Лев Константинович Дуров по жизни вообще никогда ничего не боялся. Однажды во время съемок 24 минуты летал на воздушном шаре один с маленьким ребенком в люльке. А все потому, что шар отвязался – совершенно случайно. В итоге Дуров этот шар благополучно посадил.
– Очень страшно было? – интересуюсь я.
– Да отстаньте вы, абсолютно не страшно! Наоборот, красиво!
Дуров терпеть не может, когда журналисты начинают его спрашивать об интимной жизни звезд театра и кино. Я, доложу вам, ни о чем таком спрашивать не собирался. Но Дуров сам начал: а ты не будешь интересоваться, кто теперь муж у Дорониной? Я ужаснулся: помилуйте! Ну это правильно, – удовлетворенно сказал Дуров. И в назидание рассказал такую историю. Как-то один очень известный актер ехал из Москвы в Питер. Подвыпил в ресторане, поскандалил с попутчиками – и его ссадили в Бологом и заперли в каталажку. Утром приезжает начальник, полковник, узнал актера и говорит: так, поехали ко мне на дачу. Актер отвечает: не могу, у меня спектакль! Какой спектакль, ты же арестованный! Увез бедного артиста к себе на дачу и запер на неделю. И целыми днями расспрашивал, кто с кем живет. Через несколько дней артист иссяк: начал фантазировать, придумал какие-то однополые браки. Наконец полковник его выпустил и даже справку дал: что артист такой-то участвовал в поимке опасного преступника.
Мораль сей истории, думаю, ясна.
* * *
Однажды Дуров встретил известного поэта Вишневского и говорит: фигня твои одностишия, это и я умею! Вишневский обиделся: ну попробуй! Пожалуйста, давай любую тему! Вишневский говорит: война. Дуров мгновенно отвечает: пожалуйста! Война – добыча цинка возрастает.
Или еще: я вскинул автомат, а он быстрее…
Тогда он: политика. Запросто! Уж раз вы президент, то воздержитесь…
А про себя сможете? – спрашивает Вишневский. И тут Дуров выдает экспромтом гениальное одностишие: никто ко мне не ходит на могилу…
* * *
Дуров в самые застойные годы умудрялся жить с потрясающим чувством внутренней свободы. У него даже прозвище было в Министерстве культуры – народный бандит республики. Вот однажды приходит к ним в театр на премьеру секретарь райкома и начинает: Дуров – ты наша надежда. Почему до сих пор в партию не вступаешь? А Дуров ему отвечает: потому что не хочу! Я с вами не согласен! Секретарь пришел в такой шок, что тут же удалился. А на дворе, между прочим, – 1954 год.
«А что со мной можно сделать? Выгнать из театра? Да пожалуйста, выгоняйте! Я себе работу всегда найду. Да дрова пойду грузить!»
* * *
Разумеется, долгие годы Дуров был абсолютно невыездным. Как-то, во время съемок «Семнадцати мгновений весны», группа должна была выехать в ГДР. Дурова вызвали на выездную комиссию, и какая-то дама его спрашивает: опишите флаг Советского Союза. Дуров тут же говорит: черное поле, череп, две скрещенные берцовые кости. Называется «Веселый Роджер». Дама приняла валерианку и продолжает: перечислите членов политбюро. Дуров ей отвечает: я не в партии, почему я должен знать этих членов?
Пришел в театр и говорит директору: больше ни на одну выездную комиссию не вздумайте меня вызывать. Я такого наговорю, что ваш театр вообще закроют. Я буду такое лепить, что вы не заулыбаетесь!
* * *
Любимый анекдот от Дурова. Умер актер и попадает, конечно, в ад. Встречает его Вельзевул и говорит: слушай, актер ты, конечно, прекрасный. А у нас наказания все такие тяжкие, что я просто теряюсь, какое тебе назначить. Знаешь, ты тут походи, посмотри и сам себе кару выбери.
Актер пошел, видит: здесь грешников на сковородах жарят, там в котлах варят, шкуру спускают. Наконец открывает какую – то дверь и видит: Мэрилин Монро обнимает какой-то ужасный бомж.
Актер сразу говорит: вот, я бы выбрал себе эту кару. А Вельзевул ему: нет, милый, это кара Мэрилин Монро.
