(Печатается с сокращениями)
С давних пор семейство моей бабушки Хаи проживало в селе Читкан Баргузинского уезда, что в Забайкалье. Предки её были сосланы сюда на вечное поселение за какие-то проступки перед властью ещё в конце восемнадцатого века. Поначалу работали они в Нерчинске на горнорудных копях, а потом подались поближе к Байкалу. Здесь Хая вышла замуж за сына бывших каторжан Якова Крукка, умершего молодым и оставившего Хаю с тремя мололетними детьми – семилетним Мойше, четырехлетним Иосифом и полугодовалой Любой, моей будущей мамой.
В бедности росли эти трое сирот, которых Хая еле прокармливала со своих подённых трудов. Ходила она по чужим людям мыть, стирать, варить и стряпать. Когда подходило время, то шла она и на любые огородные да полевые работы, а как созревал урожай – жала, снопы вязала и молотила зерно на гумне. Всё умела моя бабушка, и дорогим был этот полтинник, заработанный ею нелёгким трудом от зари до зари.
Но вот наступили тревожные времена, революция, Гражданская война 1918-1920 годов. Пришла советская власть, окружающий мир поделился на «красных» и «белых», привычная и спокойная жизнь закрутилась огненным колесом. Советы обещали всем пoжизненный рай на земле, посему простой, доверчивый и малограмотный местный люд принял эту власть, так красиво названную «Рабоче-крестьянской», как избавление от былых бесправия и нищеты, давлевших над ним в этих местах веками. Все надеялись на перемены к лучшему.
Но из тех, кто был посостоятельней да пограмотней, многие были поборниками прежних порядков старой власти, горой стояли за царя. Смутное и непонятное это было время. Все рассуждали и действовали по-разному. Сбивались в отряды, одни за белых, другие за красных, вредили и доносили друг на друга. Евреи нашего Читкана примкнули к организованной в Забайкалье известной «Еврейской роте», которая помогала отрядам новой власти бороться с белогвардейцами-семёновцами, каппелевцами, колчаковцами и чехами. Были ещё и разрозненные группы анархистов, да и простые бандиты тоже случались. И самым трудным было отличить в этом месиве одних от других.
Эти тяжёлые годы застали брата моей мамы Иосифа в цветущем двадцатилетнем возрасте. А поскольку он воевал в «Еврейской роте», появившиеся в наших краях «белые» приговорили его к расстрелу. И однажды за ним пришли. Он был не один такой, люди попрятались, кто куда. Над селом повисла гнетущая тишина. Иосифа обнаружили в домашнем погребе, где усатый урядник мертвой хваткой вцепился в него, выволок наружу и увел в сарай, стоявший на задворках села и предназначавшийся для хранения плугов, телег, рыболовных сетей. До появления Иосифа там уже было более двадцати молодых парней, собранных по Читкану и соседним деревням. Все они нервничали, переживая и за себя, и за оставленные дома семьи.
У запертых дверей сарая расхаживал солдат с винтовкой. Понаблюдав за ним в стенные щели, Иосиф задумал побег. План у него созрел сразу. Сговорился с ещё четырьмя читканцами, своими надёжными парнями, из одной деревни. Немного поразмыслив и покопавшись у задней стены сарая, нашли они там пару полусгнивших досок. Под общий шум и разговоры арестованных, они выкрошили доски лопатами и ломами и выбрались наружу, заделав за собой образовавшуюся дыру в стене. Знакомые тропки довели беглецов до ближнего леса, а там и дальше – в тайгу.
Хватились их под утро, но искать в густом лесу не решились. По домам и подворьям пошарили, на том поиск и бросили. Баба Хая, узнавшая во время обыска о побеге Иосифа, очень тому обрадовалась. Все-таки не расстрел, значит есть надежда, что жив останется.
Вырвавшись из семёновского плена, решили наши отчаянные ребята держать путь в Америку. Слышали они от торговавших в наших краях китайцев, что можно, дедовскими тропами выйдя к Байкалу в Усть-Баргузине, взять влево и, держась берега, пройдя Турку и Гремячинск, повернув вверх по руслу реки Селенги, выйти по торёным издревле путям к пограничному торговому городу Кяхте. Путь был неблизкий. Но, держась подальше от сёл и деревень, где могли оказаться рыскавшие по всему Забайкалью белогвардейские отряды, пробирался Иосиф с товарищами таёжными тропами, ориентируясь по затёсам и зарубкам, заломанным веткам. Через людные районы шли они и вечерами, и ночами. Днём прятались в горных расселинах и таёжных зарослях. С шестами перебирались они через болота и трясины, строили плотики, на которых переплывали небольшие реки. Первое время и усталости не чувствовали, ноги были молодые, резвые, и надежда на спасение вселяла силу и бодрость. Да и сама природа помогала и способствовала беглецам. Ни волков, ни крупного хищного зверя, слава Богу, не встретили. А прокормиться в тайге грибами да ягодами, травами да кореньями для бывалого местного человека не велика задача.
