ЧАО-ЧАО, САН!

Михаил Болотовский

bСамое начало семидесятых годов девятнадцатого века. Во всех петербургских и московских газетах наперебой обсуждают бывшую фрейлину ее императорского величества, начальницу Московской епархиальной Владычне-Покровской обители и настоятельницу крупнейшего Серпуховского монастыря всесильную владычицу Митрофанию. И, доложу вам, там было что обсуждать – все-таки знаменитая авантюристка!

Не возлюбила ближних своих

Родилась будущая игуменья в семействе генерал-адъютанта фон Розена, в детстве часто играла с великими князьями. Потом была вполне стандартная для девицы из высшего света юность: танцы до изнеможения, музицирование, чтение французских романов и занятия живописью у Айвазовского, который называл ее своей самой любимой ученицей.

Но параллельно с этим молодая баронесса являлась страстной наездницей и в манеже лихо срубала на скаку картонные головы манекенов в чалмах и рыцарских шлемах, за что ее вскоре прозвали «кавалер-девицей». Самым серьезным недостатком в мужчинах она почитала трусость и часто презрительно говорила о ком-то: да это же вовсе не человек, это же просто трус!

Тем не менее Прасковья Григорьевна не испытывала недостатка в ухажерах, ведь она была одной из самых богатых и завидных российских невест. А тут еще по возвращении в Петербург из Тифлиса, где какое-то время служил отец, баронесса была представлена ко двору и получила из рук императрицы фрейлинский шифр – бриллиантовый вензель, который выдавался благородным девицам по назначению в свиту ее величества.

Число поклонников мгновенно умножилось, но юная фрейлина была абсолютно непреклонна. Кто-то старый, кто-то толстый, кто-то недостаточно родовит, а кто-то – о ужас – просто трус!

В начале 1854 года Прасковья познакомилась с тридцатилетней игуменью Страстного монастыря Валерией. Вскоре новые приятельницы сделались неразлучны. И Прасковья рубит прежнюю жизнь сплеча: пожертвовав оставленные матерью сто тысяч, полумиллионное наследство тетки и все свои драгоценности на благотворительность, она проходит по церковному уставу искус и постригается в монахини.

Благая известь

Понятное дело, в столице долго говорили об этом неожиданном уходе. Светские сплетники судачили, что юная баронесса поддалась чарам своей красавицы-приятельницы и влюбилась в нее так сильно, что буквально потеряла рассудок. А что, вполне может быть, такой вот дамский роман. Но скорее всего, Розен просто трезво оценивала свою внешность и догадывалась, что настойчивость ухажеров вызвана вовсе не нежными чувствами, а желанием сделать коммерчески выгодную партию. И будучи девушкой на редкость эмансипированной, понимала, что едва ли не единственный шанс для женщины стать самостоятельной – это сделать церковную карьеру.

Уже через несколько лет Розен дослужилась до сана игуменьи и активно принялась реорганизовывать быт христовых невест. Игуменья рассуждала в своем дневнике: сестры привыкли сладко есть и долго спать, а это непорядок. Работать надо от заутрени до всенощной.

Ремесленные мастерские, приют на полторы сотни сирот, бесплатная больница, плантация шелковичных червей. Правда, все эти новшества требовали больших денег, и Митрофания стала думать, где бы добыть средства. Решила заняться мыловарением и выпуском извести. По ее подсчетам, мыльный завод должен был окупиться через три-четыре месяца, производство извести – примерно через полгода.

А вот еще проект: в десяти верстах от монастыря проходит Курская железная дорога. Почему бы не получить, используя связи в правительстве, концессию и построить от дороги ответвление к обители? Еще неплохая прибавка к бюджету получается. Но где найти толковых специалистов, чтобы запустили задуманные производства? На свою беду Игуменья познакомилась с двумя закадычными друзьями – Яковом Трахтенбергом и Семеном Толбузиным. Выглядели оба вполне добропорядочно, много не обещали, лишнего не говорили. Взглянув на смету, которые представили новые партнеры, Митрофания пришла в ужас: выходило, что денег не хватит даже на покрытие организационных издержек.

Страшная ссуда

Друзья поспешили утешить игуменью: деньги вполне можно найти. Нужно просто взять солидную сумму в банке. Конечно, без надежного обеспечения никто и гроша не даст. Но у друзей есть на примете такой человек – провинциальный купец второй гильдии Лебедев. Тот, удачно женившись на московской пятидесятилетней купеческой вдове Мытниковой, вскоре овдовел, получив от жены приличный капитал и магазины в Китай-городе. Но дела не ладились, поскольку Лебедев по неопытности наделал сразу много ошибок. А тут такое предложение – стать компаньоном серпуховской игуменьи!

