“А это – крылатый конь. Он украшает это здание с… года и стал символом…“ – перевожу я за экскурсоводом. Едва заметное недоумение в глазах архитекторов. За те дни, что мы мотаемся по всяким встречам и семинарам, они составили обо мне впечатление, как о женщине, которая не может не знать слово “Пегас”. Поясняю им позже, в неофициальной обстановке: “Устный переводчик не должен никого редактировать и подправлять. Если бы экскурсовод сказал “Pegasus”, вы бы услышали от меня “Пегас”, но он сказал “Thе winged horse”, вот вам и “крылатый конь”.
…или конь с крыльями, или – еще проще – лошадь с крыльями.
В том-то и суть нашей работы, что мы не имеем права править говорящего. Даже стилистически, чего часто не понимают переводчики по случаю, убежденные в том, что переводить нужно не все, а только главное, существенное, а уж что главное, что человек должен сказать или что он хочет сказать, они решают сами. А еще люди верят, что их сумбурные и невнятные речи переводчик должен передать эдакой благостной языковой музыкой, выбрасывая все грубое и неприличное. “Нет, это не для перевода!” Что значит “не для перевода”? Я обязана все перевести, работа у меня такая, в том числе ваше “скажите этой дуре-американке… ” А если что-то упущу, я буду подобна продавщице, недоливающей пиво. А я все доливаю, и даже ваши ругательства переведу, глазом не моргнув, хотя в жизни я отношусь к мату отрицательно и сама никогда не ругаюсь. Почему это меня должно смущать? Ведь это вы их произносите, а я только добросовестно озвучиваю.
Я – это вообще не я во время устного перевода. Когда приезжаю в суд, здороваюсь – это еще я. А когда начинаю переводить, это уже не я, поэтому и говорю о себя в третьем лице, например, “Переводчик просит повторить вопрос”, – потому что иначе получится, что просьба исходит от того, для кого переводят. Когда я прощаюсь, отмечаюсь, это опять я.
А перевожу исключительно от первого лица. Только от любителя можно услышать “она хочет сказать”, “он пытается вам объяснить”. А профессиональный переводчик так и жарит, так и гонит перевод изо всех своих лошадиных сил, помогая себе крыльями (талантом) и копытами (вдохновением), если есть: “И вот это… тогда… подходя к дому… эти… они тово…”, и не его забота, что непонятно. Пусть задают вопросы, а я переведу и эти вопросы, и ответы на них, ничего не опуская, не добавляя, не редактируя, не смягчая, не изображая больший словарный запас. Я говорю за сумасшедших, за малограмотных, за скандалистов, за тех, кто рубит правду-матку, за тех, кто ходит вокруг да около, за старых маразматиков, за молодых нахалов, за бестолковых чиновников, за сидящих в тюрьме, сидящих на велфере и сидящих на игле… При этом я не схожу с ума, не впадаю в маразм или велфер, не теряю собственную личность, потому что мое “я” – отстраненное.
У устного переводчика только одна роль – переводить. Он – не нянька, не утешитель, не посредник, не редактор, не цензор, не толкователь неясного, не дознаватель обстоятельств, не адвокат, не медработник, не сторона в судебном процессе и не судья. Какие бы то ни было результаты (переговоров, суда, лечения, ремонта) – не его дело. И обращаться к иноязычному собеседнику следует так, будто переводчика не существует, хотя даже опытным переводчикам при особых обстоятельствах бывает непросто избегать своего существования и присутствия.
Расскажу случай из чужой практики. Уголовный суд. Вдруг судья заинтересовался наколкой на руке подсудимого. – Что это у вас вытатуировано? – Магадан. – А что такое Магадан? – Ваша честь, в молодости я однажды побывал в Крыму, в чудесном курортном местечке под названием Магадан. Мне так там понравилось, что я решил сделать на память татуировку. – А..а… понятно.
Судья свое любопытство удовлетворил, а у русской переводчицы все внутри закипело от перевода такой наглой лжи. Что она должна была сделать? Ничего? Влезть со своим знанием того, что Магадан – отнюдь не крымский курорт? Объяснить это кому следует после закрытия судебного заседания, когда она уже вроде не переводчица, а гражданка? Но ведь ответ подсудимого она услышала именно в функции переводчицы! Мнения на семинаре разделились.
