В пятницу было +17С. Январский воздух набух какой-то сонной серостью, и на втором круге прогулки теплая изморось загнала нас под портик, тянувшийся вдоль здания, и обратно в офис. Дженнифер продолжала говорить. Было приятно слушать ее монотонный голос с неожиданными всплесками интонаций и смеха, хотя из-за афро-американского выговора и шепелявенья, я часто совершенно теряла нить повествования. У офисного лифта висело свежее объявление с розовой и зеленой полосками маркера. Розовая начиналась словами «в связи с погодными условиями», а зеленая – «телефон метеослужбы».
Всю ночь грохотало по крыше и вспыхивало в окнах, и утром не было никаких сил вытащить себя из постели в натопленную темноту дома, за стенами которого скребся дождь. Метеоролог местного канала новостей с удивленными круглыми бровями предостерегал против ливневых паводков в шестидесяти милях к югу от дома и рекомендовал закупить все необходимое заранее и отсиживаться дома во время ожидавшегося на другой день арктического циклона.
Так как предлога не нашлось (ливневый паводок – в шестидесяти милях, арктический циклон – только завтра), я поехала по своим делам, а к вечеру, по совету метеоролога, – в продуктовый супермаркет. По забитой парковке медленно циркулировали машины, освещая фарами дождь. В самом магазине царил ажиотаж, какой бывает накануне Дня Благодарения или Рождества. Во фруктовом отделе сводило зубы от вида дубово-зеленых бананов: спелые раскупили.
– Первым делом исчезли спички, соль и мыло, – говаривала бабушка Полина Михайловна, чье шестнадцатилетие пришлось на 1941-й год. Спички, зажигалка, свечи и даже несколько поленьев из прессованных опилок в доме имелось. Спроектировав бабушкину мудрость на сегодняшний день, я дополнила еженедельный набор продуктов ящиком питьевой воды и полудюжиной консервных банок.
В воскресенье наш теплолюбивый город весь напрягся в ожидании отрицательной температуры. Представитель автодорожных служб в каске и ядовито-зеленой жилетке рапортовал о достаточном наличии антигололедного реагента. За ним по экрану плыли номера телефонов, куда сообщать о перебоях электричества. В больницах готовились к приему поскользнувшихся прохожих с переломами. Работники аварийной службы демонстрировали, как утеплять трубы, и просили не оставлять включенные калориферы без присмотра. И тогда, по заверениям мэра, все будет хорошо.
– Мы убедительно просим вас, – сменял мэра знакомый метеоролог, – с приходом мороза не выходить на улицу, даже за почтой. Тротуары могут быть скользкими. Если вам обязательно нужно выйти, наденьте шапку и перчатки: это помогает поддерживать температуру тела, – так и сказал.
Утеплившись – в самом деле, пробирало – я обошла вокруг дома. Все краны снаружи были закрыты пенопластовыми колпаками. Для верности я замотала их поверх полиэтиленовыми пакетами из супермаркета. На террасе еще оставались три горшка с герберами и один – с полыми стеблями орхидеи. Все они были эвакуированы под кухонное окно, после чего я убрала дом, после чего меня дернуло напоследок еще раз выбраться в город, где я приобрела солнцезащитные очки в толстой оправе. Вечером по телевизору говорили то же, что и утром. Я почитала книгу недавно убитой журналистки, расстроилась и пошла спать.
На следующий день, завернувшись в плед поверх пижамы, я первым делом выглянула сквозь стеклянные двери гостиной во двор. По саду кружил редкий снег, удивленно ощупывая засохший банановый куст. Ветер сбросил на пол террасы полосатый матрац от шезлонга, и в его сгибах намело по драгоценному бугорку. На дереве за соседским забором кувыркалась, пытаясь согреться, целая стая птиц с красноватыми грудками. Я включила фонарики на елке и уселась напротив телевизора с тарелкой овсянки.
Верещащие подростки на гладильных досках, коробках из-под обуви и крышках от кастрюль умудрялись скатываться с жидко припорошенной горки. Где-то на 35-м шоссе перевернулись две фуры. По другим каналам плели макраме, продавали ювелирные украшения, готовили креветок, играли в баскетбол и снова передавали прогноз погоды: минус один, мокрый снег, гололед.
Жизненная энергия предыдущих дней отхлынула. И снаружи, и в доме было особенно тихо – только шумела отопительная система, нагнетая теплый воздух. Все дела были переделаны. Вымытые полы пахли цедрой. День медленно прокружил в пространстве между компьютером, камином и кофеваркой и начался с начала.
Заткнув будильник и с закрытыми глазами натянув шерстяные носки, я на ощупь добралась до кухонного телефона. В вытяжке над плитой кто-то выл и с лязгом бился в ее металлических внутренностях. Телефонная трубка сонно гудела, как будто собираясь с мыслями и со своей стороны прислушиваясь к моей невнятной мольбе, потом хрустнула и сказала человеческим голосом: «Во вторник такого-то числа все офисы здравоохранения и гуманитарных услуг в округе Трэвис будут закрыты в связи с неблагоприятными погодными условиями». Для верности и ради удовольствия я набрала номер еще раз.
Чувство детского счастья внезапно приблизило другое измерение, сквозь морозное кухонное окно которого можно было рассмотреть градусник, показывавший –15С, а значит, связанная бывшими шнурками конструкция из лыж, палок и брезентового колпака сегодня не понадобится. Было ли это? Разница во времени, расстоянии и температуре двух измерений не позволяла ответить с какой-либо определенностью. Тихо смеясь, я свернулась в гнезде из одеяла и провалилась в щель между ними.
Город тоже лежал, закрыв школы и учреждения, и пытаясь натянуть на себя во сне тонкую белую простыню, из-под которой все равно торчали углы крыш и голые ветки. Крышу нашего дома обметало по краю сосульками, по крайней мере, в фут длиной, а несчастный куст возле водостока обледенел намертво. Птиц в соседском дворе не было, зато по-прежнему гудело в вытяжке, медный лев на джезве продолжал скалиться, пуская кофейную пену, и все так же бегали за курсором буквы.
Незаметно в самой сердцевине этого уюта завелось мельчайшее беспокойство, причину которого я поняла только сейчас: я три дня не видела людей. Пару раз их существование подтверждалось телефонными звонками, но как-то неубедительно. Положив трубку, уже невозможно было установить, был ли звонок воспоминанием двухминутной или двухнедельной давности. В новостях повторялись вчерашние и позавчерашние сюжеты и тот же метеоролог с теми же круглыми бровями совершал плавные пассы руками на фоне карты, тогда как его самого, может, давно и в помине не было: вышел за почтой и поскользнулся.
В конце концов, на четвертый день циклон исчерпал свои злые и добрые чары и уполз на север, волоча по карте холодный хвост. В начале восьмого с улицы донесся скрип мусорной машины. Город начал приводить себя в порядок, завязывать порванные провода, подпиливать сломанные деревья. Еще некоторое время сослуживцы обсуждали снег и неприспособленность к гололеду местных шин, но скоро о циклоне напоминали только столбы пыли на дорогах: подсохший антигололедный реагент оказался удивительно похож на песок.