Имя Сергея Лейферкуса известно почитателям оперного жанра во всём мире. Выдающийся баритон современности, «лучший Евгений Онегин» Советского Союза недавно отпраздновал своё 65-летие в Далласе, где он спел партию Рангони в опере «Борис Годунов». На моё счастье Сергей Петрович из Далласа заехал в Вудландс, в гости к своим старинным друзьям, Марку и Елене Зальцбергам. В их доме я и встретилась со знаменитым баритоном. Разговор наш, несмотря на серьёзность тем, получился совсем не официальным, а скорее задушевным. Лейферкус пил кофе, переговаривался с супругой Верой, играл с собаками Зальцбергов, рассуждая о кризисе театра, ностальгируя о посиделках на коммунальных кухнях и вспоминая любимые роли.
Роль Евгения Онегина стала для Лейферкуса коронной и принесла певцу мировую славу. Сейчас Онегин «ушёл», поскольку эта роль предполагает юного исполнителя. Последний раз Лейферкус спел её на сцене в 1998 году. «Нельзя петь Онегина в 60, когда герою 27», – говорит певец. На смену пришли Скарпиа в «Тоске», Пизарро в «Фиделио», Альберих в «Кольце Нибелунгов», Телрамунд в «Лоэнгрине». С одной из любимейших ролей – Яго ситуация сложная, поскольку нет достойного Отелло. Певец считает, что с уходом со сцены Владимира Атлантова в мире больше не осталось драматических теноров.
В беседе Лейферкус признался, что недавно спетый Рангони нравится ему как персонаж, и что он предпочитает «злодейские» роли. Одной из его первых партий в Кировском театре был Елецкий в «Пиковой даме». Но хотелось петь Томского, о чём Лейферкус и попросил Юрия Темирканова – в то время главного дирижёра театра. «Я вообще не люблю эти «голубые», бесхарактерные роли. Пускай роль будет небольшой, но пусть в ней что-то будет. Томский – это характер, это тот стержень, на котором строится вся фабула спектакля. Этот человек явился невольным убийцей Германа, будучи при том его ближайшим другом. Имено на руках Томского умирает Герман. Вот это интересно играть». Когда Джордж Шолти попросил его выучить партию Яго, Лейферкус удивлённо посмотрел на себя в зеркало и спросил: «Сэр Джордж, ну какой из меня Яго?» На что Шолти ответил: «Мой дорогой, мне нужен Яго с честным лицом, только тогда ему все будут верить».
Очень интересным был рассказ о том, как певец готовит роль. После утверждения в роли Яго он, кстати, прочёл «Отелло» от корки до корки – сначала в оригинале, а потом в переводе Пастернака. Недавно Сергей Лейферкус получил приглашение спеть Лесника в опере Яначека «Лисичка-плутовка»: «Первое, я посмотрел клавир – по голосу ли это мне и попросил добавить к клавиру подстрочный перевод (опера поётся на чешском языке). Когда эта стадия работы над произношением текста завершится, пойдут музыкальные занятия с концертмейстером». Но параллельно Сергей Петрович занялся поиском чешских народных сказок. Только поняв истоки произведения, считает он, можно спокойно влиться в образ, а не просто механически произносить слова, не понимая при этом «второго» смысла. «Я никогда не слушаю другие записи, до того как я почувствую определённую свободу в музыкальном материале, чтобы не копировать кого-то, а сделать своё. А потом можно сравнивать с тем, как поют другие», – говорит Лейферкус.
С супругой Верой у Сергея Петровича не только семейный, но и творческий тандем. «Оперные певцы, в отличие от танцоров, не репетируют перед зеркалом и к тому же плохо представляют свою пластику со с стороны. Даже несмотря на то что я начинал с оперетты, и у меня достаточно техники для танца и сценического движения, иногда случаются промахи, которые надо исправить сразу, чтобы не вошли в привычку. Поэтому важно иметь человека, который может подсказать, как правильно двигаться на сцене. Для меня в роли «Уленшпигеля» выступает моя жена. Она, бывшая балерина, смотрит, как я репетирую и подсказывает нужные движения».
