О ЖИЗНИ В КАРАНТИНЕ И ЖИЗНЕРАДОСТНОСТИ

БЛОГ ЕЛЕНЫ ЯКУБСФЕЛЬД

Елена Якубсфельд с мужем и двумя маленькими дочками живет в Париже. Сама она уже переболела и долго сидела в изоляции дома. Предлагаем ваше вниманию ее заметки о жизни в карантине.

Теперь из дома выхожу я: выбросить бутылки из-под вина, еду купить. Пока я болела, в мир пришла весна. Вольная, весёлая весна. И, когда я на улице, впервые за столько дней, мне хочется бросить свою сумку на колёсиках и бежать, бежать раскинув руки по безлюдному тротуару навстречу уже нежно-голубому небу; и я хочу скорее вернуться домой, потому что боюсь, что с мужем что-то случится, пока я тут гуляю.

Муж заболел в среду, всё началось с озноба и головной боли, а в пятницу температура поднялась до 39, и два дня никакой парацетамол её не мог сбить. В ту пятницу мы встречали Шаббат как всегда, за нарядным столом, со свечами, вином и домашней халой. Муж встал, чтобы отпраздновать с нами, и сидел на одном конце стола, а мы все – на другом. Этот стол он когда-то заказал в Италии, «чтобы места хватило всей семье»… В тот вечер места хватало на необходимое расстояние.

Утром Розочка появилась в дверях родительской спальни, стала на пороге, — знает, что папа болеет и заходить нельзя, — и выдала признание в любви в духе времени: «Я тебя люблю, папа, поэтому я к тебе не подхожу и я тебя не целую».

Папа горит. Папа кашляет. Позвонили в скорую. Скорая: «Да, коронавирус, да, тяжёлое. Нет, не приедем. Если можете дышать сами, оставайтесь дома». И мы остаёмся. В эти дни сами понятия «дом», «сами», «дышать» изменились. У нас, по выражению одного американского писателя «появилось чувство другого уровня интимности» по отношению к этим понятиям, к своим близким, к себе.

Мы изменились, и мир вокруг нас изменился. Только время по-прежнему летит, как беззаботный ребёнок без сумки на колёсиках. Скоро Песах и, вдобавок к коронавирусному неврозу — все протереть, на кнопку лифта нажать локтем, боже, а где мой пропуск, если остановят? А, вот, он. Блин, я коснулась кармана, надо после этого руки протирать? — у евреев есть ещё и невроз пасхальный: перед праздником нужно очистить дом от квасного, съесть, выкинуть, снести в подвал, но чтоб дома не было.

Беляночка хорошо понимает, что между этими двумя неврозами можно неплохо полакомиться и с вожделением смотрит на любимую копченую рыбку: «Мне кажется, мне срочно надо доесть эту рыбку, у неё коронавирус!»

Розочку интересуют более возвышенные предметы: «А кого ты больше любишь, –  спрашивает она сестру,  – Моисея или Наполеона?»

Беляночка долго думает, думает и жуёт свою рыбку, наконец машет головой: «Не знаю. А ты?»

«А я люблю дирижёра», – вдохновленно говорит Розочка, — Андре Риё и дирижёр Мариинского – это наше всё.

Дети переживают это всё удивительно. Они счастливы и жизнерадостны. Как сказала Беляночка, «аконец-то, у нас началась нормальная жизнь, мы не ходим в школу и смотрим фильмы с мамой!» И я учусь у них находить эту жизнерадостность, этот ключ жизни, везде и всегда. Потому что, знаете, жизнерадостность, это как вера, легко верить, когда у тебя всё хорошо и всё подтверждает, что Б-г тебя не забыл. А как верить, когда Б-г, казалось бы, делает всё, чтоб ты подумал обратное? Но именно в этот момент нужно верить, именно этот момент становится возможностью поверить. С жизнерадостностью тоже самое.