* * *
Дурова иногда называют трагическим клоуном. Он сам однажды придумал себе амплуа: протест маленького человека против понятия «маленький человек». В каждой роли это выражал – и не только в роли. Вот как-то приходит очередной секретарь райкома и говорит: Дуров, приятно на тебя смотреть. Все репетируют, как будто в первый раз, а ты играешь так, словно сто спектаклей отыграл – красиво, уверенно. И – хвать артиста по плечу, Дуров чуть не отлетел. Отвечает: да, конечно – и тоже секретаря по плечу со всей силы. Он даже закачался. Свита говорит: Лев Константинович, нельзя же так. А он: почему это ему можно, а мне нельзя? Я так же, как и ваш начальник, неприкосновенен…
* * *
Когда Дуров занялся своим генеалогическим древом, то вскоре с удивлением выяснил: родословная дворян Дуровых начинается с 1540 года. И кавалерист-девица Надежда Дурова из этой фамилии, и цирковая династия, и много еще других. Был даже такой лихой родственник, который ехал из Минеральных Вод без гроша в кармане и уже намеревался сразбойничать или казну ограбить. Но тут встретил Пушкина. Поэт затеял с ним игру в карты и крупно проиграл.
А потом в письме к Пущину пожаловался: мол, повстречался мне по дороге некий Дуров да и обставил в карты. Причем «играл он нечисто, шельма». Так что у Дурова к Пушкину имеется личная претензия.
* * *
Дуров всегда был великим мастером розыгрышей. Вот только один для примера. Едет он как-то на поезде с «Ленкомом» на очередные гастроли. А провожали Дурова в поездку знаменитые акробаты, братья Воронины, которые притащили ему в подарок какую-то чудодейственную мазь, избавляющую от облысения. Такая странная масса, пахнущая чесноком. Братья дали инструкцию: втирать мазь на ночь, укрыть голову шапочкой, утром смыть – и через две недели будет роскошная шевелюра!
Дуров ехал в одном купе с Ольгой Яковлевой, а в соседнем купе веселая компания: Геннадий Сайфулин, Валентин Смирнитский, Георгий Мартынюк и Игорь Кашинцев. Они сразу стали выпивать. Потом стучат в купе Дурова: дай чего-нибудь закусить. Нет у меня ничего, – отвечает Дуров.
– Ну что ты жмешься – вон в банках какая-то закусь, и чесноком пахнет. Это мазь от облысения. Актеры не поверили и ушли к себе очень недовольные. А утром Дуров видит: на крючке висит парик Яковлевой, такой длинный, кучерявый. Он натягивает парик и стучит в соседнее купе. Еще не протрезвевшие актеры наконец открывают.
– Ну что – не верили! – трагическим шепотом говорит Дуров. – Вот она, чудодейственная мазь как действует!
Смирнитский упал с полки и сломал руку. Мартынюк угрюмо пробормотал: все, допился. У Сайфулина начались судороги. А лысый Кашинцев с восторгом воскликнул: вот это жизнь! И упал головой в подушку.
Минут через пятнадцать актеры опомнились и стали ломиться в купе Дурова. Но Яковлева их не пустила. Больше всех потом сердился Смирнитский: весь гастрольный сезон он так и проходил со сломанной рукой.
* * *
Бывали и розыгрыши непреднамеренные, которых, как говорится, сама жизнь рождала. Дуров никогда не брал с собой в поезд ни спортивного костюма, ни тапочек. Ему очень не нравилось, что через пять минут после отхода поезда в коридоре появляется такая спортивная сборная пузатых мужчин, все, как один, в спортивных костюмах. Часто Дурову приходилось ездить с Ольгой Аросевой, с которой они играли прекрасный спектакль «Афинские вечера». И когда ночью он решал прогуляться, то неизменно надевал красивые, расшитые золотом тапочки Аросевой и ее халат.
И вот однажды, когда Аросева пошла утром умываться, она слышит о себе такую реплику: ну надо же в парике такая красивая, такая изящная, а ночью ты бы ее видел! Лысая, ножки тоненькие… Ну, понятно, актриса – преображается…
А самого Льва Константиновича очень часто разыгрывали. Был такой спектакль «Трибунал», где он по роли – будто бы немецкий комендант в деревне, а на самом деле партизан. Когда ему жена говорит, мол, вот придет советская власть, она тебе покажет – актер бегает по избе и кричит: ну, где твоя советская власть? И начинает искать – заглядывает под стол, под скамейку, в сундук. А там, представьте, лежит плакат «Советская власть». Дуров с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться и потом с трудом доиграл спектакль до конца.
В Центральном детском театре, где Дуров начинал, был такой актер Анатолий Щукин. Однажды он явился на репетицию, притащил газету «Правда» и попросил товарищей помочь ему сверить результаты розыгрыша трехпроцентного займа. Номера своих облигаций он заранее записал в блокнот, а очки дома забыл. Кто-то сверил и обнаружил, что Щукин выиграл бешеные деньги – пять тысяч рублей! Говорят: Толь, смотри, все сходится, и номер, и серия. Это дело надо обмыть, так что проставляйся, дорогой! Щукин говорит: я с удовольствием, только у меня с собой ни копейки. Дайте взаймы!