Несмотря на возраст, голос у Сергея Лейферкуса по-прежнему молодой и звучный. Рецепт молодости голоса у Сергея Петровича прост: «Школа». Ему повезло встретить в жизни замечательных педагогов, которые поставили голос. М. М. Матвеева занималась с ним в годы, когда он пел в хоре Ленинградского университета. Она удивительно работала с людьми, которые только-только начинали петь – постановка дыхания, фразировка. Его консерваторские педагоги Ю.А.Барсов и С.Н.Шапошников вдвоём разработали специально для него методику, по которой «вели» талантливого студента. «Я подозреваю, что это было только со мной, для меня сделали исключение», – признался Сергей Петрович.
Вторым компонентом молодости голоса Лейферкус назвал правильное использование своих вокальных возможностей. «Что сейчас творится в Большом театре? – с сожалением говорит певец. – Большой театр – это «театр громкого пения». Чем громче, чем лучше, а я всегда говорю студентам на мастер-классах: «Готовьте себя к тому, что вы должны пропеть на сцене минимум 15 лет. Для этого никогда не используйте 100 процентов голоса. Эмоционально – хоть 150, а физически – максимум – 75». Нельзя вести молодого баритона, как драматического, потому что драматизм – это не свойство голоса, это умение подключить эмоции плюс опыт. Я сам пришёл через лирические баритоновые партии к драме, но пришёл далеко не сразу».
Органическая скромность и требовательность к себе у Лейферкуса поразительные. Казалось бы, почивай на лаврах, но вместо этого: «Важно не быть удовлерворённым собой, «звёздная болезнь» для певца – это конец. Нарциссизм категорически мешает. Я не помню спектакля, после которого я бы, придя домой, не прокрутил в голове, что у меня было не так, и что я могу исправить в следующий раз. Как только ты не будешь доволен собой, тобой будут довольны остальные».
Наш разговор перешёл к проблемам современного оперного театра, для которого настали не лучшие времена. Лейферкус посетовал, что практически все театры во всех странах переживают большой кризис, на его взгдяд, искусственно организованный. Итальянские театры, к примеру, вообще закрываются. «В ноябре этого года у меня подписан контракт с одним из театров Италии на «Черевички» Чайковского – не знаю, состоится ли этот спектакль, поскольку постановка под угрозой снятия».
Его печалит тот факт, что новое поколение театральных менеджеров не имеют понятия, как работать, кого приглашать, как сохранить спонсоров, как привлекать людей. «Можно, конечно, пойти по популистскому пути, по которому пошёл Метрополитен, который транслирует свои постановки в кинотеатрах, но это профанация оперы. Опера – это акт единения между сценой и зрительным залом, живое дыхание, которое никакое кино не заменит. Кино, в конце концов, отпугнёт людей от театра». Лейферкус считает, что театр начинается не с вешалки, а с того момента, когда человек просыпается и знает, что сегодня он пойдёт в театр, потому что это и есть начало «игры в сказку».
