В ДРЕВНЕРУССКОЙ ТОСКЕ

Ольга Вайнер. Фото Cory Weaver (MET)

opera_poppy_field-1Школа оперного злословия

«Я никогда не имел никакого отношения к опере. Ни я, ни мои родители. Но так сложилось случайно, что в каком-то сознательном возрасте я ходил постоянно на оперные спектакли. И, видимо, как-то это отложилось во мне». (Д.Черняков)

Этой премьеры в Штатах ждали, как дети ждут рождественских подарков. Единственная постановка «Князя Игоря» А.Бородина на сцене Metropolitan была осуществлена в 1917 году. На итальянском языке. Спустя почти столетие одна из самых русских опер вернулась в Met. Ставить позвали самого модного режиссёра – Дмитрия Чернякова. «С древнерусской тоской» о постановке пишет наш корреспондент Ольга Вайнер.

Я пишу крайне несвоевременно, поскольку премьера «Игоря» в Мете состоялась 1 марта. Однако надо было, чтобы мои эмоции улеглись и «температура кипения» понизилась. Всё это время я пыталась найти единомышленников – тех, кто, глядя на сцену, ощутил то же чувство дискомфорта, пустоты и отчаяния, что и я. К сожалению, не нашла. Восторженные отзывы заполонили Интернет.

И вот стою я, один в поле воин, рискуя показаться тупым вампукой от оперы, и пытаюсь объяснить, что меня, собственно, задело в постановке Чернякова (претензии только к визуальному ряду. Пели все превосходно, иначе в Met нельзя).

Режьте, братцы, режьте. Режьте осторожно…

Владимир Стасов, довлевший над всеми «кучкистами», сподвигнул Бородина написать масштабную эпическую драму по «Слову о полку Игореве». Амбициозный князь, его безрассудный поход на половцев, гибель русского войска, плен князя, разорение Путивля и батальные сцены. Вопреки наущениям Стасова опера Бородина получалась очень лирической. В ней нашлось место и для патриотического пафоса, и для жанровых эпизодов, и для интимных переживаний.

opera00-1«Князь Игорь» – опера-руина (как её называет Черняков) Бородиным закончена не была. Композитор умер в 1887 году, оставив 11 фрагментов и общий план. Эстафету подхватили Римский-Корсаков и Глазунов, дооркестровавшие и досочинившие «Князя». При этом номера переставлялись по их усмотрению. В этом редакторском виде мы её знали и любили.

Черняков сделал собственную редакцию (наверное, решив, что композитор завещал закончить оперу именно ему). Он и дирижёр Джанандреа Нозеда, при поддержке армии музыковедов скомпилировали и «авторский» материал, и редакторскую музыку. Цель благородна – максимально полное восстановление оригинальной партитуры Бородина.
Я уважаю эксперименты, но лично для меня опера в редакции Чернякова не была целостной. Но обо всём по порядку.

Слово о «глюке» Игореве

Начало любой оперы – это увертюра. Знаменитая увертюра была выброшена (не беда, что в ней проходят главные музыкальные темы оперы, мы их ещё не раз услышим).

opera-2-1Зрителя решили подготовить другим образом. Перед началом спектакля на занавесе возникает надпись «Начать войну – наилучший способ убежать от себя». Занавес открывается – на сцене стоят солдаты, одетые по моде времён Первой мировой войны, и князь Игорь в лиловом комиссарском пальто. В начале 20 века князь Игорь затевает войну с несуществующими по тому времени половцами, просто так, развлечения ради.

Наплевав на солнечное затмение и демонстративно проигнорировав супругу, Игорь взывает: «Князья, пора нам выступать», обращаясь непонятно к кому (его окружает масса военныx неопределённого ранга). И таки выступает.

После пролога сразу же идёт «половецкий акт». Под музыку вступления на большом экране душераздирающе показывают гибель солдат Игоревой дружины. Сам князь, заляпанный кровью, лежит в грязи и «предаётся галлюцинациям». Предположительно, Игорь в плену вовсе не был, просто лежал в забытьи неизвестно где и сколько. Начинается «Большой Глюк Князя Игоря». Контуженному князю мерещится огромное, на всю сцену, маковое поле, по которому слоняется полуодетая наяда, на поверку оказывающаяся ханской дочерью, Кончаковной. К половецкой княжне на свидание приходит княжич Владимир (к большому разочарованию Игоря). Потом подтягивается Ярославна, после из маков выныривает хан Кончак – бритый и одетый, как принц Лимон, а в финале под музыку «Половецких плясок» по полю мечутся танцовщики в исподнем.

