(Продолжение, начало в номерах 76, 77)
Изучением тумана в грязи может заниматься всякий, знакомый и с грязью, и с туманом. Туманности в разных средах, туман знаний я изучала с наслаждением и графиками. Мои результаты были такими ошеломляющими, что меня назначили доложить о происходящем на заседании всего отдела.
Вот и доизмерялась! Дообжигалась!Хорошо, что в Америке есть слайды, и Яша мне все на них распределил, оформил, обозначил, написал весь текст для произношения. Все было сверхнаучно – с графиками, с формулами, не просто «звук в грязи»! – а научно обоснованное отражение ультразвуковых волн в разных средах.
Как угасает звук в грязи? Мгновенно? Коротко или вечно? Всегда?
Я вышла в очках, в красивом голубом бархатном пиджаке, прочла все с выражением и величественными жестами, как и привыкла в школе советского балета, хотя листики у меня в руках дрожали, но с туманом, и с затуманиванием грязи, источников, пород расправилась так, будто затуманивание было для меня музыкой сфер. Меня сразу повысили, дали премию, Гоша написал в мою честь поэму «Reserch-грязнуля», рифмуя английскую грязь (mud) с русским матом. Приведу несколько строф:
Разливши мад по банкам и канистрам,
И вставив в них, как в ж… микрофон,
Она определяет точно, быстро,
Мудопараметры, вульгарно, – мудозвон!
Теперь она в компании в почете,
Эксон признал Даяну за свою,
Когда она бывает на работе,
С ней даже мэнэджер на «ю».
Не только я одна была в «Эксоне» русского женского происхождения – был еще один человек – Таня Стрельцова – жемчужина – осколочек русской души, попавшийся между створками и мантией в американскую раковину, и засверкавший перламутровым блеском.
Наш американский советник уверял нас, в подпитии, что она – русская шпионка, чему я поверила из-за ее ослепительной голубизны глаз, изящества талии, стремительной быстроты и гибкости движений, сочетавшихся с невероятно высокой ученой позицией! Американская «Барби»: и блондинка! И ученый! Яша ею восхищался. Как тут не поверить! Однако, видя, что «наш американский советник» все время около Танечки вертится и моргает глазами, мне вспомнился бабушкин совет: «Живи своим умом, Диночка!» И я послала по эксоновской почте Тане привет. Мы подружились.
Чем Таня занималась?! Термодинамикой гидрогеологических потоков многофазовых жидкостей в неоднородных формациях – нефти и всего другого; создавала основы математической теории, описывающей поведение давления в этих неоднородных формациях, писала книги, статьи, делала доклады. Была уникальным специалистом, которого переманивали другие фирмы; Schlamburger, например, предлагал всяческие приманки, тогда «Эксон» ответил повышением Таниной зарплаты и обвинил соблазнителей в неэтическом переманивании.
Глядя на те формулы, которые Таня писала, я благоговела, восхищаясь их длиной, красотой непонятности, необъятностью распространения. Мои математические познания: интегралы – «собирать», а дифференциалы – «раскидывать», – мне сообщила моя подруга Скрипа накануне сдачи экзамена по высшей математике, и с тех пор для меня математические формулы – чистая мистика!
Таня, будучи взаправдашним ученым, «боролась» за научное женское признание. «Слон» медленно-медленно поворачивался: когда нужно было что-то сосчитать с давлением – кривилась глубоководная буровая скважина в Северном море, – послали Таню, хотя ни одна женская ножка никогда не вступала на океаническую глубоководную платформу. Буровики были потрясены: выйдя встречать корабль с прибывшим ученым и увидя, что это женщина, да еще и красавица, и блондинка, всей тяжестью любопытства навалились на перила платформы и… выправили искривление.
Чувствуя себя в эксоновском кафетерии, как в гареме, окруженные евнухами, – редкий иностранец бросит взгляд, – мы убегали в другие свободные места на ланч, достигая иногда и Lohmans, – магазина одежды, где любили поживиться новыми платьями, кофтами. Таня не всегда поддавалась моим соблазнам, потому как ей нужно было поддерживать свой высокий ученый статус,- далеко и надолго она не могла убегать.
