауза.

– Это всего лишь метафора! – опомнилась я и все-таки повысила голос.

– Я не навязываю вам выводов… – мягко возразил доктор. – Говоря о метафорах, у вас был некий всплеск творчества, связанный с укусом вампира…

Я вопросительно посмотрела на него.

– Вот здесь, – повернувшись к компьютеру, он деловито пощелкал мышкой и зачитал с экрана не без удовольствия. (Это была цитата из поэмы, которую я написала несколько лет назад и о которой думать забыла). Кстати, вас не удивляет, что вампир у вас вышел привлекательным персонажем?

Нет, меня удивляло другое. Я не могла найти рациональное объяснение происходящему. Между тем доктор Вогель все говорил:

– … рождаются, а не сссс-тановятся. Видимо, оба ваших родителя были носителями гена, а то, что вы до сих пор считали сном или полетом фантазии, было на самом деле ритуалом посвящения, при котором вы не потеряли ни капли крови. Что касается людей, о каких укусах может идти речь в двадцать первом веке? Фольклор полон предрассудков и дикостей. Процедура абсолютно стерильна, безболезненна и обоюдно благотворна.

К этому моменту все для меня прояснилось, все встало на свои места.

– Мне часто задают вопрос: можем ли мы прожить без этого? – продолжал вдохновенный консультант. – Я отвечаю: с медицинской точки зрения, да. Но это тоже самое, что спросить: может ли человек прожить без любви? И ответ такой же: с медицинской точки зрения, да.

– Доктор Вогель, с вами так интересно разговаривать, – уловив момент, сказала я как можно душевней, – но боюсь, мне пора идти. Столько новой информации. Спасибо вам огромное за консультацию, – к этому времени я уже поднялась, стараясь не делать резких движений.

– С вами приятно иметь дело, – тот даже руками развел, настолько, видимо, мое благоразумие превзошло его ожидания.

Кивая и пятясь, я наконец выбралась из докторского кьюбикла. Мне хотелось на свежий воздух. Было около десяти часов, что означало законный пятнадцатиминутный перерыв.

* * *

Октябрьское солнце светило ярко, но чувствовалась прохлада осеннего утра. Обойдя здание, я присела на каменную скамью возле подъезда. Прямо передо мной на парковке стоял донорский автобус. Идея пришла сама собой. Я быстро пошла к автобусу. Когда до него оставалось несколько шагов, кто-то невидимый уперся мне в плечи, преграждая путь.

– Если я не смогу, значит, все правда, – подумала я.

Внутри автобуса располагались четыре больших дерматиновых кресла-кушетки, поднятые высоко, на уровень окон. В двух из них полулежали сотрудники офиса, легко опознаваемые по биркам на шее. От их локтей сбегали к полу красные трубочки, наполнявшиеся пластиковые пакеты покачивались на подвижном поддоне весов у подножья кресел. По проходу сновал молодой медбрат, тихо переговариваясь с донорами.

…Теперь я тоже лежала в кресле с пузырчатыми голубыми бахилами на ногах и каждые несколько секунд, как было велено, сжимала в ладони резиновый мячик.

– Сколько это? – спросила я медсестру, когда она отмывала мне руку от йода.

– Пинта, или четыреста пятьдесят граммов, – ответила она.

Сидя на банкетке для отдыха в голове автобуса, я пыталась справиться с головокружением и черными пятнами, застилавшими глаза. Мне показалось, что станет легче, если упереться в нее лбом… Чьи-то руки с легкостью перевернули меня лицом вверх.

…За ланчем я все рассказала Стефании – и факты, и свои догадки – только под видом, что это происходит в истории, которую я якобы пишу.

– Как ты думаешь, что должно случиться дальше? – спросила я, надеясь, что посторонний глаз легче распознает, где реальность дала сбой.

– Если бы ты была… Я бы дала тебе своей крови… Вот так, – она повернула левую руку запястьем вверх.

С усилиями собираемая головоломка разлетелась ко всем чертям. Светило полуденное солнца. Камера службы безопасности, помещавшаяся над выходом из кафетерия, обозревала бетонный пятачок с четырьмя каменными столами под зонтиками. За нашим столиком сидели еще двое сотрудников и обсуждали предстоящий корпоративный праздник. Стефания заговорила первой:

– Помнишь, как во время тренинга нас иногда разделяли на две группы?

– Да, – отозвалась я, обрадовавшись перемене темы.

– Нам показали комнату отдыха. Сказали, что, мол, работа интенсивная, и если там недомогание или усталость, очень даже поощряется подремать полчаса. У меня есть ключ… – закончила она.

Я молчала, отказываясь понимать сказанное.

– Интересный поворот сюжета, – наконец выдавила я, жалко притворяясь, как будто мы по-прежнему обсуждали мой несуществующий рассказ.

* * *

Неделя прошла без происшествий, если не считать подготовки к празднованию окончания финансового года. В день праздника у южного подъезда установили сцену, откуда вышестоящие поздравляли нас с успешными годовыми показателями и вручали друг другу фальшивые «оскары». Сверху была спущена исключительная инструкция: «не вкалывать».