Иногда подолгу приходилось искать воду. Донимала, забиваясь под одежду, таёжная и болотная мошкара. Для сна сооружали подстилки из веток и сухой травы, строили шалаши, но спали по очереди, обязательно выставляя сторожа для охраны. И, хотя все пятеро были людьми опытными и жизнью не избалованными, и преодолеваемые препятствия были им не внове, к концу пути выглядели они неважно. Исхудали, обросли бородами, раны и ссадины на руках и ногах покрыты были коростами. Некоторые порой прихрамывали и двигались, опираясь на палки.
Люди им встречались не часто. Один только раз наскочили наши парни у родника на наспех устроенную стоянку со следами костров и костями битой дичи. А вот бурятские становища, искусно спрятанные в лесу, беглецов не пугали. Там помогали любому блуждающему люду. Их владельцев не интересовало, белый ты или красный, беглый каторжанин или просто одинокий бродяга. И накормят, и ночлег дадут, и еды на дорогу.
И вот – ура! – близко граница. Через небольшое поле, выложенное кое-где в низинах брёвнами, вошли они в город. Ни сторожей, ни таможни не встретили. Навстречу им шёл всякий сброд – попрошайки и нищие, и служилый люд. Были в толпе и русские, и китайцы, и монголы, пешие и всадники на лошадях и ослах, в разных одеждах. Попадалось навстречу довольно много разномастных военных. Слышались гортанные выкрики молитв, где-то неподалёку трубили в рог. Это ещё была Россия, ведь Кяхта считалась в Сибири культурным центром. И хотя в городе видны были несколько провославных церквей и русских школ, действовали там различные иноязычные торговые и политические представительства.
Наши пятеро, будучи из одной деревни, почитай родня, да ещё в чужом краю, старались во всём держаться вместе. А ведь надо было и деньгами разжиться, и в порядок себя привести, и с жильём устроиться, и как-то худо-бедно пропитаться и приодеться.
Через какое-то время, оглядевшись и приведя себя в порядок, стали искать они подходы к русской миссии, располагавшейся в центре Кяхты. Она издавна отслеживала тут перемещение русских из России в Монголию. Однако боялись ребята быть призванными на военную службу. Неважно уже было к кому попадешь – к белым ли, к красным ли. Цель-то у них была иная. И раз уж решили они путь держать в Америку, нужны были какие-никакие, а документы. Америка – это вам не Монголия, не Маньчжурия и не Китай.
Но тут нашим героям повезло несказанно. Миссия эта, как оказалось, обслуживала уже новую власть, рабоче-крестьянскую. У неё были именно сейчас большие проблемы в городе Харбине, где требовались люди для работы на Китайской военной железной дороге (КВЖД). Добротные и крепкие наши парни в миссии приглянулись, и выдали им на старых ещё бланках, как подданным Российской Империи, документы, с которыми направили в русско-китайский Харбин. А в Харбине кто только и с кем в это время не воевал. За тамошние богатства помимо красногвардейцев ожесточенно боролись банды анархистов, семеновцев и каппелевцев, направленные сюда из Читы, где тогда ещё располагался их штаб.
До Харбина добирались через Монголию. А потом уже через Маньчжурию по самой КВЖД до этой промежуточной своей цели. Дорога была проложена в самом начале ХХ века, чтобы связать Центр России с Тихоокеанским побережьем. Основными строителями её были русские крестьяне, согнанные со всех западных губерний, многие из которых остались здесь жить и работать после начала движения. Управление КВЖД располагалось в Харбине, и город был в описываемый период Гражданской войны по сути своей русской колонией, имевшей на подведомственной территории все, что нужно для полноценной жизни, в том числе и консульское представительство. В соответствии с межгосударственными договорами КВЖД вместе с полосой отчуждения принадлежала России, и была она лакомым куском для всех противоборствующих в этом регионе враждебных друг другу сил.
