ГОРЬКИЙ ПРИВКУС ПОБЕДЫ

В.С.Катков

dpСамым сильным произведением о войне я считаю стихотворение Семёна Гудзенко «Перед атакой».

Когда на смерть идут – поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв – и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черёд,
За мной одним идёт охота.
Будь проклят сорок первый год –
ты, вмёрзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв – и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведёт через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.

Бой был коротким. А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую.

Какой же рискованной может быть фраза, начинающаяся словами «Война способствовала…». Мясорубка из человеческих тел и душ, возможно, чему-то и может способствовать. Наверное, она может способствовать проявлению храбрости. Но когда осознаёшь, что основа этой храбрости зиждется на страданиях, ужасах и насилии, становится не по себе. Тем не менее, я рискну начать своё небольшое эссе словами «война способствовала».

Война способствовала появлению целой плеяды поэтов, которые вошли в советскую литературу как поэты военного поколения. И встретившие войну уже маститыми литераторами Константин Симонов, Александр Твардовский, и совсем юные, родившиеся на рубеже первого и второго десятилетия, Семён Гудзенко, Давид Самойлов, Борис Слуцкий, Булат Окуджава, Юлия Друнина, Яков Козловский, Семён Кирсанов, Иосиф Уткин и десятки других – все они, кто выжил на войне, прошли её практически с первого дня до последнего. Уходили на войну одинаково – добровольцами. Вот возвращались по-разному: кто без единой царапины, кто с лёгким ранением, а кто и калекой. Но – героями. Что увидели бы эти герои, случись им дожить до сегодняшних дней?

***

Семён Гудзенко писал о своих сверстниках: «Мы не от старости умрём – от старых ран умрём». Мой отец 26-го года рождения – последнего года, когда призывали семнадцатилетних. Он не любил рассказывать о войне. Когда я особенно докучал, приподнимал над ботинком штанину брюк и показывал глубокий шрам – осколок задел кость, но ногу удалось спасти. А шрам? Ну что шрам – его не видно. Не было видно и лёгких, прошитых в Прибалтике пулемётной очередью и застуженных в холодной воде при форсировании реки. Только рентген показывал тёмные пятна, увеличивающиеся год от года. До сих пор помню надрывный кашель, приступами душивший его. Он умер в 1992 году в небольшом городке с красивым названием Богородск под Нижним Новгородом, откуда в 43-м ушёл на фронт.

В 130 км от Богородска, в селе Ломакино летом прошлого года готовились к открытию дома-музея генерала Власова. Отец рассказывал мне, если пленных немцев ещё жалели, и те дожидались, пока их эвакуируют в тыл, то с власовцами не церемонились. Для них, отчаянно молящих о пощаде, плен длился минуты – до первой автоматной очереди. Не могли солдаты простить, что оружие повернули против своих же. Хотя и облагораживал себя генерал Власов, говорил, что это не измена, а борьба с большевизмом и сталинизмом, бойцы воспринимали его самого и его солдат больше чем врагов. Враг – он ведь от рождения враг, а это – предатели, которые, по разумению солдат, пощады не достойны.

Но то, что раньше казалось невероятным, сейчас становится возможным. В небольшом обветшалом сельском домике на улице Садовой, выкупленном компанией «Синь России», только потому, что там родился Андрей Власов, собрали экспонаты, описывающие жизненный путь генерала-предателя, возглавившего Русскую освободительную армию. В его доме-музее должны тихо говорить, осторожно ходить и внимать голосу экскурсовода. Как надеялись в «Сини России» в будущем сюда на памятные даты будут приводить целые классы. И школьники, выйдя на улицу после часовой экскурсии, конечно же, захотят быть похожими на генерала Власова.

Отец уже никогда и ни о чём меня не спросит. Но я вижу его глаза и, кажется, слышу немой вопрос: «Как такое могло случиться?» И не знаю, что ответить. Но ведь тот же вопрос задают себе и всем нам ещё живые бойцы Красной Армии, считавшие и продолжающие считать, что предательство не прощается. Этот вопрос нельзя не услышать. Что мы им можем ответить? Что ответит им губернатор Шанцев, который полгода не замечал готовящегося против своего народа предательства?

К бизнес-проекту открыть в Ломакине музей местные жители относились спокойно и даже, как это ни странно, с надеждой: «Может, хоть из-за музея о нашем селе вспомнят и проложат дорогу до райцентра». В России две беды – дураки и дороги. Но когда эти две беды объединяются в одну, то получается смесь ужаса и театра абсурда.