Мои побеги тоже сократились после того, вы не поверите, как из всех подмастерий, мастеров, докторов, ученых со степенями и без степеней, с патентами и без патентов выбрали меня для работы на только что полученном из Японии приборе квантиметре!
Спрашивается, почему? Может, моя бессловесность была причиной столь высокого доверия? Или «собирательный интеграл» так приятно всех беспокоил? Или кто-то кому-то вредил моим назначением? Или моя неземная любовь к грязи? Или? Прелесть неизвестного «или» останется навсегда в верхах эксоновского небоскреба – за кулисами, «Вещь в себе».
На квантиметр!
На квантиметре – универсальном уникальном приборе, созданном на основе теории о морфологии образов французского математика Серра, я должна была определять точки фазового перехода протекаемости многофазовых жидкостей в породах по скорости прохождения световых лучей через тонкие срезы.
Сколько черного? Сколько белого распространено в пространстве? Такого наимудрейшего прибора не видел никто, и не воображайте, их по всему миру один, два, три. Денег стоит таких, что немудрено, что его никто не видел. Сто пятьдесят японцев его устанавливали.
Весь мой незримый институт был тут как тут.
Громадная комната с черными занавесками, поглощающими свет, со стенами без окон, с одной дверью и высоком потолком, была заполнена этим прибором, сверкающими кнопками, линзами, лучами, – будто несколько гигантских электронных микроскопов разложены на полу и ползают!
Этот прибор фиксирует тончайшие проникновения лучей: лучи, направленные на черные дырки, имеют одну скорость пробегания, а на светлые пятна- другую-определяют насыщенность светом. Свет и тень мелькают, бегают волнами, скачками, импульсами, как живая абстрактная картина, залитая пестрыми волнами. Вот, тень заняла место света и уже не разглядеть, где будет тень, где будет свет, от мимолетности мелькания, залившего всю комнату, все здание, весь мир! Свет кружится, танцует, веселится!
Я измеряю кванты!
Работа о проникновении лучей велась для специального отдела Долгосрочных Исследований для 21 века ( Long Range Research), возглавляемого ученым и вице-президентом F. Levin’ым, в группе у которого работал «наш» физик-теоретик Леня Перловский. Их отдел присматривал за работой на квантиметре для определения будущего человеческой науки.
Под руководством Лени Перловского и при участии всего моего института я приступила к работе. Я такого понаделала! Когда человек захочет и залюбит, то он может изучить все – и логнормальные, и масштабно-инвариантные, и какие хочешь распределения. Любовь побеждает кванты.
У меня был уже новый кабинет с маленьким окошечком-щелочкой в окружающий мир, с заглядывающей в него одной веточкой какого-то вида кактуса. Как я уже говорила, в «Эксоне» все время шло передвижение с места на место, переезды из комнаты в комнату, происходило восхождение. И я взошла на первую приступочку.
Больше года я наслаждалась проникновением квантов, развесив по стенам своего кабинета немыслимой красоты графики, кривые, гауссианы, фотографии. Как-то вошел мой параллельный подначальник, глазами обвел красоты моих распределений, и побледнев, беззвучно, вышел из кабинета, как быстро выяснилось, к моей средней начальнице для совета – отстранить меня от квантиметра. Как не положить препятствие этому стремлению идти впереди себя? Все ведь неохотно смотрят на то, как кто-нибудь взбирается через их голову на высоту, на ступенечки. Всем хочется захватить рулевые посты – квантиметр!
С квантовой скоростью мне Леня Перловский сообщил о происходящем: моя средняя начальница Кула, молодая, амбициозная девка, разговаривала в их отделе с F. Levin’ым и ласково советовала заменить меня другим человеком, пыталась всячески их убедить, что может кто-другой лучше сделает. Идет соревнование. Стремление к восхождению. Зависть. Развитие. F. Levin спросил у Лени Перловского, доволен ли он моей работой (не может же Лене его работа не нравиться)?!
Я тут же – в кабинет к Куле:
– Что происходит? – спрашиваю я.
– Ничего. Все хорошо, – отвечает она, улыбаясь.
– Вы чем-то недовольны?
