«ХИМИЯ И ЖИЗНЬ». МНОГОЛИКИЙ ВАСИЛИЙ ЛЮБЧЕНКО

Лёля Вайнер

«Преподаватель химиии в UH – одна из восходящих звёзд американской науки», – писал о нём в 2008 году журнал Хьюстонского Университета. Тогда Василий Любченко среди 16 других был отмечен наградой фонда The Arnold and Mabel Beckman Foundation и удостоен звания одного из самых перспективных молодых учёных США за исследования в области электрических свойств аморфных материалов.

Для тех в Хьюстоне, кто знает Василия по участию в постановках Русского драматического театра, наверное, сложно представить, что этот необыкновенно лёгкий и компанейский человек с великолепным чувством юмора и музыкальной одарённостью – очень серьёзный учёный-химик.

Но для этого-то я и пишу серию статей под рабочим назвнием «Живёт такой парень» – чтобы представить своих героев со всех сторон – и с профессиональной, и с житейской. А какая сторона интересней, решать вам.

***

Василий Любченко закончил Киевское отделение Московского физико-технического института. После получения степени бакалавра в Москве учился в магистратуре в Киеве. В 1992-м, когда дела в Киеве, как и повсеместно, были плохи, и многие его друзья стали поступать в аспирантуры американских ВУЗов, Василию также представился шанс.

В роли Бабы-Яги

«Один из моих друзей, Феликс Шейнерман, поступил в университет Carnegie Mellon в аспирантуру. Этот университет как раз известен своей химической инженерией и робототехникой. По легенде, у моего друга там спросили: «Феликс, а ты не знаешь ли кого-нибудь, такого же хорошего, как ты?» И он сразу посоветовал меня. Таким образом в ноябре 1993 г. мне прислали приглашение из этого университета».

Василий рассказал, что он подучил английский, сдал вступительные экзамены, и его взяли на обучение – в несколько необычное время, в январе, а не в августе. Неожиданным поворотом было также то, что вместо физики он поступил на химический факультет.

«Я приехал в Америку с 6 долларами в кармане. Мои экзамены были оплачены фондами, на полёт из Нью-Йорка в Питтсбург и на такси мне выделили $200, после всего осталось только шесть – вот так началась моя иммигрантская история».

Химия как наука в США – это более широкая дисциплина, чем в странах бывшего СССР. Она включает в себя не только синтетическую химию, но и химию физическую плюс спектроскопию. Процесс обучения в университетах проходит так же, как и в любой магистратуре: слушаешь курсы и начинаешь по нему писать научную работу. После

полутора лет в Карнеги-Мелон, Василий перевёлся в университет, который считается одним из лучших по химии в США – в Урбана-Шампейн (штат Иллинойс) к профессору Peter Wolynes.

В.Любченко и П.Векилов в спектакле «Сильное чувство»

«Фамилия Питера, на самом деле, была «Волынец» – у него бабушка с дедом были из Беларуси. С ним мы работали над очень сложным проектом, который продвигался крайне медленно. Однажды Питер уехал в Вашингтон «в творческий отпуск», а я решил учиться играть на фортепиано».

Василий признался, что всегда любил музыку и мечтал играть на фортепиано. Ему нравилось «ощущение, будто оркестр – в руках». В музыкальной школе он играл на аккордеоне, а уже обучаясь в институте – на старом пианино, занятия на котором, в связи с переездом в США, пришлось отложить. И только почувствовав определённую свободу действий, он решил вернуться к роялю.

«Я пошёл на музыкальный факультет и стал требовать ключи от репетитория. «Не так быстро, молодой человек, – сказали мне. – Вы должны хотя бы попасть на факультатив».

На курсе «Музыка 170» всем студентам немузыкальных факультетов, желающим заниматься музыкой, предоставляли педагога-ассистента – на полчаса в неделю и «заветный» ключ.

