ЭМАНУЭЛЬ БОРОК: МОИ СКРИПКИ

Эмануэль Борок

Начало в #491 от 31 января 2019 г.

МОЙ ДАЛЛАСКИЙ ПЕРИОД

В 1985 году, после 11 лет работы в Бостонском оркестре, мне стало ясно, что быть вторым концертмейстером даже в таком изумительном оркестре до конца моей карьеры мне уже мало. Хотелось стать первым. Такой возможности в Бостоне не предвиделось.

И когда мне представилась такая возможность в оркестре Далласа, я выиграл там конкурс на место первого концертмейстера. Далласский симфонический оркестр не входил в лигу великих оркестров мира, каким являлся Бостонский оркестр, но меня в этой работе привлекало то, что как концертмейстеру мне давали возможность солировать с оркестром дважды в году все, что я захочу, у меня было около полугода свободного времени, мне представилась возможность играть ключевую роль в росте оркестра на пути к статусу одного из лучших оркестров Америки, чего он в итоге достиг.

А также мне как концертмейстеру полагалась почетная возможность играть на одной из скрипок Антонио Страдивари. Скрипка эта стала собственностью оркестра благодаря одному меценату, который подарил ее оркестру за восемь лет до моего приезда в Даллас.
Она была сделана в 1726 году — к тому времени Страдивари было уже за 80. Она очень отличалась от моей Амати. Страдивари все время экспериментировал в поисках более звучных, мощных инструментов.

Мои первые впечатления от работы на новом месте были очень волнующими. Четыре недели ушли на репетиции, и сразу после этого мы отправились в турне по Европе. Это была первая поездка в Европу за всю историю оркестра. У нас был громадный успех, и мне было очень приятно, что во время нашего концерта в Берлине публика, избалованная игрой лучших в мире коллективов, разразилась аплодисментами, длившимися около двадцати минут.

Моя душа наполнилась радостью и гордостью за мой новый коллектив и мой новый дом — город Даллас. В Европе о Далласе знали лишь то, что там много сказочно богатых людей, сделавших состояние за счет нефти, скота и хлопка. И, конечно, многие ожидали, что мы будем играть концерты чуть ли не в ковбойских шляпах и сапогах… И вдруг такой оркестр!

Очень интересно отметить, что к моему приезду в Техасе наблюдался невиданный до сих пор бум в экономике. Незадолго до этого в Далласе весной 1985 года открылся первый крупный музей изобразительных искусств, построенный с одобрения жителей города, проголосовавших за то, чтобы на строительство было выделено свыше 75 миллионов долларов.

В настоящее время, по прошествии более трех десятилетий, Даллас завоевал почетное место среди мировых культурных центров. Свой вклад в это внесли самые знаменитые архитекторы мира: Им Пэй, по дизайну которого воздвигли шикарный концертный зал, — нынешний дом Далласского оркестра, Норман Фостер построил оперный театр, Рензо Пиано — музей современной скульптуры. Первые экземпляры, которые «вселились» в этот музей, были пожертвованы магнатом недвижимости Рэй Нашером, самым крупным коллекционером современной скульптуры в мире. Концертная жизнь в городе тоже расцвела.

Но тогда, до 1985 года, ничего этого еще не было, и мы играли в громадном помещении, неприспособленном для симфонических концертов. Там в основном ставили мюзиклы. Акустика была неважная, но мы знали, что новый зал уже планируется и деньги на его строительство уже начали собирать. У всех было приподнятое настроение. Будущее строилось у нас на глазах….

И ВДРУГ!

Как гром среди ясного неба… В мою квартиру, которую я снимал в многоквартирном комплексе, вломились воры и за несколько минут ее полностью обчистили. Украли все, что представляло хоть какую-нибудь ценность, даже крошечный телевизор с экраном размером в пять дюймов и настенный телефон на кухне. Но самое страшное было то, что моя скрипка Страдивари, принадлежавшая оркестру, тоже исчезла.

От шока я онемел и не мог понять, что происходит, и что я должен делать. В итоге я набрал номер телефона директора нашего оркестра, и он сразу позвонил председателю городского совета. Тот связался с правоохранительными органами, и на следующее утро у меня в квартире появились два детектива.