Разумеется, ему навалили целую кучу денег – и Дуров в том числе. Получит свое богатство – отдаст. Послали гонцов в магазин, собрали царскую выпивку и закуску. А на следующий день была сцена. Дуров говорит Щукину: ну, раздавай долги, наверно, деньги-то получил уже!
А он: какие деньги? Как это какие? Ты же вчера пять тысяч выиграл! Да ничего я не выигрывал! Просто выпить очень хотелось, вот я вас и разыграл. Так что ничего от меня не ждите!
А вот еще случай: когда был юбилей театра, Дуров пригласил Юрия Никулина. Полный зал зрителей, поздравления идут вовсю, а Никулина все нет и нет. И телефон не отвечает. Вдруг на сцене появляется мужик в допотопном потертом пальто и в валенках, весь в снегу, и еще с собачкой. Публика его, конечно, сразу узнала и корчилась от смеха. Дуров спрашивает: что случилось? А мне сказали, юбилей, – отвечает Никулин, – вот я и пришел. Потому что у меня с этим театром связь нерасторжимая: моя собачка обожает писать вам под лестницу!
* * *
В «Трех мушкетерах», как вы помните, Дуров играл де Тревиля. Съемки проходили во Львове. На Дурове был голубой мундир, а так получилось, что его лошадь безумно раздражал именно голубой цвет. Она просто начинала беситься при виде голубого мундира. Заменить ее в разгар съемок было уже нельзя. Однажды лошадь настолько рассердилась, что понесла. Да так, что Дуров вылетел верхом на главную улицу города. Представьте: Дуров на лошади среди машин, в шляпе с перьями, шляпа на боку, кресты на спине и на груди. Несется галопом – а что делать? Вдруг видит: впереди гаишник-регулировщик. Он когда заметил это явление, просто застыл, как вкопанный. А Дуров выбросил руку влево – мол, поворот. Гаишник ошалело посмотрел на артиста, остановил все движение. И показывает жезлом – все в порядке, можно поворачивать.
Еле-еле Дурову удалось развернуть лошадь и прискакать обратно во двор замка, где были съемки. Там была уже страшная паника. Пришлось сказать, что все абсолютно нормально – просто Дуров решил размяться и лошадь разогрел.
* * *
Дуров очень любит такое определение: каждый – дирижер своей судьбы. И тем не менее, в удачу тоже верит. Еще бы! Ведь в свое время ему очень повезло, когда Ромм пригласил его в «Девять дней одного года». Правда, на эпизод – зато Дуров сразу стал актером, который снимался у самого Ромма. И все его ученики начали его приглашать: и Яшин, и Смирнов, и Добролюбов. Как только брались за картину, сразу к нему: Дуров, иди сюда. Почему? А потому что Ромм сказал: это мой артист.
К сожалению, блестящий режиссер после этого ничего не снимал. И когда они встречались в коридорах «Мосфильма», Ромм всегда говорил: Дуров, в следующей картине у тебя будет большая-большая роль. Но не пришлось…
В «Калине красной» Дуров тоже маленькую роль сыграл. И Шукшин сказал ему: Дуров, все. В «Степане Разине» мы с тобой еще не так схлестнемся. Но не снял фильм, умер. Так что – подытоживает Дуров, момент встречи для актера существует обязательно. Кто-то движет нами и кто-то предопределяет… И после паузы, не очень последовательно: и все-таки человек сам строит свою судьбу!
* * *
Всю жизнь Дуров бы отчаянным «байкером». То есть постоянно в компаниях рассказывал какие-то байки – и о себе, и о тех, с кем встречался. И вот свершилось: вышла замечательная книга Дурова «Байки на бис». Сильно подозреваю, что это средство от депрессии посильнее прозака (лекарства) будет.
Это полное собрание веселых и абсолютно не пошлых историй из жизни знаменитых актеров, а также режиссеров, суфлеров, пиротехников, гримеров. Пересказывать не буду, но рекомендую от души. Дуров, доложу вам, – это далеко не Петросян, гораздо смешнее будет.
* * *
Напоследок – удивительное. Дуров такой весь строгий, правильный, успешный, в высшей степени респектабельный. И вот что он мне рассказывает в порыве откровенности. Однажды, будучи на гастролях в Израиле, едет он на машине мимо банановой плантации. Едет, едет – и вдруг ловит себя на мысли, что ему неудержимо хочется тайком забраться на эту плантацию и украсть банан. Зачем? Бог знает. «Этих бананов там горы. Но захотелось именно украсть». «Извините, не понимаю». «Да я и сам не понимаю – просто фигня какая-то!»
