Тема моего рассказа стара и актуальна как мир. Сексуальное воспитание детей и юношества. Лично я воспитал одного юношу – моего старшего сына, практически закончил воспитание одной девушки – моей младшей дочери, и чувствую, что проблемы все равно есть. И чтобы далеко не ходить, рассмотрим эту тему на моем едва живом примере.
Моим сексуальным воспитанием в детстве первым занялся Витя Мринский из дома напротив. Мне было шесть лет, а Вите – лет двенадцать. Он был двоечник, второгодник и таблицу умножения знал хуже меня, но в отдельных вопросах половой грамотности ему не было равных среди всех знакомых мне людей. Его мама целыми днями пахала на двух работах, а предоставленный себе Витя, обнаружив мою полную дремучесть, щедро отдавал мне свои накопленные знания прямо у себя в квартире.
– Ну, садись, пацан! Сейчас я тебе кое-что расскажу, а, главное, покажу. Конечно, не все я мог понять, но азы усвоил быстро и буквально через пару занятий охотно поделился ими с мамой, которая, как мне казалось, была вовсе не в курсе, потому что хоть и трудилась педагогом, но преподавала в школе иностранный язык. – Сынок, – сказала мама, выслушав мое короткое сообщение, – не дружи больше с Витей. Он старше тебя, и он – не очень хороший мальчик!
В душе я и сам понимал, что у Вити есть недостатки воспитания, но дружить с ним мне было интересно и престижно. Сложное положение, в которое я попал, разрешил сам Витя Мринский. Окончив свой короткий курс лекций, он исчерпал ко мне интерес и, съездив больно и без повода по моей башке, лишил меня своего просвещенного общества. Вторым моим секс-просветителем по совпадению стал позднее тоже Витя, но уже из нашего дома. Вите было лет восемнадцать. У него был старший брат, который отсидел, и тем самым вызывал наше трусливое уважение к ним обоим. Жили они с братом на последнем, пятом этаже моей хрущевки и нередко шли через двор с дамами разных возрастов, но неизменно помятого вида. А мы, играя в футбол, с неизменным любопытством поглядывали на их окна, будто пытаясь рассмотреть снизу хоть какие-то интимные подробности. Иногда Витя, выпив, любил сесть с нами, мальчишками во дворе и порассуждать насчет баб.
Ему принадлежит одна из самых парадоксальных фраз о женщинах, которую я когда-либо слышал. В переводе с матерного на русский она звучит так: – Вот у моего дядьки была жена-блонда. Баба – ни варить, ни стирать, но в постели – золотые руки!
До сих пор не знаю, был ли счастлив этот дядя, но, бесспорно, у Вити наличествовал некий опыт по интересующей нас теме, однако педагогический дар отсутствовал напрочь. И вопросы, которые накапливались у нас в силу бурного полового созревания – задавать ему было вообще опасно. Постепенно теряя интерес к просветительству, Витя мрачнел, а потом, угрожающе глядя кому-то из нас между глаз, неожиданно произносил загадочную фразу: – Парень, ты прыгаешь в длину! И все понимали – беседа окончена, и надо шустро валить, пока Витек не вставил тебе кулак ровно по взгляду.
Пару лет после этого у меня не было ни одного наставника. Знания я черпал отовсюду: школа, двор, книги – поэтому они были отрывочны и не систематизированы. К маме я уже не обращался, а вот папа к тому времени набрал у меня непререкаемый авторитет. Я доверял ему абсолютно и безоговорочно. До одного момента. На перемене в нашем шестом «А» классе зашла речь том, что такое публичный дом. – В публичном доме работали проститутки! – сказал наш самый начитанный отличник Саня Стулов.
В самом слове публичный не было ничего предосудительного, ведь была же публичная библиотека, поэтому я не усматривал никакой связи между этим словом и словом «проститутка», значение которого я знал. – Чего это вдруг? – засомневался я. – А того – знать надо! – ответил Саня. Вечером дома я спросил у отца напрямую: – Папа, а что такое публичный дом?
Кстати, мама говорила, что любознательным я слыл с раннего детства, и буквально ежедневно приносил домой все новые плохие слова, которые слышал во дворе, в самых причудливых сочетаниях. Объясняя мне все это, папа, видимо, интеллектуально надорвался, и в этот раз, задумавшись на мгновение, произнес что-то, типа: – Ну, это до революции, сынок, были такие сомнительные заведения, где люди, в основном, играли в азартные игры и пили водку.