Увидев, как я расстроен, они отнеслись ко мне с сочувствием и повели себя очень вежливо. Мне сразу сказали, что видят во взломе почерк мелких преступников, и не думают, что взломщики охотились за скрипкой. Когда я спросил, что, по их мнению, они сделали со скрипкой, они сказали, что воры, осознав, что у них в руках очень дорогая вещь, постараются от нее как можно скорее избавиться. Если поймают со скрипкой в руках, то посадят на много лет. Первым делом они отправятся к скупщику краденого. Очень возможно, что он не захочет связываться с таким дорогим «товаром».
— Что же воры в таком случае сделают, — спросил я?
— Выбросят в помойку или сожгут, — сказал детектив Браун.
— Как это?! На помойку! — вскрикнул я. — Варвары!! Подонки!!
Детективы понимающе закивали головами.
И тут вдруг они мне говорят:
— Уважаемый мистер Борок, при всем нашем сочувствии и уважении к вам, мы все-таки должны действовать согласно правилам любого следствия. И первое правило — это то, что тот, кто последним видел украденное, является подозреваемым. Так написано во всех наших учебниках. Поэтому мы хотим вас попросить пройти детектор лжи, чтобы таким образом себя исключить из числа подозреваемых раз и навсегда! Я уже к тому времени знал, что этот тест из себя представляет, и согласился. Но я не знал, что далеко не все результаты такого теста принимаются как доказательство. Многие тесты проводятся малоквалифицированными операторами, часто прибегающими к явно жестким мерам давления.

Один крупный юрист, связанный с нашим оркестром, посоветовал мне проконсультироваться у адвоката, который пользуется услугами высокоуважаемого специалиста в этой области, председателя общества так называемых экзаменаторов детектора лжи. Мне назначили встречу с этим адвокатом. Фил Бурлесон заседал в громадном офисе со стеклянными стенами, из которых открывался вид на весь Даллас. Он оказался громадного роста. Высокие каблуки его ковбойских сапог делали его еще выше. Фил уселся в своем кресле, заложив руки за затылок, и положил свои роскошные сапоги из кожи аллигатора на громадный письменный стол. Все в этом офисе было громадного размера. Вот уж воистину Texas Size!

Он стал мне объяснять все, что мне нужно было знать об этом тесте, и предложил назначить встречу с экзаменатором.
Он уже знал, кто я, и был заинтригован, когда узнал, что я эмигрант из России.
И вдруг с улыбкой заявил:
— Вы, наверное, слышали про моего бывшего клиента? Его звали Джек Руби…
У меня, как говорится, отвалилась челюсть!

Это тот самый Руби, который застрелил Ли Харви Освальда, покусившегося на президента Джона Кеннеди в ноябре 1963 года. Убийство это потрясло весь мир и на долгие годы закрепило за городом репутацию бандитского логова. Во всяком случае, в глазах жителей восточного и западного побережья. Даже 20 лет спустя мои бостонские либерально настроенные друзья были очень расстроены, что я собираюсь «променять Бостон на Даллас».

Это же надо — вот передо мной сидит человек, который был одним из принимавших прямое участие в тех исторических событиях!..
Тут лицо адвоката посветлело и он почему-то мне сказал, что он уверен, что Руби не собирался в этот день убивать Освальда, а сделал это в порыве гнева и из патриотических побуждений. С точки зрения правосудия преднамеренное, запланированное убийство влечет за собой самое суровое наказание, смертную казнь, а убийство, продиктованное спонтанным взрывом неуправляемых эмоций, — сравнительно короткий срок тюремного заключения. Я осмелился спросить его, откуда он это знал? В ответ адвокат мне с умиротворенной улыбкой заявил:
— Вы знаете, Джек Руби хоть и был известным гангстером, был способен на любовь и заботу. Предметом его подлинной и безграничной любви была его собачка. Он с ней никогда не расставался. Но в тот роковой день, подъехав к зданию полиции, он оставил ее в машине. Он всего-навсего хотел своими глазами увидеть Освальда.
По радио в тот день как раз объявили, что Освальда должны в таком-то часу перевезти в местную тюрьму. Руби не собирался отлучаться надолго.

МОЙ ТЕСТ НА ЧЕСТНОСТЬ

Итак, в одно солнечное утро я отправился «защищать» свою репутацию честного человека. Следует заметить, что хотя кражи такого порядка и ранга, к сожалению, случались не раз, но я знаю только о трех случаях, когда ворами оказывались профессиональные скрипачи. Мои коллеги это знают тоже, и я уверен, что никому из них даже в голову бы не пришло, что я на это способен.