Тридцатисантиметровый слой чернозёма – главное богатство и одновременно главное несчастье района. Как только дожди – ломакинцы сразу отрезаны от мира. Десять с половиной километров до районного центра Гагино иначе как на тракторе не осилишь. Построить дорогу, по самым скромным подсчётам, стоит около 300 миллионов рублей. Таких денег в бюджете нет и не ожидается. А тут спонсоры сами предлагают всё сделать. И даже «спасибо» не просят. Ну и что же от того, что предатель, зато теперь, глядишь, дорога будет.

А можно ли так сразу осуждать ломакинцев, готовых предать нашу память о Великой Отечественной? За 60 с небольшим лет не только сместились акценты, но и коренным образом поменялись приоритеты. На людей, готовых жить сначала для Родины, а только потом для себя, смотрят, словно на динозавров, непонятно каким образом переживших Мезозойскую эру.

***

Но вернёмся к тому, с чего начали. Наверное, самые известные строки о войне – из стихотворения «Сороковые» Давида Самойлова с их немудрёной и одновременно горькой философией.

Сороковые, роковые
Свинцовые, пороховые…
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!

В 41-м он ушёл добровольцем. Потом два раза возвращался в Москву – сначала после тяжёлого ранения, когда около пяти месяцев провалялся в госпиталях, затем в ноябре 45-го из Германии с эшелоном демобилизованных. В 1976 году переселился из Москвы в приморский эстонский городок Пярну, где прожил 14 лет. Умер Давид Самойлов 23 марта 1990 года в Таллинне прямо на вечере, посвящённом 100-летию Бориса Пастернака, сразу же после своего доклада.

Не удалось после смерти поэта его вдове основать в Пярну дом-музей. Подумаешь – старший сержант, вот был бы генерал… Не увидел Давид Самойлов, как в 2007 году эстонские власти сносили памятник на площади Тынисмяги советскому Воину-освободителю.

Чем дальше уходит военное время, тем больше возникает желания и у других ближайших соседей реанимировать военное прошлое согласно их собственной концепции. В Латвии набирает силу движение, прославляющее Латышский добровольческий легион СС, и его ветераны маршируют по центральным улицам Риги. Ещё стройнее и ещё чётче отбивая шаг, таким же маршем в День независимости Литвы по вильнюсскому проспекту Гядиминаса, идут юные бритоголовые неонацисты с разрисованными свастикой флагами, скандируя «Зиг Хайль Литва!».

Перед смертью человек заботится о том, чтобы успеть сделать самое важное в его жизни. То же самое – перед смертью политической. Уже позорно проиграв первый тур выборов и оставаясь президентом только номинально, Ющенко своим последним указом присваивает звание Героя Украины Степане Бандере. А ведь всего через полмесяца после начала войны в газете «Самостийна Украина» появился «Акт провозглашения Украинского государства», подписанный Бандерой, в котором тот призывал активно сотрудничать с Адольфом Гитлером против оккупации «москалей». В преддверии 9 Мая в Тернополе и других западноукраинских городах появились плакаты, прославляющие дивизию СС «Галичина», присягавшую на верность фюреру, а в День Победы по Крещатику и некоторым центральным улицам западных городов Украины снова промаршировали стройные колонны ветеранов Украинской повстанческой армии и их молодых почитателей. Не представляю, как могли бы это пережить миллионы солдат и офицеров, проливавших кровь за землю наших славянских соседей.

***

Говорят, поэты воспринимают мир острее других людей. Возможно, так оно и есть. Поэтому ещё одна история.

Маленькая, романтичная и очень красивая Юлечка Друнина не готовилась к войне. Родившаяся в учительской семье, немножко рафинированная девочка знала, что будет литератором. Когда началась война, 16-летний ребёнок, больше всего боявшийся вида крови, записался в добровольную санитарную дружину. Потом она бросилась в военкомат проситься на фронт. Её, конечно же, прогнали вместе с другими такими же, как она, девчонками. Уже после войны появились строки: «Какие удивительные лица/Военкоматы видели тогда./Текла красавиц юных череда».

Юля всё же попала на фронт. В 41-м, когда рыла окопы под Москвой, отстала от своего отряда и прибилась к группе пехотинцев, которым была нужна санитарка. Буквально через несколько дней пехотинцы попали в окружение и 13 дней шли к своим. Позже Друнина напишет: «Мы шли, ползли, бежали, натыкаясь на немцев, теряя товарищей, ведомые одной страстью – пробиться! А надо всем панический ужас, ужас перед пленом. У меня, девушки, он был острее, чем у мужчин. Он был сильнее страха смерти». Когда от всего батальона осталось девять человек, вышли к немецкому переднему краю. Единственным местом, где можно было проскочить, оказалось минное поле. К счастью, мины были противотанковыми и не детонировали под весом человека. Уже на краю поля, когда все считали себя в безопасности, одна из мин оказалась противопехотной. До своих, помимо Юли, чудом уцелевшей от взрыва, дошло ещё пять человек.