Примерно эту формулировку я и озвучил наутро в школе Стулову сотоварищи. – Ты чего, совсем придурок? -Сам ты, придурок, мне папа сказал! – Ну, ты и козел! А что же он тебе еще мог сказать?! – засмеялся Стулов и протянул мне книгу с повестью Куприна «Яма». Так Куприн и Стулов лишили моего папу авторитета в этом вопросе, а я понял, что опереться мне в семье практически не на кого.
Ясно, что мои родители явно не учитывали всю важность сексуального воспитания подростков. Апофеозом их беспечности стало следующее событие. В конце весны вернулся из армии мой двоюродный брат, красавец и футболист Вовка. Вовка в молодости
играл в футбол за юношей киевского «Динамо», и, естественно, был моим кумиром. Мама с папой хотели съездить на недельку в Прибалтику. Брать меня с собой не входило в их планы, но и оставлять меня было не с кем. И родители не придумали ничего лучше, чем предложить Вовке пожить у нас, присматривая по ходу за мной. – Какие проблемы, тетя Аня, – обещал моей маме родственник. – Будем вместе уроки делать, гулять, регулярно питаться – первое, второе, третье…
Пустить козла в огород было менее опасно, чем дать двадцатилетнему парню, который за два года армии сильно изголодался по женской натуре, пустую хату. В первый же день, как стемнело, я вернулся домой со двора. – Ты зачем приперся так рано? – спросил брат, открыв мне дверь. – Так это, уроки делать… – Успеешь, иди еще погуляй часика три и придешь. – Не хочу, поиграли мы уже. И темно к тому же. – Санек, иди! Прошу! Ко мне барышня должна прийти, понимаешь…
Я спустился вниз и затаился. Минут через пять в парадное протопала симпатичная «блонда». «К Вовке», – догадался я. Час я терпел, одолеваемый своей скудной сексуальной фантазией, а потом не выдержал и снова предпринял попытку вернуться домой. Открывший мне двери кумир был в одних трусах и с сигаретой в зубах. – Вова, у меня уроков полно! И завтра контробаха по математике, готовиться надо! – Ну ты, братуха, совсем отличником заделался! Молодец! – Вовка широко улыбнулся, – а я тоже – отличник, главное, в армии квалификацию не растерял, понял?!
Понял я не все. И уроки в тот день я сделал далеко не все. Голоса, женский смех и еще какие-то загадочные звуки, доносившиеся из спальни родителей, совершенно парализовали мою волю, зато разбудили воображение. К тому же ближе к полуночи я вновь увидел ее. Завернутая в простыню она прошмыгнула в наш совмещенный санузел, явив мне только длинные белые волосы и такие же белые налитые икры. Но и этого для меня было много. Заснул я под утро. В таком режиме мы с Вовкой прожили всю неделю. За это время в нашем доме побывали три блондинки, две брюнетки и компания футболистов, которые пили как сапожники. Таким образом, Вовка оказался практиком, а у меня все еще были зияющие пробелы в теории.
Восполнить эти пробелы я решил при помощи искусства кино. В нашем кинотеатре пошел шведский фильм «до шестнадцати» – «Красная мантия». А где-то я слышал, что именно шведы – самая свободная в смысле эротики и секса нация. Мне было четырнадцать. Не нагибаясь, чтобы кассирша не увидела моего лица, я надтреснутым басом произнес: – Один билет на девятнадцать. Первый ряд! Только первый, чтобы никакая спина не могла заслонить от меня самое главное, что я хотел, наконец-то, увидеть! Я сел на свое место и огляделся. Прыщавых подростков, типа меня, на этот сеанс собралось несколько, и перед началом билетеры устроили зачистку. «Значит, в фильме что-то покажут», – проскочила мысль, и я стал следить, как две бабки пошли по рядам, зорко вглядываясь в зрителей. Нескольких малолеток из задних рядов
они вывели сразу, я – остолбенел сидя. Не знаю, что помогло, может то, что я уже месяца три брился, но меня не тронули. Погас свет, начался фильм. Признаюсь, я не очень следил за содержанием, а только и ждал – когда?! Но ничего не то что до шестнадцати – до семи на экране не происходило. Шведы нагло тянули, издеваясь над моими ожиданиями. И вдруг я почувствовал – сейчас… Какие-то люди пришли арестовывать главную героиню – блонду, простите, высокую блондинку с голубыми глазами. И тут она, не боясь врагов, бросается к ним навстречу, резким движением скидывает с себя красную мантию, словно махровый халат после купания, и остается в чем у матери родилась. Остается крупно, долго, но, увы – к врагам передом, а ко мне – только задом. Короче, искусство, как и положено, не смогло заменить мне школу жизни, что снова подтвердилось на выпускном вечере, где я только один раз сумел поцеловать Оксану Петрову и то под утро, когда она была уже крепко выпивши.
