Пара дней в неспящем городе, густой и влажный воздух которого вибрирует от смеси автомобильных гудков, жадных мечтаний и алчного риска.
Головокружительная архитектура: жесткие каркасы небоскребов, оплетенные виньетками старинной лепнины. Непрерывное ощущение диссонанса: вот падающий, изломанный силуэт высотного American Copper Building. Предполагается, что две башни танцуют друг с другом, но это не танец, это два алкаша бредут до дома. Смелости дизайнеров можно позавидовать: от вида заваливающихся башен с некоторых пор передергивает. Впрочем, может быть только меня.
Зато роскошный Grand Central: сверкающие вывески, строгая элегантность постройки, нескончаемый людской поток, даже ночью.
Модные бары для тех, кто состоялся: пара дринков в компании старых друзей, разговоры, разговоры. От нашего столика отлично читается зал: мозаика из амбиций, мимолетного успеха и столь же стремительных крушений. Сюда приходят взять передышку, зализать раны, залечить нервы, чтобы завтра впрыгнуть в колесо и бегом, бегом, бегом…
Я помню Нью-Йорк другим: нежный шорох опадающих листьев, осенняя нега Центрального парка, саксофонист под каменным мостиком – меланхоличная Windmills of Your Mind. Dakota Building – оживший роман Финнея. Меж двух времен, осень в Нью-Йорке. Перешагиваю то, прошлое, словно клетку на шахматной доске: теперь мой ход.
После раскаленного Далласа нью-йоркская ночь прохладна. Ветер едва уловимо доносит морские ноты, тут же заглушаемые какофонией ароматов тел, бензина, уличной еды, мусорных мешков и вырывающегося из решеток под ногами пара.
Нью-Йорк всегда ультрамоден и вызывающ: из-под парадных нарядов Второй и Третьей Авеню беспощадно просвечивает наспех стеганная подкладка унылых малюсеньких квартир, ржавых пожарных лестниц и заплеванных подъездов. Каждое светящееся окно – чья-то голодная надежда на счастливый лотерейный билет. Нью-Йорк – как кусочек гриба из Алисы: съешь меня и станешь маленьким-маленьким, незаметным, незначимым.
В аэропорту Ла -Гвардии урна стоит вплотную к стене, отверстием для мусора ровно к этой самой стенке – выбросить бутылку невозможно. Навигация в аэропорту: стрелка «прямо» направлена не как обычно вверх, а вниз, поэтому каждый второй в замешательстве застывает, пробка не рассасывается никогда.
Солнечное приключение: паром с Ист-Сайд до Лонг-Айленда идет целых шесть минут. Туда-обратно – итого двенадцать минут бриза и волн под шум вертолетных винтов и рев двигателей приземляющихся на воду легких самолетов. Рядом с пирсом автостоянка с предусмотрительно выделенной отдельно вертолетной площадкой. Такси восьмидесятого уровня.
Здесь быстро ходят, как в Москве, и две мили на каблуках – не расстояние. А я, кажется, отвыкла: за каких-то десять кварталов ноги немилосердно затекают, совсем не держу темп, превращаясь в восторженного туриста, со всех сторон обгоняемого быстроногими нью-йоркцами. В пятый раз получив ощутимый толчок в спину, мысленно желаю им везде успеть. Им есть куда торопиться.
В любимом ресторане – белоснежные скатерти, плетеные кресла на увитой виноградом веранде, – я выпью за свой лотерейный билет. И за то, чтобы никогда никуда не спешить.