Спустя год, она получила такое желанное направление в санроту Второго Белорусского. В 1943 году тяжёлое ранение – осколок артиллерийского снаряда вошёл в шею и застрял в нескольких миллиметрах от артерии. Через год – контузия. С записью в военном билете «негоден к несению военной службы» в конце 1944 года она возвращается в Москву.

Нет, это не заслуга, а удача
Стать девушке солдатом на войне.
Когда б сложилась жизнь моя иначе,
Как в День Победы стыдно было б мне!

Чувство стыда всё-таки пришло, но позже. Не за себя, за ту новую Россию, выдавливающую из нашей истории героическую страну, за которую были отданы миллионы жизней. Когда-то торжествовавшая победу, Друнина так и не смирилась с тем, что на самом деле уже подкрадывалась пора ощущать великое поражение. Новая идеология, строившаяся на культе денег, разила точнее пуль и страшнее осколков.

В 1990-м её избрали депутатом Верховного Совета России. Поэт Николай Старшинов, зная её нелюбовь к заседаниям и совещаниям, спросил: «Зачем?» – «Единственное, что меня побудило это сделать, – ответила она, – желание защитить нашу армию, участников Великой Отечественной войны и войны в Афганистане. Очень больно видеть ветеранов, побирающихся в подземных переходах, и искалеченных мальчишек, которые даже не могут получить удобные протезы». Вскоре Друнина отчаялась и вышла из депутатского корпуса. «Мне нечего там делать – одна говорильня. Стена! Не прошибёшь!» Не припомню, чтобы Госдуму или Совет Федерации по принципиальным соображениям покинул хоть один депутат или сенатор. Либо у них там всё и всегда получается для нашего с вами блага, либо вместе с приобретением полномочий одновременно теряют они и свои декларируемые принципы.

Разочаровавшись в своей новой стране, она разочаровалась и в самой жизни. Перед самоубийством написала последние строки: «Потому выбираю смерть,/Как летит под откос Россия,/Не могу, не хочу смотреть!» И это при том, что видела она всего лишь вершину айсберга. Только-только отделились прибалтийские страны, где она воевала в 44-м. Но ещё не разгуливали там открыто бритоголовые «наци» с фашистской символикой.

Ещё не маршировали по улицам Риги и Киева обласканные местной властью солдаты и офицеры, присягавшие на верность фюреру.
Ещё никто не думал осуществлять бизнес-проект, связанный с созданием дома-музея генерала-предателя Власова.
Ещё каждый призыв не проливался золотым дождём на военкоматы.
Ещё на улицах российских городов не убивали просто так – из-за цвета кожи или разреза глаз.
Ещё директор мебельного магазина не был назначен министром обороны при позорно-молчаливом одобрении генералитета.
Ещё безработная жена первого вице-премьера не декларировала годовой доход в 642 миллиона рублей.
Ещё не начался цирк, срежиссированный Чубайсом и названный ваучеризацией.
Ещё майор милиции просто так, от скуки не перестрелял посетителей супермаркета.
Ещё депутатские места не покупались, а в депутаты шли, чтобы хоть что-то сделать для России, а не всё для себя.
Ещё слова «откат» и «госзаказ» не были синонимами, а ежегодный оборот взяток в России не достигал 300 млрд долларов, составляя около четверти объёма ВВП.
Ещё по указке грузинского президента не был взорван в Кутаиси памятник воинам, погибшим в Великой Отечественной.
Ещё наша страна не занимала по коррупции 147-е место, где-то между Кенией и Бангладеш.
Ещё человек, похожий на Генерального прокурора, не парился в бане с голыми девками.
Ёщё чиновники со строителями из-за собственной алчности и разгильдяйства не устроили на ГЭС крупнейшую техногенную катастрофу.
Ещё не сгорели заживо, и не в подожжённом фашистами сарае на войне, а в подожжённом своими же клубе, как на войне, 156 человек.
Ещё не было передачи «Дом-2».
Ещё россияне не испытывали чувства гордости за 87 отечественных миллиардеров, вошедших в список «Форбс-2008» и богатевших со скоростью, противоречащей мировым законам экономики.
Ещё наше общество не было настолько инфантильным, а мы сами такими бездушными к чужому горю, даже детскому.
Ещё не грянул финансовый кризис, и к обворованному ИМИ же государству ОНИ ещё не бросились за финансовой помощью.

Из военной науки хорошо известно: удержать высоту тяжелее, чем её взять.
Мы победили в самой страшной войне. Но смогли ли мы удержать эту Победу?