И с этим легким багажом разрозненных знаний, в неполных семнадцать лет я уехал из родного Киева учиться в институт под Москвой, и, вступив на тропу свободы, сразу же вляпался. Вернее, влюбился в девушку из своей группы. Любовь настигла меня в медвежьем углу Спас-Деменского района Калужской области, куда нас отправили на сбор клубней картофеля. Ее звали Татьяна, мы лежали в банальном стогу сена, она ответила мне взаимностью, а я весь вечер, как идиот, пытался выяснить: – Танюша, ну, скажи правду, за что ты меня полюбила?
Меня искренне волновал этот вопрос, ведь семнадцать лет до этого я проходил в никому не нужных неликвидах, хотя пылали вокруг меня любовные страсти и в школе, и в пионерских лагерях, и в нашей секции фехтования, где Колька Горюнов полюбил Ирку Шапоровскую и даже проколол ей рапирой пальто. – Ты – хороший! – недолго раздумывая, сказала Татьяна, и мы снова принялись неумело целоваться, обучаясь и совершенствуясь по ходу. А, когда в моей руке оказалась ее небольшая грудь, я понял, что, как порядочный человек, должен на ней жениться. Кстати, тогда же я понял, откуда пошло выражение – «трепетная грудь». В ту секунду, когда я ее ощутил, я трепетал, как белье на сквозняке.
Вскоре ознакомиться с жизнью студента, а заодно поздравить с совершеннолетием ко мне приехал отец. – Ну, как дела, сынок? – спросил он. – Хорошо, папа! Я решил жениться! – ответил я и застыл в ожидании бури. Но бури не последовало. Папа оказался намного мудрее, чем я думал. Он обстоятельно расспросил меня обо всем, и предложил компромисс. – Ты уже взрослый, сынок, и можешь принимать решения самостоятельно. Я не против, но зачем торопиться?! Закончи хотя бы три курса института, а там – захочешь и женишься. – Конечно, папочка! – обрадовался я, что все так мирно разрешилось. – Мы с Таней не будем торопиться! Обещаю!
Так я не женился на первом курсе. Потом не женился и на втором, потому что история с Танькой как-то рассосалась сама собой. Но на пятом курсе, в двадцать один год, я впервые
узнал от моей будущей любимой тещи, что водку на свадьбу в России закупают из расчета: две бутылки на человека, включая женщин и детей. Я не тоскую о своем первом браке. А вот о себе, таком наивном в ту пору и полном идеалов – тоскую очень…
Затем я был продвинутым отцом. Своему сыну даже предлагал, если надо, освободить на вечер квартиру, но это не помогло. Он женился еще раньше меня. Видимо, это гены. Дочь, которой семнадцать, ведет со мной иногда откровенные беседы. Слушаю я ее внимательно и уважительно, что для нее уже важно, а вот советы даю редко и осторожно. Сами убедились, чему может научить такой некомпетентный человек, как я.
А вспоминая теперь свою жизнь, я думаю, что может быть сильнее всех любила меня Рая. Мы с моим другом, записным институтским ловеласом Игорем снимали на первом курсе у хозяйки одну комнату, а Райка – маленькую другую. Райка, простая и крепкая деревенская девушка, работала в городской столовой «Ромашка». Мы с Игорем приходили к ней обедать. Какие куски мяса Рая клала нам в суп, сколько пельменей наваливала на второе! И все это, как я считал, благодаря неотразимо смазливой внешности Игоря. Однажды вечером я постучал к ней в комнатку. – Райка, можно?! – Можно! Я вошел, она сидела на своей кровати с распущенными волосами. – Раечка, а можно у тебя ручку попросить? – Ручку?! Можно. Тебе все можно! – сказала Рая и неожиданно положила мою руку себе на колено. Я смутился. – Рая, а как же Игорь? Тебе же Игорь нравится? – Дурак! Какой Игорь? Дурак, – повторила она, – не знаешь даже, что с бабой делать. Я привычно задрожал и замолчал, потому что, действительно, не знал, что делать дальше. И только погладил Раю по волосам. – Ой, – вскрикнула она, – не смотри на мои волосы, я же сегодня – не накрутёмши! Сколько буду жить, буду помнить это – «не накрутёмши».
Александр Володарский