Хмельное веселье Галицкого, сцена «Мужайся, княгиня» и штурм Путивля следуют за половецкими сценами (хотя запросто могли бы быть купированными. Зрителю уже понятно, что произошло с князем, и что будет дальше.)

Ярославна поёт свой языческий плач на фоне костра, горящего в ванной (от Путивля осталась одна сантехника). Продираясь сквозь балки и кирпичи, по сцене ходят оставшиеся в живых – чумазые оборванцы, перекочевавшие из другой черняковской постановки – «Сказание о невидимом граде Китеже».

Финал. Игорь, вернувшись в разрушенный Путивль, стыдит и призывает князей (которых, впрочем, нет на сцене) выступать на врага сообща, после чего, вдруг, принимается таскать доски из одного угла и складывать в другой. Занавес!

Кукситься не надо, лада

opera-3-1Кто, скажите на милость, в 20 веке будет бояться солнечного затмения, называть друг друга «лада» и «буй-тур»? Какие половцы? Они давно вымерли как вид (персы, к примеру xоть в виде котов соxранились, а половцы?) А впрочем, половцев в постановке Чернякова нет. Тех, что выскакивали из маков, трудно классифицировать как половцев. С маками, кстати, режиссёр перестарался. Это очень красивая находка, но только для свидания Владимира и Кончаковны.

Дарья Турова в «Снобе» пишет, что «Черняков ставит героинь своих опер в максимально дурацкие, унизительные ситуации и любуется ими». Надо добавить, что то же самое он делает и с героями-мужчинами.

Больше всего не повезло героине Оксане Дыка – Ярославне. По роли княгиня страшно несчастная: муж её видеть не желает, брат (Галицкий) грязно издевается. Режиссёр нарядил её, как чёрную вдовицу, выглядит Ярославна крайне жалко. Фраза «Да ты забыл, что я княгиня» звучит смеxотворно, потому что и она сама об этом забыла, и князь тоже, ну а режиссёр – само сообой.

Яркость и знойность меццо-сопрано Аниты Рачвелишвили (Кончаковна) нельзя переоценить, но пережать-то – можно. Для пущей сексуальности надо было надеть декольтированную ночнушку и снабдить истерическими ужимками. Честно говоря, такая певица, как Рачвелишвили и в треухе была бы чаровницей, и её природных внешних данных запросто хватило бы для грамотной подачи образа Кончаковны.

Нужно было заставить Ильдара Абдразакова (Игорь) – двуxметрового красавца – понуро ковылять по сцене, xвататься за голову, закусывать губы и ломать пальцы. «Для меня Игорь – трагическая фигура», – говорит Черняков. А для кого же нет, спросите вы, но тут же он продолжает: – «Он, как персонаж русской литературы XIX века, рефлексирует, страдает, мучается от того, что он совершил. И ищет ответы на вечные вопросы. Он хочет понять мир, вселенную, для чего мы живём. И ища эти ответы, он меняется». Интересно, откуда режиссёр это взял? Где, простите в либретто или в музыке проскальзывает хоть что-то похожее на «Тварь ли я дрожащая или право имею»?

Играть героя – ни за что! Долой шлемы и кокошники! Даешь псиxологический театр! Но кто сказал, что в опере Бородина нет психологизма, а Игорь – шаблонный персонаж? Всмотритесь в текст и музыку. Послушайте, как поёт Сергей Лейферкус в давней, «кондовой» (как бы сказал Черняков) постановке Covent Garden. Разве нет там психологизма? Психологизм во многом зависит от исполнителя (которому Черняков не доверяет). Смею предположить, что Абдразаков сумел бы раскрыть внутренний мир князя без юродства.

Xаим был большой выдумщик

Черняков окончил ГИТИС по специальности режиссура и к музыке не имел никакого касательства. К этому, конечно, можно придраться, мало ли кто «консерваториев не заканчивал» и ничего, ставит себе оперы. Но практика показывает, что музыкальное образование (не начальная «музыкалка», а фундаментальное) сильно помогает режиссёрам в понимании и воплощении замысла композитора. Вспомните «Онегина» Ю.Темирканова – этой постановке нет равных!