В роли Деда Мороза

«Я начал с «Интермеццо» И.Брамса, но в первый же год решил выучить Третью сонату С.Прокофьева. Вскоре мне захотелось большего, и я захотел заниматься с профессором, а не с ассистентом. Пришлось снова играть прослушивание. Я выучил одну из ранних прелюдий А.Скрябина и медленную часть Седьмой сонаты Л.Бетховена. В комиссии сидели два старичка – первый завкафедры и второй, как я потом узнал, специалист мирового класса по Бетховену Кеннет Дрейк. Он, после того как я сыграл, сказал: «А у вас тёмная русская душа» – и пригласил меня к себе в класс. Впоследствии, представляя меня своим друзьям-музыкантам, Дрейк говорил: «Это Василий, он играет опус 109» (соната Бетховена No.30, Op.109). Я с ним занимался сначала полагавшиеся полчаса в неделю, а потом по вечерам у него дома, куда два года ездил на велосипеде в любую погоду».

Но научная деятельность требовала всё больше и больше времени, так что занятия музыкой снова пришлось отложить. «Питер Волынец тем временем переехал в Сан-Диего и взял своего студента с собой. «Хотя я «физически» переехал туда, но окончательно не переводился из Урбаны, так что защищался и степень получал там. Работа моя была посвящена объяснению аномальных свойств аморфных материалов и официально называлась «Низкотемпературные аномалии аморфных тел». Потом я поехал в Бостон в 2003-м году заканчивать постдокторат в знаменитый MIT. Там я тоже сдал прослушивание на музыкальный факультет, получил ключи от репетитория и успешно продолжал играть на фортепиано».

Проведя в Бостоне 2 года, Василий стал подавать на должности в разные университеты – с помощью объявлений в профессиональных научных журналах. В итоге ему сделали предложение в University of Houston, куда он и приехал в 2005 году, начав преподавательскую работу.

Структура каждого университета высшего звена подразумевает написание преподавателями научных работ. В отличие от большинства университетов в бывшем СССР, где профессора занимаются в первую очередь преподаванием, и очень редко занимаются наукой, американская модель предполагает совмещение теории и практики. Василий Любченко из тех, кто занимается наукой и преподаёт студентам и аспирантам – химикам и биологам физическую химию, которую он называет «наука о готовке». За эти годы он написал около 40 научных статей и монографий, фрагменты которых он использует на своих лекциях.

Василий признался, что преподавание помогает ему в научной работе. «Ещё Альберт Эйнштейн сказал: «Если вы не можете объяснить что-то своей бабушке, вы этого сами не понимаете» (В.Л.: «если, конечно, бабушка – не доктор наук, а такие бывают»). Помня всё это, я стараюсь объяснять студентам очень сложные и важные вещи простыми словами, пытаюсь шутить, делать аналогии с жизненными ситуациями. Тем не менее студенты- химики считают мой курс едва ли не самым сложным».

***

Недавно в журнале «Nature Communication» вышла статья Василия Любченко, которая подытожила очень долгую работу по исследованию одного из генетических заболеваний.

На уроке танго

Василий рассказал историю написания этой статьи. «Началось всё в 2006 году, когда мой коллега, профессор химической и биомолекулярной инженерии Пётр Векилов – болгарский учёный, закончивший Московский университет, рассказал о результате своего эксперимента. С помощью специальных мощных микроскопов он увидел в растворах белков маленькие капельки – размером меньше, чем микрон (это как раз немного меньше того размера, который можно видеть в самый лучший оптический микроскоп). Эти капельки буквально в 100 раз больше, чем молекула белка».

То, как Василий объясняет их совместное с П.Векиловым открытие, показывает, что даже в такой науке как химия есть место для поэзии: «Оказывается, 2 молекулы белка как бы «танцуют танго». Молекулы, временно образуя комплекс с другой молекулой, ведут себя точно так же, как танцоры на милонге (вечеринке танго) – когда танцуешь 3-4 композиции с одним партнёром, а потом садишься на место и ищешь глазами другого. Это вовсе не шутка и не тривиальное сравнение. Мы не можем сравнить эти «отношения» с браком, когда двое соединяются надолго или навсегда, да ещё и размножаются. Здесь же частицы «потанцевали» и разошлись. «Танец» молекул продолжается порядка миллисекунды. Именно эти временные соединения позволяют образовываться капелькам. Но эти

капельки не могут долго существовать. Одни распадаются, при этом образуются новые. В результате какое-то количество капелек всегда присутствует. «Транзитная» природа этого явления сродни многим жизненным процессам: люди рождаются и умирают, но всё равно какое-то число людей живёт, хотя и никто не вечен. Эти капельки – всё тот же белковый раствор, но в большей концентрации».

