Встречи с Кузьминским
Костя показал несколько роскошных альбомов, которые он собрал, издал, написал к ним рецензии. Альбом художника Василия Ситникова, альбом пейзажей, фотографий… «Яшке хорошо бы такой альбом издать», – говорит Костя. «Нет таких средств», – отвечаю я. «Он всем помогал, всех жалел и задохнулся…», – проговорил Костя. Я замолчала.
Не удержался…и «прошёлся» по Иосифу, что-то об «организации» себе премии – это предсказуемая реакция некоторых людей, к сожалению, близких к кругу Иосифа. Теперь Кузьминского отделяло от Бродского большое расстояние, и хотя он не мог не ценить поэзию Иосифа, хорошо разбираясь в поэтическом мастерстве, но Костю всегда раздражали поэты, успевшие приобрести известное положение. Успех и признание Иосифа, хотя Кузьминский в давние времена сам способствовал этому, теперь ему казались «слишком». Вместе со славой, как известно, появляется зависть и неприязнь, и знаменитый становиться мишенью, в которую летят камушки и камни.
«Волшебный хор» поэтов, своих ровесников, друживших с Ахматовой, друзей- соперников – Бродского, Бобышева, Рейна и Наймана – Кузьминский уже давно прозвал «ахмадули», «ахматовские сироты», иронизировал и сочинял пародии: «Ах, люли, люли, люли.. агу, агу, агу… четыре ахмадули плясали на лугу… И Анна Андреевна вытирает им сопельки».
Внизу под домом Кузьминских был небольшой, но шумный водопад на ручье, впадающем, метрах в тридцати от дома, в ту самую реку Делавер, через которую мы проскочили, разделяющую Нью-Йорк и Пенсильванию. Кузьминские живут в штате Нью-Йорк, а там, за рекой, наши давние друзья – писатель Игорь Ефимов с женой журналисткой Мариной Рачко, юношеские стихи которой Кузьминский поместил в свою «Лагуну». «Ах, зачем я инженер-иститутка, лучше было бы мне быть проституткой…»
Всех разбросало за реки и океаны. И все живём не там.
В какой-то сильный дождь этот домашний ручей Кузьминских, не знаю его настоящего имени, переполнился водой до краёв, напившись, вышел из берегов, потерял курс и ринулся прямо на их дом. В результате причинил хозяевам неприятности – разлил воду в их архивы, стихи, картины, рукописи, фотографии. Потом всю эту размытую массу понёс в реку, которая была близко, река подхватила эти художественные ценности и понесла туда, куда уносятся все дела людей.
Уезжая обратно в Бостон, оставляя Костю и своё время, я испытывала грусть. В отъездах, прощаниях, расставаниях есть что-то грустное, законченное, всегда немножко похороны.
Дорога почему-то была пустая, ни одной машины, ни одной души. Вспоминалось прошлое. Ехали вдоль долины неизвестной реки, окружённой горами, вершины которых были в тумане. По ходу нашего перемещения, как бы горизонтального с юга на север, туман двигался вертикально сверху вниз, и чем дальше мы продвигались, тем ниже он опускался и вдруг появился около нашей машины и обнял её.
«Обними мои плечи туман…» пришли в голову строки из ранних стихов Кузьминского. И вездесущий туман обнял и мои плечи, и меня, и моё время, и затуманил всё. Сквозь его пелену вдоль дороги виделись только расплывчатые огоньки, неизвестно кем зажжённые, словно в пучине смутной памяти светлые пятнышки, оставляемые яркими людьми.
Внезапно всё рассеялось – мы выехали на освещённый фривей – скоростную дорогу Олбани-Бостон. 