– Я хотела тебе что-то показать, – сказала Стефания, направляясь обратно в офис, откуда наоборот все выходили. Я подумала, что речь идет о розовой шляпе в перьях, которую я и так видела с утра у нее на столе. Мы прошли пустыми коридорами. Возле поворота к уборным, Стефания замешкалась.

– Я тебя подожду, – сказала я и стала прохаживаться туда-сюда, рассматривая постеры фильмов по стенам. Ковролин под ногами был усыпан блестками. Через пару минут из-за поворота, куда ушла Стефания, появилась уборщица в косынке, с тележкой. В коридоре за ее спиной вдруг сделалось темно.

– Стэф! Где ты там? – позвала я.

Впереди, выпростав язык света, приоткрылась боковая дверь, откуда выглянула Стефания.

– Заходи, почти все готово, – сказала она.

На двери висела табличка «Не беспокоить!». Стефания пропустила меня и повернула замок. Комната отдыха была маленькой, без окон. Стену напротив двери занимала дешевая кухонная стенка. Над раковиной горела галогенная трубка. Направо от двери как раз умещалась койка, прикрытая тонким казенным одеялом.

– Садись, – сказала Стефания, оборачиваясь от столешницы.

Я подошла посмотреть, что она делает. Стефания сосредоточенно открутила красный колпачок, укрепленный на левом запястье, затем присоединила к катетеру трубочку.

– Через соломинку или из стакана? – повернулась она ко мне.

Не дождавшись ответа, она перегнула колено соломинки над пенопластовым стаканчиком и, наполнив его примерно до половины, подала мне. Я беззвучно пошевелила губами.

– Что – Стэф? Что – Стэф?! – раздраженно передразнила она. – Ты меня достала своими разговорами о смертности и о том, как надо жить каждый день! Пей!

Я взяла стаканчик и выпила с закрытыми глазами…

– Залпом! – взорвался за мной голос Вогеля. – Ладушки! Сейчас оформим, – радовался он, роясь в пухлом покоробленном журнале. – Двадцать лет, как в агентстве, и в каждом потоке найдется один такой, с творческими наклонностями, начнет метаться, кровь сссс-сдавать – отпаивай его потом, – подтрунивал доктор, весело поглядывая на меня поверх очков. – И не задумается, что там конец финансового года, а как два процента надбавки, тут мы все горазды! Распишитесь, – он поднес журнал, раскрытый на мелко разграфленной странице, пестревшей разными чернилами и почерками.

Я заметила отсутствие доктора, благодаря установившейся тишине, в которой потрескивала галогенная лампа.

– Два процента надбавки?.. – задумчиво произнесла я, разглядывая красный осадок на донышке стакана, который по-прежнему держала в руках.

Стефания взвилась, как отпущенная на волю пружина.

– Если бы ты не полезла в этот гребаный автобус, может, мне и не пришлось бы себе вены вскрывать!

– Прости! – я сама ужаснулась тому, что сказала. – Прости… прости…

– О’кей, – Стефания пожала плечами.

– Прости…

– Да ладно, все классно…– смягчилась она. – Док сказал, что тебе нужно, что раз я все знаю, нет смысла возиться с гипнозом. Взял подписку о неразглашении… – и Стефания рассказала мне свою версию событий.

– А до конца поняла недавно – когда ты стала мне рассказывать историю, которую ты как будто пишешь, и спросила, что будет дальше. Ведь на самом деле не было никакой истории?

– Не было, – согласилась я.

– Ну и проверочка сработала, – усмехнулась она. – Как я тебе крови предложила за ланчем, помнишь? Ты бы себя видела!

– А что? – неохотно поинтересовалась я.

– Да глаза у тебя засветились – даже на солнце было видно!

– Жертва из тебя никакая, Стэф! – возмутилась я, чувствуя, что пора переходить в наступление. – И атмосфера оставляет желать лучшего: где свечи, кубки с каменьями, где черный бархат?

– Это тебе не частный сектор, – съязвила подруга.

* * *

Остаток дня прошел, как обычно. Я пыталась наверстать упущенное время, но при всем том как бы заглядывала в самое себя. Дома, перед тем как лечь спать, я долго стояла перед зеркалом, стараясь уловить свечение глаз, о котором говорила Стефания, и разглядывала свои зубы под разными углами – ничего! В постели я начала было думать о завтрашнем дне, и в мыслях нарисовался привычный городской маршрут. Интересно, как там все выглядит ночью.

Над кладбищем Сан-Хосе высилась белая башня маяка, и его красный луч указывал через дорогу на каменную громаду здания, не существовавшего при свете дня. Каменная же стена отделяла здание от дороги. По мере того как я приближалась, в вырезах арок стали различаться гирлянды фонарей в листве и донеслась музыка. Я почти вбежала на огромный песчаный двор, где кипел ночной праздник. Здесь все мне было понятно, и здесь я была своя. Веселая ряженая толпа – работники нашего агентства, выросшее из-под земли кубическое здание с плоским куполом – испанская колониальная миссия, а пальмовая аллея от крепостной стены к воротам миссии – та самая непонятная аллея посреди пустыря.