Митрофания при встрече сразу предложила Лебедеву довольно оригинальную сделку: он оформляет и подписывает чистые вексельные бланки, в которые игуменья потом по надобности впишет определенную сумму. А купцу пойдет процент от каждой прибыльной бумаги, плюс дело богоугодное сотворит. В итоге Лебедев бумаги подписал – правда, не очень разборчиво, на всякий случай. Сослался на то, что после вчерашнего гуляния руки дрожат. Но Митрофания на это внимания не обратила. Вот они, вожделенные векселя, можно ехать в банк обналичивать, а после вкладывать червонцы в производство и строительство.

Лебедев стал первым, после него операция с чистыми векселями проделывалась игуменьей многократно.

Первый крестовый доход

Очень скоро к Серпуховскому монастырю были проложены железнодорожные пути. Заработали заводики – мыльный и по производству извести. А Митрофания придумала еще один, очень доходный бизнес – использовать свои связи в высшем свете и при дворе, чтобы добрые люди, которые помогли монастырю, получали ордена и медали. Скажем, купец Тицнер пожертвовал двести тысяч рублей. Конечно, сестры внесут его имя в вечное поминание. Но купец еще очень хочет иметь орден «Святой Анны». Почему бы не помочь столь добродетельному человеку?

Вскоре в столичной газете «Ведомости» появилась скандально-разоблачительная статья, подписанная «Гражданин» с заголовком «Постыдная торговля наградами» о деятельности игуменьи Митрофании. Факты там приводились потрясающие. Так, за одну только рождественскую неделю 1872 года Митрофания получила от разных лиц огромные пожертвования. 28 декабря приход составил 42 тысячи рублей, на следующий день – 79 тысяч, 3 января – 200 тысяч, 5 января – 160 тысяч… За что щедрые дарители получили в награду: три ордена Святой Анны, два Святых Владимира, одно потомственное дворянство и четыре звания «поставщик двора».

А что тут, спрашивается, такого? Митрофания себе не брала ни копейки – все пускало в дело. Кроме того, огромные суммы уходили на благотворительность. В соседней деревне случился пожар, сгорели сорок домов. Как можно не помочь погорельцам? Обрушилась на округу холера – потекли тысячи рублей на ликвидацию эпидемии. Через руки игуменьи проходили сотни тысяч рублей, но мгновенно таяли. Нужен был очень серьезный клиент, чтобы отхватить зараз огромный куш.

Скопец платит дважды

И такой клиент нашелся. Им оказался купец-миллионщик Солодовников, попавший в очень трудные обстоятельства. В восьмилетнем возрасте Солодовникова похитили из дома и оскопили и через неделю, когда раны зажили, вернули родителям. Преступников так и не нашли. А через много лет Солодовников добровольно стал членом скопческий общины, да таким рьяным, что у него часто гостил скопческий гуру Селиванов.

Солодовников унаследовал миллионное состояние и вел торговые дела образцово. Его фирма считалась одной из самых надежных в Российской империи. Но когда ему стукнуло семьдесят, разразился гром: император лично распорядился искоренить скопчество по всей стране. Солодовникову реально грозил суд и конфискация имущества.

И вот компаньоны игуменьи Трахтенберг и Толбузин посоветовали несчастному купцу обратиться за помощью к Митрофании. Они встретились, и Солодовников за короткое время выписал игуменье несколько векселей на сумму, превышающую два миллиона рублей!

Митрофания туманно намекала, что по его делу уже есть благоприятные подвижки. Мол, несколько высокопоставленных лиц обещали похлопотать. Она просто не могла сказать в лицо обезумевшему от страха купцу, что все ее усилия ничем не увенчались. В первом же высоком начальственном кабинете ей вежливо объяснили, что не дело для игуменьи просить за еретика, который должен быть подвергнут суровому и справедливому наказанию.

Перед игуменьей встала серьезнейшая моральная проблема. С одной стороны, все долговые обязательства Солодовникова, лежащие у нее, войдут в силу только после его освобождения от уголовной ответственности. До этого воспользоваться ими невозможно, поскольку реально помочь купцу она не может, следует все векселя возвратить. А с другой стороны, речь идет о человеке, который всю жизнь нагло попирал устои православия. Разве будет большим грехом, если его деньги пойдут на благие дела?

К тому же игуменье опять позарез нужны были наличные. Мыльный заводик прогорел, прибыль от производства извести была крайне мала. А солодовниковские миллионы – вот они, здесь!