Путь нашей «великолепной пятерки» пролегал в начале через Монголию, где основным видом транспорта были в те времена ишаки, лошади и верблюды. И, лишь добравшись до территории тогдашней Маньчжурии, смогли воспользоваться они чудесами цивилизации того времени – КВЖД. Толпы народа осаждали тогда этот основной вид транспорта. Кого только там не было! И разного профиля военные со своим войсковым имуществом, и всякий иной люд, снявшийся с обжитых и насиженных мест – русские, китайцы, корейцы, японцы.
КВЖД проходила по древнему пути монгольских завоевателей. Местность вокруг ещё хранила следы пребывания на ней орд Чингиз-хана. То слева, то справа от дороги видны были заметённые песком и временем развалины городов и сторожевых башен. В Харбине же сразу бросилось в глаза обилие христианских церквей, окружавших центр города. Видна была среди них и синагога. В изобилии работали в округе магазины, трактиры и закусочные. Как современные признаки цивилизации, попадались на пути школы и больницы. А иногда можно было увидеть даже театры или цирковые балаганы. Но в целом городское хозяйство, кроме разве что собственно центра, выглядело неухоженным, неуютным. Под ногами повсюду были пыль и песок, а ветер разносил всевозможный мусор. В уличной толпе сновали нищие и юродивые. Ощущался недостаток воды.
Поднимали город изначально строители КВЖД, а потом уже стал он прирастать китайскими, корейскими, монгольскими и другими национальными выселками на окраинах. Потому и публика, обитавшая в городе, была многонациональной и многоликой. Кроме уже осёдлых строителей КВЖД, после революционных потрясений в России здесь скопились во множестве разномастные политические беженцы, не разделявшие взгляды и методы победившего большевизма. Кто-то держал путь в Америку, кто-то в Шанхай, а кто-то просто пережидал смутные времена, в надежде, что когда-то закончится на родине Гражданская война и воцарится пусть новая, но более спокойная жизнь.
По тем временам Харбин славился своими базарами и торговыми рядами, где русские торговцы продавали всё на свете, начиная от икон и стенной живописи и кончая фaрфором, ювелирной россыпью и холодным оружием старинной чеканки. Да и огнестрельным тоже, хотя и из-под полы. Китайцы же сбывали здесь золото, пушнину и другие товары, вывезенные контрабандой из таёжного Прибайкалья и Забайкалья. Вокруг рынков кучковались мелкие кустарные производства. Существовала немалая потребность в рабочей силе. И снова пошли наши пилигримы наниматься на работу, но теперь уже стараясь устраиваться только у своих, у русских, рассчитывая на лучшее понимание языка, по-землячески человеческое отношение. Поскольку все они владели грамотой, то устраивались и помощниками в чиновничьи канцелярии, и на счетные работы к купцам. Понимая проблемы переселенцев, русские хозяева платили неплохо, независимо от того кем был по роду занятий и положению нанимавшийся. Было им ясно, что народ этот в Харбине надолго не задержится, что это лишь короткая промежуточная остановка на пути в Америку.
Существовало в Харбине и русское Генеральное консульство, целью которого была защита и покровительство российских граждан. Помогали всем, чем могли. Оформляли все виды документов, могли посодействовать с устройством на работу, посредничали в сложных и спорных ситуациях, способствовали в приобретении проездных железнодорожных билетов до ближайших Тихоокеанских портов и далее пароходных – до Америки.
Вот таким извилистым и непростым путем мой дядя Иосиф Крукк, в Америке – Яков Гуревич, с ещё четырьмя еврейскими парнями, уроженцами глухого и каторжного Прибайкалья, в конце сентября 1919 года добрался до американского города Детройта, расположенного в сердце Северо-американского континента. Там они расстались, рассеявшись по разным американским городам, но всю жизнь хранили связь, эту свою закалённую испытаниями дружбу, помогавшую им и тут, в эмиграции. Долгие годы переписывались они, обмениваясь опытом новой жизни, новостями и радостями, трудностями и огорчениями.
А Иосиф так и осел на постоянное жительство в Детройте, где много и тяжело работал на одном из его заводов. Там он женился на уроженке России, бежавшей, как и он, от страшных испытаний и тягот революционных лет. Там родился и вырос их сын Фрэди. До войны мы иногда получали от них письма и посылки с продуктами и одеждой. А в послевоенное время под бдительным оком НКВД связь наша прервалась. Но в 1991 году мой сын, первым из всей нашей семьи прибывший в Америку, разыскал семью Фрэди. Сам дядя Иосиф к этому времени уже умер, прожив, немного-немало, до 92-х лет. В начале нового века ушел от нас и Фрэди. Но мы до сих пор общаемся с его детьми, внуками и правнуками по Скайпу.