С радостным возбуждением я врезалась в маскарад. Скорее-скорее все увидеть. Не успела я подумать, что хорошо бы встретить знакомых, как наткнулась на наших из учебного отдела в привычных мне костюмах разных эпох, прыгавших в хороводе.

– Ну, теперь вроде все в сборе, – с одышкой обратился ко мне начальник отдела. – А Стефания мне позвонила, что заболела.

Я мимоходом пожалела о Стефании, но душой рвалась в хоровод, только попить сначала.

– А вино где-нибудь есть? – спросила я начальника.

– Вино в соборе, – ответил он, махнув в сторону массивных деревянных ворот. В одной створке ворот оказалась дверца, и я прошла вовнутрь. Постепенно в темноте по обеим стенам вырисовались ряды узких стрельчатых окон, а в нескольких шагах от входа начинался знакомый лабиринт офисных келий. Как будто действуя по однажды отрепетированному сценарию, я пошла по темному коридору, ведя рукой по шершавым матерчатым панелям. Я заранее знала, что Стефания там.

Она и была там: сидела прямо на каменном полу, в своей коричневой рясе, подхваченной на талии чуть ли не веревкой, с вопреки обыкновению распущенными волосами. Свет исходил из компьютерного монитора, слабо освещая келью до уровня перегородок, но бессильный перед темным воздушным пространством, ощущавшемся сверху. Здесь было так тихо, что слышно было, как вода капает в какую-то кружку.

– Так ты все-таки здесь? А босс думает, ты заболела и дома сидишь. Пойдем, все уже танцуют! – позвала я от входа.

Стефания отрицательно качнула головой и осталась, как была.

– Что с тобой, Стэф? – спросила я заботливо, жадно вбирая ее позу, наклон головы, поникшей, как цветок, раскрытый ворот нательной рубашки, белевшей в растворе рясы.

– Ты же сама хотела – бархат… – она повела рукой, и я только теперь заметила, что и сама, как прочие, одета в какой-то костюм, – кубок… – она указала на кружку, – а свечи по технике безопасности не разрешили.

– Ты, правда, больна, – заволновалась я, опускаясь рядом и пробуя ее лоб тыльной стороной руки. – Сейчас я позвоню… – я оглянулась туда, где должен был бы быть телефон, но на привычном месте не было даже стола; один только компьютерный монитор, как короб с заключенным в него лунным светом, торчал на колу, а позади него свисал обрезанный провод. – Что все это значит? – обернулась я к Стефании.

– Ты знаешь, – сказала она просто.

Установилась тишина, которую, казалось, невозможно прервать. Лишенная привычных фраз, я осталась один на один с поднимавшимся во мне сладострастием властвовать над коленопреклоненным существом. Я молча сопротивлялась за двоих – было очевидно, что Стефания сопротивляться не собиралась. На расстоянии вздоха я чувствовала ее волнение, ее податливость, но не находила признаков страха, который бы удержал меня.

– Беги от меня, беги… – тихо сказала я, уже не в силах отвести глаз от прелестной линии шеи, сбегавшей от угла челюсти к вороту, и с ужасом осознавая, что голос мой призывает вопреки словам. Стефания не двинулась. Чудесным образом мне открывалось насквозь анатомическое строение там, куда был направлен мой взгляд и где под слабой защитой кожи из сплетения гладких мышц подходила к поверхности трепещущая яремная жилка. – Я не хочу причинять боль… – прошептала я уже без всякой надежды.

– Когда тебе будет угодно, – пришел еле слышный ответ.

Неведомое дотоле наслаждение опалило мне губы. Горячее счастье брызнуло на язык и вспыхнуло внутри белым светом, озаряя, как в калейдоскопе, прожитые Стефанией дни и годы, замелькавшие передо мной в сопровождении голосов, мыслей, эмоций и даже запахов, единым глотком заполнив меня великим изумлением перед неповторимостью жизни и великой жалостью к ее недолговечности. Все это уместилось в одном мгновении, и хотя мне казалось, что я лишь прикоснулась к Стефании самым осторожным поцелуем, она содрогнулась всем телом, и крик ее странно зазвенел, уносясь в гулкий купол…

Я тоже вздрогнула и проснулась, нащупывая под подушкой будильник. Как хорошо, что я успела, – пронеслось в голове без всякой связи. Я сладко потянулась. Обыденные утренние действия и предметы радовали меня сегодня, как никогда раньше. На пути к автобусному парку, где мы обычно встречались со Стефанией, ни один светофор не зажегся красным. Когда в назначенное время Стефания не появилась, я достала мобильник, где оказалось новое сообщение: она заболела и на работу не поедет. Минуту спустя я уже неслась по шоссе на юг. По левую руку разгорался рассвет, а на моих губах – безудержная улыбка, которую мне бы не хотелось увидеть со стороны.