Игуменья опять обратилась в Трахтенбергу и Толбузину. И те привели к игуменье могилевского торговца Муллермана, который согласился выкупить сомнительные векселя по сорок копеек за рубль.

Бог дал – Бог и сдал

И вот неизбежный финал. В конце января 1873 года к прокурору Санкт-Петербургского окружного суда Анатолию Федоровичу Кони обратился купец 2 гильдии Лебедев с жалобой на аферистку, которая его обобрала – игуменью Митрофанию. Кони был потрясен. Ведь кто обвиняется в подделке векселя на 22 тысячи рублей? Сама игуменья Митрофания, знаменитая благотворительница, возглавлявшая кроме богатейшего Серпуховского монастыря еще с десяток благотворительных учреждений. Митрофания, которая во время приезда в столицу живет в Николаевском дворце, появляется на улице не иначе как с красноливрейным придворным лакеем на запятках экипажа с гербами!

Но доводы Лебедева звучали настолько убедительно, что прокурор был вынужден поручить следователю Русинову произвести экспертизу документов. Вскоре Русинов доложил: бумаги несомненно подложные, подпись проставлена предположительно Лебедевым, а вот суммы внесены другой рукой и даже чернилами другого цвета.

Митрофания была вызвана в Москву. После первого допроса следователь определил ей в качестве меры пресечения домашний арест в гостинице «Москва», на углу Невского и Владимирского. За Митрофанией, которая поселилась в номере вместе со своей дражайшей подругой Валерией, был установлен полицейский надзор – по настоянию Кони, незаметный для окружающих.

И прокурор, и следователь обращались с игуменьей очень либерально. Когда наступило лето, даже отпустили ее на богомолье в Тихвин, а затем на Валаам. Казалось, вот-вот дело рассосется само собой. Но по возвращении с богомолья игуменья получила новый, очень болезненный удар.

Чудны дела твои, Митрофания

Все началось с того, что Трахтенберг с Толбухиным привели к Митрофании новую перспективную клиентку – Поликсену Медынцеву. Еще юной девицей она вышла замуж за богатого шестидесятилетнего купца Медынцева, который вскоре превратил ее жизнь в настоящий ад. Тиран и деспот, он устраивал жене ежедневные скандалы, а потом и вовсе отселил ее по суду на съемную десятирублевую квартиру, назначив крохотное содержание и отобрав все подаренные драгоценности. Но купцу уже за восемьдесят, а после его смерти все состояние отойдет жене, которая от такой жизни стала законченной алкоголичкой.

После задушевного разговора с игуменьей Медынцева отписала все будущие деньги – порядка миллиона рублей – в пользу обители. Купец как по заказу через месяц скоропостижно скончался, хотя его смерть и выглядела довольно подозрительно. Огромное состояние перешло в ведение монастыря. И тут единственный сын Поликсены Григорьевны, услышав о деле Лебедева, тоже подал на игуменью в суд, за то что она хитростью выманила у его недееспособной матери долговые расписки и духовное завещание. После чего Митрофанию уже под стражей перевезли в Москву и заключили в арестный дом.

А тут умер Солодовников, и наследники купца, выяснив, куда ушло состояние, вчинили иск к Серпуховскому монастырю.

Чао,чао, сан!

Процесс ожидался громкий. Липовые векселя и закладные бумаги стекались к следствию рекой. Украденные миллионы волновали воображение обывателей, которые с жадностью читали все новые и новые статьи об авантюрах знаменитой игуменьи.

Дело Митрофании слушалось в октябре 1874 года. Обвинитель Федор Плевако разражался гневными речами: «Выше, выше стройте стены вверенных вам общин, чтобы миру не видно было дел, которые вы творите под покровом рясы и обители!» Зал единодушно кричал: «Браво!»

Бедная Митрофания, осунувшаяся и постаревшая, оправдывалась очень вяло, много плакала и крестилась. Тихо говорила, что все ее помыслы были направлены на благие дела, на служению Господу и милосердию. После четырехчасового совещания присяжные признали Митрофанию виновной, но заслуживающей снисхождения. Она была приговорена к лишению всех прав состояния, ссылке в Енисейскую губернию сроком на три года и в другие отдаленные губернии – еще на одиннадцать лет.

По кассационному прошению ссылка в Сибирь была заменена поселением в Ставрополе, где Митрофания провела в монастыре два года. А в 1893 году бывшая игуменья Серпуховского монастыря была за казенный счет отправлена на покаяние в Иерусалим.