Я, И НА СЦЕНЕ БОЛЬШОГО ТЕАТРА?

Валентин Герцман

g28 октября после долгой реконструкции состоится открытие Большого театра в Москве. Этому событию и посвящается статья фотохудожника Валентина Герцмана, чья выставка продолжается в Русском культурном центре в Хьюстоне.

С Большим театром меня связывает многое. Начну с папиной двоюродной сестры. Дора Герцман в тридцатые годы была там концертмейстером. Поэтому наша семья имела постоянный доступ в ложу бенуар, что рядом с директорской. Помню мою первую оперу «Снегурочка». В детстве я провел достаточно времени в этой ложе, и красный бархат и свежее, ни с чем не сравнимое «дыхание», окутывающее тебя в момент поднятия тяжелого занавеса запомнилось навсегда.

Мое «музыкальное образование» (ниже будет понятно, почему я взял в кавычки) также связано с именем тети Доры. Дело в том, что мои родители были людьми музыкально одаренными. Мама играла на фортепиано, папа же играл на фортепияно и гитаре, имел удивительной красоты бархатный баритон – цыганские и русские романсы в его домашнем исполнении и поныне нередко посещают меня во сне и наяву. Папа учился в Саратовской консерватории по классу дирижера, но учение закончилось весьма печально и даже в какой-то степени комично, как он сам любил об этом рассказывать. Директором консерватории в то время был Антон Рубинштейн. Ну надо же было так случиться, что он (Антон) начал «волочиться» за папиной подругой. Папа пришел к нему в кабинет и устроил ему (Антону) «обструкцию». Тот показал пальцем на дверь и сказал только: «пшел вон». Так на этом папина музыкальная карьера и закончилась. Оба родителя, естественно, мечтали меня приобщить к музыке. Но не тут-то было. Имея широкие связи в музыкальном мире, они меня таскали по всяким знаменитостям, но каждый говорил, что да, дескать, у меня есть прекрасное чувство ритма, но увы, «слуха» нет (по папиному выражению, «в детстве слон наступил мне на ухо»).

И все-таки в одиннадцатилетнем возрасте меня в конце концов усадили-таки за пианино. Проиграв мучительные «до, ре, ми, фа, соль, ля, си» один год, я вынужден был неожиданно прекратить занятия. Арестовали моего отца. Мы, опасаясь последующей конфискации имущества, должны были срочно вернуть пианино тете Доре.

Вернемся же к Большому театру. Еще до того как я начал учиться на фортепиано, папа устроил меня в Ансамбль пионерской песни и пляски им. Александрова при Центральном доме пионеров, что находился тогда у Кировских Ворот (папин близкий друг Шайкевич был там концертмейстером). Почему-то на всю жизнь мне запомнилось:

«Ой, лопнул обруч коло барила,
Дiвчина казака та i одурила,
Ой, думалося передумалося,
Одур в голову бере, що далеко вiн живе…» *

Как я пел? – сам не знаю. Помнится, что большей частью халтурил, то есть синхронно с музыкой только лишь открывал рот. Так вот 29 октября 1938 года, по поводу празднования двадцатилетней годовщины комсомола, мы выступали в Большом театре. В правительственной ложе, что находилась по правую руку от нас, сидел «великий вождь всех времен и народов» товарищ Сталин. Это был первый и последний раз, когда я «живьем» видел диктатора. А произошло это через неделю после ареста моего отца!

Пролетели годы войны, эвакуация, фронт, Первый московский медицинский, работа районным хирургом в станице Удобной, возвращение в Москву, Боткинская больница… Наступил 1971 год. Я, старший научный сотрудник, исполняю обязанности помощника директора Центрального института травматологии и ортопедии им.Н.Н.Приорова, главного травматолога-ортопеда СССР, председателя ученого совета минздрава СССР, Академика М.В.Волкова («ночной директор», как в шутку меня называли коллеги). И вот шеф поручает мне организацию проведения празднования пятидесятилетия нашего института. Конечно же в Большом театре! Он был главным консультантом в поликлинике Большего театра. Кроме того, наш институт имел единственное в мире отделение спортивной и балетной травмы, возглавляемое профессором Зоей Мироновой. Институт и Большой театр многие годы шефствовали друг над другом. Короче – сказано, сделано. И вот опять я на сцене Большого театра, и в довольно необычной роли: под грохот аплодисментов вручаю каждому «народному» и «заслуженному» по красной розе…

Но на этом мои «связи» с Большим театром не заканчиваются. В одном из домов по улице Москвина, что между Петровкой и Малой Дмитровкой, проживал дядя Миша. Его мать, Роза Герцман (родная сестра вышеупомянутой Доры) и отец, Володя Волынец, представитель какой-то итальянской фруктовой фирмы, занимали там шикарную многокомнатную квартиру. После революции их «уплотнили», оставив только одну комнату. Впоследствии она была перегорожена – в одной половине – столовая, в другой – спальня и дяди Мишин кабинет. Я частенько с любопытством разглядывал галерею фотографий красавиц на стене над его письменным столом. Это была коллекция самых знаменитых балерин Большого театра, да еще и с персональными автографами! Понятно, почему он всегда говорил, что мужчина не должен жениться ранее шестидесяти… (кстати, он так и поступил – женился в шестьдесят на сорокалетней тете Ане). Кроме того, что его родная тетка была концертмейстером Большого театра – ближайшим его другом был Юрий Файер, легендарный дирижер балета Большого театра. Файер жил у него последние годы жизни (после очередного развода). Я, молодой доктор, нередко исполнял роль его «домашнего лекаря». И с каким благоговением помогал обличать его грузное тело в черный сюртук с «золотом» лауреата, перед его отбытием в Большой. Мне посчастливилось играть с ним в шахматы. Он узнавал фигуры на ощупь (прекрасно помню его пальцы-сардельки). Ведь последние десять лет он практически ничего не видел. Как он дирижировал, сам Бог только знает…

Мои фотографии начали выставляться в Москве с 1990 года, но ехать туда мне не хотелось, старался избегать излишних эмоций. Все-таки в 2001 году, после 27-летнего отсутствия, я должен был вернуться на короткое время в Москву (директор Государственного музея архитектуры им. Щусева Давид Саркисьян заявил, что если я не приеду, он не станет делать моей персональной выставки). Посетить «Большой» не удалось. То ли он уже тогда был закрыт на ремонт, то ли закончился сезон… Однако мне все же удалось сделать фото: «Большой в Малом» (отражение Большого театра в окне Малого). Именно эту фотографию Генеральный Консул Российской Федерации в Хьюстоне Николай Евгеньевич Бабич во время моей выставки «Москва-Хьюстон-Париж» (Русский Дом, Хьюстон, 2010) выбрал в качестве моего подарка консульству.

* Украинская народная песня «Ой, лопнув обруч коло барила»