Сама я думаю, что она ничего не должна была и не имела права говорить. Ее роль – переводить, а не уличать лгунов. Повторю, что функцию переводчика не следует – опасно – совмещать с любой другой. Он не нянька, – значит, не должен опекать какую-либо из сторон. Не утешитель, – значит, не должен обещать, что все будет хорошо. Не посредник, – значит, не должен стараться, чтобы стороны договорились. Не редактор, – значит, не должен ничего изменять. Не цензор, – значит, не имеет право выбрасывать то, что ему кажется недопустимым. Не толкователь неясного, – значит, никаких “она хочет сказать”. Не дознаватель обстоятельств, – значит, никаких собственных вопросов для выяснения чего бы то ни было. Опустив все остальные “не”, сформулирую: шаг вправо или шаг влево с тропы честного (чистого) перевода должен рассматриваться как профессиональный побег.
Да и письменный перевод в этом отношении особенно не отличается. Он тоже должен быть точен. Если оригинал составлен не лучшим образом, или скучен, или хвастлив, или туманен, таков же будет и перевод. Попытки улучшить текст оригинала – такой же побег для переводчика. Его дело не улучшить, а передать. (Давно прошли те времена, когда переводчики художественной литературы дописывали за автора целые страницы.) Передать не значит перевести буквально, это значит перевести эквивалентно. Так, фраза, звучащая хвастливо или грубо в одном языке при буквальном переводе может потерять свою эмоциональную окраску; точно так же нейтральная фраза при переводе может приобрести значение, которого не было у автора.
Передать надо так, чтобы дружеское не прозвучало панибратским. Чтобы служанка не заговорила “высоким штилем”. Чтобы официальное уважение было передано официальным уважением. Чтобы медицинские термины в речи малограмотного носителя одного языка не были переведены схожими однокоренными терминами на другой язык, потому что в том, другом языке такие слова знают только врачи с дипломами, а народ употребляет другие слова.
Какие-то слова, и даже части предложения, просто выбросим, так как на другом языке мысль (понятие) адекватно передается без них, а с ними либо понятие замутняется, либо многословие ужасное (в оригинале такого эффекта нет). Какие-то слова вставим – они здесь нужны грамматически. Будем менять время глаголов, потому что соотношение времени астрономического с временами глаголов разное в разных языках. Будем до отупения выискивать в словарях и на интернете какую-то аббревиатуру, когда ее расшифровка давно забыта самим автором. Объявим в розыск среди коллег-переводчиков один ужасно узкий термин из одной ужасно узкой области знания, авось кому-нибудь попадался.
Объясним частному клиенту, что ни в коем случае не станем переводить “Историю КПСС” из его диплома как “Social Science-3”. Объясним другому клиенту, большой корпорации, что фраза “reduces the appearance of fine lines” может иметь два значения, первое, что морщинки будут менее заметны, второе, что, будет меньше морщинок, и, в зависимости от подразумеваемого смысла, я по-разному это переведу, так что будьте добры, перефразируйте для меня так, чтобы было понятно. Корпоративная башка надолго задумалась, но через несколько дней позвонила с ответом, что их юрист настаивает на именно такой формулировке. Ах, так? Прекрасно. Я тоже не возьму на себя ответственности утверждать, что благодаря их кремам у женщин появится меньше морщин, у меня, например, только от перевода их облаченной в хитрые словеса косметики, прибавилось, но кто же считает морщины у парнокопытных.
Да, справляясь с лексикой, грамматикой, стилистикой, культурными различиями на письме, да еще с фонетикой и чужими эмоциями устно, к концу дня переводчик напоминает (если не внешне, то внутренне) не вдохновенного Пегаса, не крылатого коня, не лошадь с хлопающими крыльями и даже не кобылу с отвисшими крыльями, а просто заморенную бескрылую клячу, с трудом волочащую воз перевода на последней лошадиной четверть-силе, стараясь ничего не вывалить и ничего не повредить.
E-mail: inoslon@mindspring.com