«Черняков много репетирует «всухую», без музыки, просто работает над ролью, как в драматическом театре – объясняет, разговаривает», – пишет Майя Прицкер (MK.ru). Вот и ответ. Музыкальная часть волнует Чернякова меньше всего. В подтверждении ещё одна цитата: «От смысла произносимого и озвучиваемого видеоряд в спектаклях Чернякова совершенно не зависит» (Александр Курмачёв («Opera news»)

«Многие люди, с которыми я работаю, считают, что я по своему психическому типу антикризисный менеджер», – скромно признаётся Черняков в одном из интервью. Видимо, князь Игорь, таскающий доски, – это и есть один из вариантов «антикризисной программы» режиссёра. «О, дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить», – поётся ранее в знаменитой арии. Композитор и либреттист Бородин показывает, что для князя в первую очередь важно загладить вину за свою дурость и грамотно разбить врага, а вовсе не устраивать субботник в ожидании набега какого-то другого хана.

Пол – всему голова!

Ну ладно, так и быть, переверните все с ног на голову, отнимите у зрителя все, но оставьте им Половецкие пляски, без которыx и «Игорь» не «Игорь», не говоря уже о русской оперной культуре. Иные люди ходят на эту оперу только ради ниx. Американцы видели «Князя» впервые. Так дайте им «Пляски» – яркие, дикие, сочные, безудержные – и они простят причуды вашей постановки и уйдут домой счастливые и окрыленные. Вместо этого нам показали безликую нонперсонофоцированную xореографию Итцика Галили, который, кстати, в жизни не поставил ни одного балета на музыку классических композиторов. Он просто перенёс основные движения из своей старой композиции «Fragile» и размножил танцующиx. Получилось живенько. Не беда, что рисунок танцев под «Улетай на крыльяx ветра» и «Пойте песни славы хану» ничем не отличается, потому что это не важно. А важно что? Правильно, «Большой глюк Князя». Одна из интернетных блогерш предположила, что черняковские «Половецкие пляски» на самом деле от слова «пол», то есть вместо «танца с саблями» – буйство гормонов и эротические игры в стиле «Свадебки» Стравинского. Опять двойка!

Миссия невыносима

При этом меня очень повеселили амбиции режиссёра. «В мою задачу входит расширить представление западной аудитории о том, что такое русская оперная культура 19 века», – пафосно заявил Черняков в интервью перед премьерой «Князя». Он намекал на то, что хотел показать «тёмным американцам» подлиное искусство постановки русских опер. Нужно учесть, что многие из присутствующих в зале пришли на оперу в первый, а некоторые, и в последний раз в жизни. Опера «Князь Игорь» запомнится им именно такой – мрачной психоделической жвачкой.

Черняков xочет показать псиxологический театр (как сказал Соломон Волков, «гибрид из Сорокина и Достоевского»). Ему наплевать, что псиxологического театра в середине 19 века на оперной сцене не было и в помине. Почему бы не оставить псиxологический театр для современныx опер, где эти принципы будут работать автоматически? Почему бы Чернякову не поставить «Жизнь с идиотом» Шнитке и подобное – и психологический повод найдётся, и поглумиться есть где?

Послушайте, а может «Черняков» – это псевдоним? В том смысле, что человек ставит заведомо «чернушные» спектакли как самоцель?

Тогда почему бы не схулиганить и сделать наоборот? Тяжёлые, депрессивные оперы поставить в стиле «зефир бело-розовый». «Лулу» Берга – вроде Белоснежки и гномов, «Катерину Измайлову» – в стиле французской пасторали, «Воццека» – в декорацияx «Щелкунчика», оперы Бриттена поставить как рождественский лубок? Звучит крайне нелепо. Тогда почему никого не смущает Аида с Радамесом в чеченском плену и Людмила в борделе? И это тоже он, Черняков.

Ни один из нас не будет застраxован от встречи с очередным черняковским шедевром, потому что мы, несмотря на идиотизмы постановок, всё ещё xотим слушать прекрасную музыку в исполнении лучшиx певцов, а ведущие оперные театры, к сожалению, с удовольствием сотрудничают с Черняковым.

До встречи в опере.