Дверь открыл стройный и опрятно одетый человек невысокого роста. Он завел меня в свой кабинет и показал прибор, который измеряет мельчайшие внезапные изменения в температуре кожи и частоте сердцебиения. Датчики прибора подключили к разным точкам на моей руке и груди. Предложили сесть поудобнее и начали задавать вопросы. Сначала это были элементарные вопросы типа правда ли, что меня зовут так-то и так-то, правда ли, что я такой-то и такой-то … и вдруг:
— Не знаю ли я — кто украл скрипку?
Потом опять пошли до глупости простые вопросы и вдруг:
— Не украл ли я сам эту скрипку?
Отключив датчики, он предложил мне встать и сказал, что результаты теста будут мне сообщены через пару дней.

Через два дня в моей квартире раздался телефонный звонок. Мне обьявили, что я сдал экзамен «with flying colors». На русский язык это точно не перевести. Но что-то вроде «с блеском».

Наверное, все-таки надо рассказать непосвященным читателям историю кражи профессиональным скрипачом одной из лучших скрипок Страдивари. Его звали Джулиан Альтман. Он играл халтуры и случайные концерты на разных площадках, но, в основном, в русском ресторане. Иногда ему удавалось в составе того или иного оркестра играть на сцене Карнеги Холла.

В тот примечательный день он прошел через служебный вход Карнеги Холла, кивнул сторожу головой и дал ему в подарок сигару. Сторожу он был уже знаком. Сигара подняла ему настроение на весь день. Таким образом Альтман проник в зал, а потом за сцену, где в незапертой артистической лежал двойной футляр со скрипкой, принадлежавшей знаменитому скрипачу Брониславу Губерману. Он в тот момент был на сцене и репетировал с оркестром на другой скрипке. В те времена некоторые солисты разъезжали по свету с двумя скрипками, чтобы менять их в зависимости от климата или просто характера музыки.

Альтман спрятал скрипку в глубокий карман плаща и удалился. Чтобы никто не заподозрил ничего странного, он покрасил скрипку сапожной ваксой в коричневый цвет. От скрипки так сильно пахло, что желание даже приблизиться к ней, не говоря о том, чтобы на ней поиграть, у всех пропадало на месте. Так он проиграл на этой скрипке около 50 лет, и никто даже не подозревал, что эта вонючая уродливая скрипчонка на самом деле является одной из лучших Страдивари в мире. Уже на смертном одре Алътман признался жене, что скрипка была им украдена 1936 году. Страховая фирма Loyds of London заплатила потерпевшему скрипачу Брониславу Губерману $30000, что по тем временам была огромная сумма денег. Вдова Альтмана, конечно же, вернула скрипку им, и они, как ни невероятно это звучит, присудили ей приз в $400000.

В течение года реставраторы скрипок очень осторожно, миллиметр за миллиметром, удаляли слои сапожной ваксы и прочей грязи с этой драгоценной скрипки. После чего знаменитый молодой американский скрипач Джошуа Бэлл купил ее и продолжает на ней играть.

Скрипкам присуждают имена их знаменитых владельцев или просто богатых аристократов. Она известна под именем Гибсон.

ВЗГЛЯД С ПОРТРЕТА ИЛИ «GREAT NEWS!»

Весной 2005 года Далласский симфонический оркрестр приехал в Нью-Йорк на гастроли в Карнеги Холл. Карнеги Холл — это для музыканта одно из самых важных мест в мире. Этот концертный зал был построен в 1891 году по проекту известного американского архитектора Уильяма Татхилла на деньги магната сталелитейной промышленности Эндрю Карнеги. Карнеги заработал огромное состояние на развитии железных дорог в Америке. В последние 18 лет его жизни он потратил громадные деньги на благотворительные цели, создав филантропические фонды в области науки, образования, искусства и разные общественные организации, а также многочисленные библиотеки. Открытие этого зала в мае 1891 года вошло в историю мировой культуры еще и благодаря тому факту, что на концерте в тот вечер дирижировал оркестром гениальный русский композитор Петр Ильич Чайковский.

С тех пор Карнеги Холл и продолжает быть одним из самых престижных концертных залов мира и является мерилом успеха в карьере артиста. Знаменитый анекдот по этому поводу звучит так.
Идет человек по улице в Нью-Йорке и обращается к прохожему:
— Извините, пожалуйста, как попасть в Карнеги Холл? Прохожий отвечает:
— Заниматься надо, батюшка, заниматься…

По-видимому, я эти условия выполнил, и в числе музыкантов Бостонского оркестра там бывал, как минимум, трижды в году. А в начале 80-х годов с этим оркестром под управлением широкоизвестного и почитаемого американского композитора Джона Уильямса я выступил на сцене этого зала как солист. С Далласским оркестром мы там выступали тоже неоднократно. Тем не менее мое волнение и благоговение перед этим «храмом музыки» не увядало.