– Нет – нет, все замечательно! – И опять улыбается.
– Как все замечательно? – спросила я.- А почему вы ходили в Long Range Research и на меня жаловались.
– Нет – нет, я не жаловалась. Я только хотела узнать…
Я не отступала, не колебалась, не сомневалась, что моя работа самая лучшая, – я своих глубоких математических физических проникновений не стеснялась, и обращалась за консультациями к самым что ни на есть блистательным ученым, и каждый из них оставлял руны своего ума на «моих квантах»- я была уверена в чистоте и элегантности даваемых мне советов, как никто.
Мою начальницу только что назначили на должность, а у нее не было такого незримого института -творческой силы, и она не могла достичь такого проникновения в кванты, потому так огорчалась. И только после моего предложения о совместной статье, она направила свою зависть в нужное направление, быстро согласившись и успокоившись. Я продолжала наслаждаться поисками квантов.
Каждые полгода всякий научный сотрудник «Эксона» должен выставить себя в розовом свете свойств, пройти оценку, по мистической шкале – воздания хвалы по разным параметрам: улыбки, кроткость, услужливость, полезность, терпение, уживчивость, готовность помочь, успех в продвижении истинного существования нефти, а затем – сравнение с другими написавшими, стоящими на той же приступочке -ступеньке. Кто производит оценку? Остается неизвестным. Выводятся какие-то механические баллы сравнений. Какие именно способы оценки? Точно никто не знает, но все ждут мнения о себе.
Теперешний главный ученый Peter Whale, гордость и слава всего «Эксона», по слухам, двадцать лет работая, оценивался по шкале – «ниже среднего», без повышения по лестнице. И только после того, как конкурирующая фирма «Шеврон», применив его методику корреляции пород, открыла два гигантских месторождения нефти, Питера Уэйла назначили главным ученым, а его книгу засекретили, усилив присмотр за выпуском всех научных материалов, выходящих за пределы, на зависть всем занимающимся устройством и организацией скрытых действий.
В фирме существует много приманок, распределений благ, преимуществ службы хорошести – помимо иерархической лестницы должностей, – через пять лет отработки – большой-большой подарок, через десять лет – куш еще больше, в десять раз, через пятнадцать – пожизненная фирменная пенсия, а через следующие десятилетия – полное миллионерство, – в гроб ты можешь идти в золотых туфельках. Какое значение имеют все эти блага, не забывают напоминать, и как ценно звание работника «Эксона» тоже не упускается из вида.
Как взглянуть за кулисы корпорации? Всем любопытно, где и как формируются оценки, планы, ценности?
Собирает Кула собрание нашей группы, на повестке дня: «Слухи!» Я не поверила своему английскому. Переспрашиваю – Да, «слухи». Слухи, бродящие по «Эксону».
– Кто, что, где-нибудь слышал интересного, происходящего в компании? – спросила Кула.
Поднимает руку один индус:
– Я слышал, что нашу группу расформируют, сделают две, а начальником будет Диана.
К моему и Кулиному удивлению, присоединились все остальные сотрудники. Кула, натянув губы, как струны, произнесла:
– Я так не думаю!…
Другой поднимает руку:
– А я слышал, что в «Эксоне» намечаются большие перемены. Мой друг-архитектор, писал объявление для нашего президента о том, что будет общее собрание всех сотрудников нашего Центра; и будут говорить о переезде в Lake Conroe.
«Эксон» хотел построить гигантский научный центр в Lake Conroe с жилыми домами, с парками, школами, садами, бассейнами, магазинами. Большинство чертежных фирм Хьюстона планировало, чертило, разрабатывало строительство этого гиганта буржуазного коммунизма, пока золото лилось из всех скважин. Внезапно все остановилось из-за… и, как скоро будет задуманный эксоновский город построен? Пока никто не решил.
– А я слышал,- еще один поднимает руку, – что наш новый начальник (supervisor) привык к подчинению, и сам не может принимать решений. Так не будем ли мы подчиняться его старому начальнику?
– Нет, не думаю, – отвечает Кула.
– Good morning, comrade! – так меня приветствовал на следующий день один наш сотрудник, – Куда дальше поедете эмигрировать?