Посде выхода статьи специалисты UH по внешним связям сделали её более популярной, напечатав в интернете, что привлекло несколько миллионов читателей. Почему люди так заинтересовались? Оказывается из этих капелек более плотной жидкости могут вырастать другие вещи, например, белковый кристалл или волокна, которые вырастают из белков гемоглобина в случае болезни под названием «серповидная анемия» («sickle cell anemia»).

«Серповидная анемия» была первой болезнью, признанной генетической в 30-е годы ХХ века. Люди, которые подвержены «серповидной анемии», исторически жили во влажном и жарком климате, где распространена малярия – по большей части, в Африки и Азии. При этой болезни кровь не может проходить по узким сосудам, человек живёт с ощущением постоянной, ужасной боли.

Внутри больных клеток вырастают эти самые «волокна» – очень жёсткие, искажая очертания клетки. Если человек унаследовал определённый генный дефект и от отца, и от матери, у него в организме будет присутствовать белок, который «любит» делать такие волокна. Если человек наследует «плохой» ген только одного из родителей, то именно это спасает его от малярии. Людей с такой мутацией достаточно много.

У результатов, полученных Петром Векиловым и Василием Любченко, есть клинические последствия: «Самое главное, что теперь механизм образования волокон из белка полностью известен. Мы своей статьёй добавили недостающее звено в исследования этой болезни, выяснив глубинные причины зарождения волокон из капелек белка. Теперь понятно, что чтобы помешать волокнам образовываться, нужно помешать образованию этих капелек. Это не означает, что лекарство от этой болезни появится в ближайшее время, тем не менее его могут изготовить, базируясь на нашей информации», – комментирует Василий.

***

Для человека, плотно занятого профессиональной работой, особенно, наукой, нужно какое-то занятие для души. Для Василия Любченко, кроме игры на фортепиано, это участие в театральных постановках и аргентинское танго.

«Первую театральную роль я сыграл в 9-м классе, на капустнике, после окончания Республиканской олимпиады по физике. У нас в команде были одни парни, а по сценарию, одним из персонажей была секретарша, её поручили играть мне. Уже в Хьюстоне к моим «женским» ролям прибавилась Баба-Яга из спектакля «Сказка про

Федота-стрельца», которая стала, пожалуй, моей самой известной ролью. В спектакле «Сильное чувство» я играл молодого пижона. Также исполнил несколько ролей в детском театре – в сказке «Двенадцать месяцев» я сыграл Профессора, дважды был Дедом Морозом на утренниках в Русском центре – и это несмотря на полное отсутствие «фактуры». Последняя роль – Человек рассеянный с улицы Бассейной – это действительно, моя роль, потому что я очень похожу на этот персонаж.

А музыку танго я всегда любил. Кто не помнит танец Волка и Зайца на льду под «La Cumparcita» в мультике «Ну, погоди!»? Я обожал этот мультик за эту музыку. Также одной из пьес, которую я играл в музыкальной школе на экзамене по аккордеону, была знаменитая «El Choclo» (в народе известная как «На Дерибасовской открылася пивная»).

Музыка танго мне нравится, потому что она создаёт определённую атмосферу. А что касается танца, то чтобы хорошо танцевать, ты должен забыть обо всём, отдать себя полностью этому танцу, расслабиться физически и получать удовольствие от музыки и контакта с партнёром. Получается, что два человека, которые занимаются разными вещами, в танце образуют что-то одно. Так же как и в химии, собственно. Это здорово!»

Беседовала Лёля Вайнер

Фото из архива Василия Любченко