Так вот, в тот вышеупомянутый день я находился в моей артистической и разыгрывался перед концертом. Я настроил струны и начал повторять концерт для скрипки великого финского композитор Яна Сибелиуса к моему предстоящему концерту в Далласе. Это гениальное сочинение является одним из пяти самых популярных концертов для скрипки с оркестром. Оно наполнено поэзией, страстными чувствами и уникальной, ярко выраженной мужской силой! И вот стою я в моей артистической, играю эту гениальную музыку и вдруг вижу, что на стене висит портрет самого Сибелиуса.

Раздался стук в дверь. Пора было начинать концерт. Конечно же, взволнованность, связанная с нахождением на этой сцене, меня полностью отвлекла от моей сюрреалистической сессии с Сибелиусом…

Спустя несколько дней я уже стоял за кулисами в Далласе и ждал сигнала выйти на сцену, где весь оркестр уже сидел в ожидании начала концерта. В этот момент ко мне подошел один из наших менеджеров и так походя сказал:
— Эмануэль, вы, наверное, уже слышали, что Страд нашли, да тот самый, который у вас украли 20 лет назад…

Шок, радость, злость на негодяев, которые так вот просто украли драгоценное «существо». Обида, от того что кто-то мог меня заподозрить в краже. Бесчисленные бессонные ночи… И вот так простенько: «Нашли».

Концерт мой прошел очень успешно, но мне показалось, что меня куда-то несло, и темп от моей взволнованности везде казался слишком быстрым. Как же все-таки нашли этот Страд?

Оказывается за два дня до моего концерта в Далласе, в журнале «Страд», издаваемом в Англии для музыкантов, играющих на струнных инструментах, появилась реклама предстоявшего аукциона компании Бонам в Лондоне. На фотографии была изображена скрипка, которую у меня украли  девятнадцать лет тому назад.

До аукциона дело не дошло, потому что мы оповестили аукцион, и они сразу изъяли скрипку из продажи и заперли в сейф в банке в ожидании решения суда, который должен был установить, кому же она на самом деле принадлежит?

Кто же и как ее нашел после стольких лет. Оказывается, есть в аукционах человек, который по заданию аукциона отправляется на поиски музыкальных инструментов. Его по-английски называют scout, что-то вроде разведчика.

Так вот, этот господин приехал в Лос-Анджелес, зная, что там много богатых людей, потенциальных владельцев ценных скрипок. Он стал ходить по всяким магазинам, где продают редкие музыкальные инструменты и спрашивать, не знают ли они кого-нибудь, у кого есть что-нибудь в таком плане?

Ему посоветовали связаться с одним местным адвокатом, у которого, по их мнению, есть инструмент работы Страдивари.

И вот наш разведчик отправляется на встречу с этим адвокатом. Тот ему показывает скрипку, и разведчик сразу понимает, что перед ним инструмент работы Страдивари. Тут он, как всякий сотрудник аукциона, должен по закону спросить:
— А скажите, пожалуйста, как эта скрипка к вам попала?
Адвокат ему говорит:
— Понимаете, у меня был клиент, который не мог расплатиться деньгами и взамен предложил эту скрипку. Она у меня уже несколько лет, и я не знаю, что это, сколько она может стоить, и за сколько вы ее продадите, мне больше 50000 английских фунтов и не надо.
— Хорошо, — говорит представитель аукциона и увозит скрипку в Лондон.

Мы, конечно, никогда не узнаем через сколько нечистых рук прошла наша Страдивари, перед тем как она попала к нему. Британский суд через год постановил, что владельцем скрипки в данном случае является страховая компания, которая заплатила оркестру за потерю в 1987 году. Нужно было с ними теперь расплатиться, и тогда скрипка, наконец, вернется в наш оркестр. Мы им должны были $250000, ровно столько, сколько они нам заплатили в 1987 году. Теперь же, двадцать лет спустя, она стоила во много раз больше. Однако они ожидали от нас только компенсацию их затрат и ни цента больше. Деньги на это нужно было собрать у богатых друзей оркестра.

Энтузиазм и предвкушение рекламы сделали свое, и в течение нескольких дней сумма была собрана.Пресса просто облизывалась от удовольствия! Скрипку Страдивари украли, и через двадцать лет она вернулась! Сенсация!

Драгоценную эту находку, по моему совету, дали в пользование моему первому заместителю. Вы спросите, а почему же не мне? А вот послушайте…

Продолжение следует.

Эмануэль Борок