«Севильский цирюльник» в HGO
Россини своих наилучших приятелей принимал на кухне. Когда один из его гостей начал расхваливать достоинства оперы «Севильский цирюльник», композитор, занятый приготовлением паштета, закричал:
– Что там «Севильский цирюльник»! Вот попробуешь этот паштет, тогда скажешь, какой из меня композитор!
(Анекдот из жизни Россини)
«Севильский цирюльник» останется навсегда неподражаемым образцом… Той непритворной, беззаветной, неудержимо захватывающей веселости, какою брызжет каждая страница «Цирюльника», того блеска и изящества мелодии и ритма, которыми полна эта опера, – нельзя найти ни у кого».
(Из дневников П.И. Чайковского)
Сходить на «Севильского цирюльника» – это значит заведомо получить удовольствие буквально от всего: сюжет известен, музыка вне конкуренции, все суперхиты в голове. А уж если певцы хорошие, то двойная удача: наслаждайся – не хочу. А потом, прийдя домой, хорошо открыть шампанское и начать перечитывать «Женитьбу Фигаро». Однако новая постановка «Севильского» в HGO стала неожиданностью. Пришли в оперу, а попали в цирк. Но обо всём по порядку.
Увертюра была сыграна оркестром под управдением Леонардо Вордони стремительно, просто, без лишнего грохота. Кстати, по легенде, Россини после премьеры переписал увертюру. Вернее композитор, известный своей леностью, вытащил из сундука старую увертюру, которую он написал ещё за семь лет до того, для забытой теперь оперы «Странный случай». К «Цирюльнику» она подошла отлично.
Но вернёмся к опере. Надо отметить, что испанский режиссёр Хуан Фонт талантливо и с большим юмором показал жизнь оперной Севильи и выстроил мизансцены. Так с открытием занавеса на сцене появляется граф Альмавива со слугой Фиорелло и целым выводком уличных музыкантов, которые бренчат на картонных гитарах, наподобие тех, какие изображал Пабло Пикассо. В добавок из-за кулис выезжает гигантская гитара, на которую Альмавива вскакивает, как Ленин на броневичок, и поет серенаду возлюбленной.
Вообще, опера напичкана всяческого рода аллюзиями, которые будят странные фантасмагорические ассоциации. Например, графа Альмавиву поет тенор Лоуренс Браунли. Чернокожий герой-любовник? Правильно, Отелло, только трагедией и не пахнет. Это, как говорится, из другой оперы. Дальше – больше. Шляпа Фигаро похожа на шлем Дон-Кихота, коварный интриган дон Базилио походит на актера Филиппова, переодетый в учителя пения Альмавива играет на рояле, точь-в-точь как рок-н-рольщик Джерри Ли Льюис – только что не ногами. Какие-то сцены напоминают то сказку «Репка», то постановки театра «Лицедеи», а то и пацифистские марши конца 60-х.
Сцену населяют прямо-таки персонажи Вячеслава Полунина: слуги с ирокезами, которые красят деревья, подглядывают за происходящим в доме из окна, качаются на люстре, рискуя свалиться; комичная бабушка-дуэнья, постоянно прикладывающаяся к бутылке, и гарцующие полицейские с плюмажами цвета «фукси». Грим некоторых главных героев вполне отвечал цирковым традициям, так доктор Бартоло вполне бы сошёл за печального клоуна.
Сцена знаменитой арии Фигаро решена в лучших традициях современного театра с использованием приёма нонперсонификации. Пока Фигаро распевает о том, как он хорош и незаменим, сцена потихоньку запоlняется его клонами. Они множатся, как агенты Смиты в фильме «Матрица». «Фигаро здесь, Фигаро там…» – один бреет, другой девице серенаду поёт, третий сочиняет любовные послания на заказ, четвертый делает массаж старушке и так далее, дескать, вот он каков, Фигаро: и швец, и жнец и на дуде игрец, и имя ему легион. Ещё один пример нонперсонификации – знаменитая ария Базилио «Клевета», во время которой актёры-слуги разыгрывают сценку и раздевают до пантолон актёра, изображающего Фигаро.
В сцене урока музыки герои вдруг залезают внутрь красного рояля, Розина поёт арию из оперы «Тщетная предосторожность», а Альмавива откуда-то достаёт весло и начинает рьяно грести в такт фиоритурам Розины. В другой сцене, где служанка Берта поёт песенку о том, как старичок решил жениться, красный рояль становится кроватью, в которой всё теми же слугами-актёрами разыгрывается сценка, иллюстрирующая Бертину песню.
Гениальным решением было обыграть монотонность финала. Оно и понятно, режиссёрские задумки по части зашкаливающей комичности ставились с целью максимально оживить эпизоды, которые могут показаться мало-мальски затянутыми.
Итак, финал. Пол устелен листками, на которые все входящие наступают и замирают, а по прошествии времени начинают поднимать листки и с интересом читать. И всё это на фоне поющего о любви графа. Потом вся честная компания, находящаяся на сцене, ритмично передает друг другу тарелки, которые ставятся на свадебный стол, а бравый полковник ритмично вставляет цветочки в ружья своих полицейских.
В финале весь зрительный зал заходился гомерическим хохотом, особенно, когда новоиспеченные молодожёны оказались на столе да ещё и на небольшом постаменте, который в мгновение ока превратился в свадебный пирог, а Альмавива с Розиной – фигурками на нём. В полный рост. И тут на зрителей сверху полетели денежные купюры.
В общем, цирк уехал, а клоуны перекочевали в оперу, и сумасбродства оперного театра пополнились ещё одним, новым.
В этой зажигательной постановке блистала Анна Мария Мартинес в партии Розины. Стоит ли говорить, как сложны арии Россини по музыкальной технике? К тому же требуются голоса, которых в нашем веке практически не осталось. Гибкая и красивая, госпожа Мартинез, будучи сопрано по природе, безукоризненно спела партию, предназначенную, по существу, для колоратурного меццо-сопрано, и пленительно сыграла Розину, придав игривому характеру своей героини мягкости и теплоты.
Тенор Лоуренс Браунли в роли её поклонника, графа Альмавивы, был превосходен. Молодой певец обладает прекрасной техникой и красивым полётным голосом, которым он умело пользуется. Фигаро – Натан Ганн, был на удивление довольно «проходным». Темперамент в полном объёме он так и не показал, партию отпел добротно, не более. При этом свои прямые обязанности он не забывал и квалифицированно брил доктора Бартоло – баритона Патрика Карфицци, который исполнил свою роль прекрасно, заставив зрителей даже немного жалеть его персонаж. Други солисты – Кайл Кетелсен (Дон Базилио), Борис Дьяков (Фиорелло), Кэтрин Мартин (Берта) также были хороши.
Сам Россини – острослов, донжуан, гурман и кулинар, сумасбродный весельчак и авантюрист, бесконечно жизнерадостный выдумщик всяких розыгрышей и шуток остался бы, думаю, доволен этой постановкой.
До встречи в опере.