«Чтобы быть директором театра, нужно быть понимающим человеком», – сказал Лейфепкус и рассказал историю о том, как много лет назад приехал в Нью-Йорк, где должен был петь «Тоску». Приехал рано и решил пойти в Метрополитен, посмотреть, что идёт, кто поёт. В програме была заявлена опера Верди «Стиффелио» с Пласидо Доминго и Владимиром Черновым в постановке Джан-Карло дель Монако – известнейшего модерниста. «Я позвонил в дирекцию, попросил билет и на следующий день пришёл на спектакль. Поднимается занавес и о, чудо! Феноменальная традиционная постановка! Великолепный, красивейший спектакль, какие делал Дзеффирелли. В антракте разговариваю с Джо Вольпом – тогдашним директором Мет. Он сказал: «Ты бы знал, чего мне это стоило! Когда Джан-Карло пришёл с первым вариантом постановки, я его послал обратно, со вторым – тоже. Это был четвёртый вариант!» То есть генеральный директор настоял, чтобы в театре шла классическая постановка оперы. И идти нужно по этому пути, а не по тому, как в Мюнхене, где поставили «Риголетто» в стиле «Планеты обезьян». Все герои были обезьяны в пижамах Louis Vuitton. Или «Евгений Онегин» в Зальцбурге – Татьяна просит няню отнести письмо: «Пошли же внука своего». А внучок тем временем в саду что-то копает – оказывается могилку для няни. И няня туда ложится и складывает ручки на груди. А начинается опера с того, как Ларина в байковом халате нараспашку, бигудях и носках стоит и бреет головы – как в концлагере».
Сергей Петрович считает, что молодое поколение нельзя привлекать эпатажем, а напротив, классическими спектаклями: «Когда ребёнок 6-7 лет приходит на оперу или балет, очень важно, чтобы ему понравилось, чтобы это не были монстры на сцене, а красивая постановка. Тогда ребёнок поверит в сказку. Современные дети в сказку не сильно верят, но попробовать-то нужно!»
Я спросила Сергея Петровича, правда ли, что сегодня в оперном театре главным человеком стал не дирижёр, не певец, а режиссёр. Он отметил, что количество хороших оперных дирижёров в мире резко сократилось (проведя аналогию с тем, когда начали при Ленине и Сталине расстреливать интеллигенцию, количество её поубавилось), а власть в театре захватила когорта людей, которые пришли в режиссуру не по призванию, а потому что у них что-то не сложилось. «Ведь чтобы ставить спектакль, нужно многое знать, понимать, доверять композитору и много читать о спектакле! Когда Темирканов ставил «Евгения Онегина», он проводил дни и ночи в Публичной бибилиотеке, читая материалы по творчеству Чайковского, Пушкина, по истории костюма и так далее. Именно поэтому он поставил гениальный классический спектакль, который получил Государственную премию впервые в истории. А сейчас молодому режиссёру нужно поставить, допустим, «Фиделио» Бетховена. Зачем ему знать, какие тюрьмы были в Испании? А в Испании были тогда частные тюрьмы. Проще взять нацистское время: всех одеть в кожу, тяп-ляп – и на сцену. Проще создать свой собственный спектакль, чем пойти по стопам композитора и понять, какой спектакль видел он».
Сергей Петрович считает Мариинский театр «своим» и роли в «Евгении Онегине» и «Пиковой даме» (постановщик и дирижёр Ю. Темирканов) одними из лучших, спетыми им за все оперные годы, наряду с «Отелло» в Ковент-Гардене (с Пласидо Доминго и Кири Те Канава, дирижёр Дж. Шолти) и «Тоской», также в Ковент-Гардене (постановка Дзеффирелли).
С Техасом Лейферкуса связывают давние отношения. На сцене HGO он пел в операх «Князь Игорь», «Тоска», «Макбет». В этом году – одиннадцатый контракт певца с далласским оперным театром, выступление в котором он воспринимает как подарок на свой юбилей.
Он считает, что Техас – это не Америка, поскольку образ мышления, уклад жизни и внимание к другим здесь резко отличается от всеамериканского, а техасские широта, простор и крайне общительные люди очень привлекательны. «В СССР общение заменяло нам всё – при отсутствии свободы, денег, каких-то элементарных благ. С тех пор как из нашей жизни ушли коммунальные кухни, безвозвратно ушёл и момент общения. В Техасе мы нашли такое общение. Каждый раз мы приезжаем сюда с огромной радостью и с каждым приездом, как снежный ком, обрастаем новыми друзьями. Если бы я в один прекрасный день решил стать американским жителем, я бы обязательно выбрал Техас», – признался певец.
