27 – 29 ноября, в Хьюстоне будут проходить встречи с Рутой Ванагайте -– литературным критиком, прозаиком, журналистом, литовским общественным деятельем. Она автор нашумевшей книги «Свои», которую написала на литовском языке, а затем она была переведена на польский, иврит, русский языки, сейчас готовится к переводу на английский.
Рута родилась в Шяуляе, но с детских лет живет в Вильнюсе. Обыкновенная женщина, далекая от еврейской темы, в которой она неожиданно для себя оказалась, и похоже, что теперь эта тема не отпускает ее.
Дорогой убитый безымянный еврей, лежащий в яме на телах других убитых. Я часто думаю о тебе. Думала, когда писала книгу, думала теперь, когда в Литве отмечался День памяти жертв Холокоста, зачитывались имена жертв и за тебя молился сам папа римский.
Как ты погиб? Как ты лежишь там, в той яме на опушке леса? Я прочитала в одном протоколе эксгумации: «Жертвы свалены в ямах в 3-4 слоя, большинство тел съежились, руки у глаз или у головы, другие обнимают тела детей». А еще я слушала видеоинтервью с одним из еврееубийц, солдатом Национального трудового охранного батальона. «Как вы расстреливали евреев?» – спросил его журналист. «Ну, идут евреи вереницей, тихие, как овечки, потом возле ямы раздеваются до нижнего белья, ложатся лицом в землю на других расстрелянных, а если отец с ребенком, то ложатся оба и отец обнимает ребенка». «Так как стреляли: сначала в отца или сначала в ребенка?» – спрашивает журналист. «Мы не звери какие-нибудь, чтобы на глазах у отца стрелять в ребенка. Конечно, сначала в отца». Так что не были зверьми наши литовские еврееубийцы. Они люди. Работа у них была такая. Как пишут историки Центра геноцида: «Нацистам удалось вовлечь некоторых солдат литовского батальона в убийства евреев». «Неприятная, отвратительная это была работа», – заканчивает свое интервью Юозас, солдат батальона.
«Удалось вовлечь в геноцид евреев и Йонаса Норейку», пишут те же историки. Потому что и Норейке, наверное, было неприятно, когда 5 августа 1941 года было вынуждено уйти в отставку правительство Литвы. Да, Норейка в тот же самый день вступил в должность начальника Шяуляйского уезда. Конец литовского правительства, пишут историки, «вполне вероятно, доставил Норейке тяжелые переживания и настроил против нацистов». Но ведь правительство ушло в отставку и не сказало своим подчиненным, что делать. Так что все продолжали работать. Переживания переживаниями, а работа работой. Правильно задает вопрос защищающий честь Йонаса Норейки профессор музыки: «Является ли руководящая должность в оккупированной стране только лишь подлежащим осуждению шагом – коллаборационизм с оккупантом? Ведь приходится подчиняться его порядку».
Порядок был хороший. Немецкий. Такому нетрудно подчиниться, тем более, что гражданской администрации Литвы было разрешено распределять имущество евреев: после того, как часть отдана немцам, забирать его не только для своих нужд, но и для нужд жителей города, уезда или волости. Словом, можно было проводить справедливую социальную политику. Евреи ведь разбогатели, угнетая литовцев, не так ли? Так писал сам Йонас Норейка в своем произведении «Подними голову, литовец».
В 1941-1944 годах порядок в Литве был такой хороший, что в администрации или полиции многих городов даже не было немцев. Не нужно было. Были распоряжения от Гебитскомиссара и все. Распоряжения идентифицировать и изолировать всех евреев. Найти место для гетто, обнести его оградой, огражденных охранять, а все оставшееся имущество перенять и разделить самим. Евреи еще были живы, а в литовских городах и местечках трудились комиссии по распределению имущества. Возможно, комиссия, а не сам Йонас Норейка выделил себе еврейский дом и поселился в нем (т. е. «был вовлечен в заселение»). Семья того еврея, скорее всего, еще была жива, распоряжением Норейки была размещена в гетто Шяуляй или Жагаре. Распоряжения расстрелять – другим литовцам, не Норейке – будут даны позже, несколько недель или месяцев спустя.
Да, Норейка работал во имя Литвы. В этом нельзя сомневаться. Он, как и его руководитель, лидер LAF (Фронта активистов Литвы) Казис Шкирпа, искренне считал, что для Литвы будет лучше, когда в ней не останется евреев. Однако немцы велели разобраться не только с евреями. Нет, их аппетиты были больше. Когда после полутора лет работы Йонаса Норейки, в феврале 1943 года литовской администрации было велено мобилизовать 30000 мужчин в подразделения СС – а вот тут уже нет! Литва запротестовала. Йонас Норейка, смелый мужчина и патриот Литвы, как и многие другие его коллеги, отказался проводить мобилизацию. И мобилизация провалилась, потому что без помощи литовской администрации и полиции нацисты ничего сделать не могли: в Литве у них было всего-то несколько сотен своих людей, своих полицаев. Нацисты могли только попугать: выслать протестующих в Штуттгоф. Правда, немалая часть этих протестующих – бывшие лояльные сотрудники, исполнители геноцида евреев. Правда, Йонас Норейка получил в Штуттгофе свой статус почетного заключенного – немцы все же учли всю его деятельность в 1941-1942 годах.
Знаешь ли ты, убитый литовский еврей, что в Литве всего несколько памятников виновникам убийств: кроме мемориальной доски Йонасу Норейке и названной его именем школы, все еще стоит памятник еврееубийце Йонасу Крикштапонису, его именем названа площадь, все еще стоит памятник руководившему убийствами в Каунасском VII форте Юозасу Барзде. В Вильнюсе, рядом с горой Гядиминаса все еще существует аллея большого друга нацистов и врага евреев Казиса Шкирпы. Ты, расстрелянный литовский еврей, лежащий в одной яме с тысячей других евреев, подожди еще немного. Еще не пришло время нам, литовцам, сносить памятники и срывать мемориальные доски. Всего только 75 лет прошло после твоей гибели. Подожди еще лет двадцать. Крепко держи в своих объятиях кости своего ребенка. Ведь тебе повезло: ты не видел, как он умирал. Мы, литовцы, не звери.
