По причинам, как говорится, от редакции не зависящим, разом обнаружилось у меня много досуга – и я полетел в Америку. Не насовсем, а так… Людей 
посмотреть, хотя в основном – себя показать. И вот, концертируя по “нашей” Америке в острой конкуренции с Шуфутинским и Спиваковым, доехал я до довольно разнообразных американских городов и весей.
О чем и рассказ. Впрочем, даже и не рассказ. Скорее: дневник, расшифрованный на скорую руку, – и немножко воспоминаний.
ЕЛЕНА, Нью-Джерси
В России трудно найти человека старше сорока, который не узнал бы ее голоса. Она – актриса. Играла много и замечательно; прославилась как героиня культовых фильмов режиссера Никиты М.
Мы сидим в студии радио “Свобода” в Нью-Йорке. Зажигается лампочка, надо начинать эфир – и я ловлю себя на том, что, как тот персонаж из “Рабы любви”, готов забормотать, загибая пальцы:
– Я все ваши фильмы видел…
И улыбаться бессмысленной счастливой улыбкой человека, случайно оказавшегося рядом с легендой.
Она уехала на эти берега в девяносто первом – не завоевывать Голливуд, а просто жить. Уехала, как сама признается, от ужаса, открывшегося ей на Родине. Не из-за “одного батона в одни руки” и грязи на улице – она не чувствовала здесь своего будущего. Может быть, чувство перспективы со временем и вернулось бы к Елене, но и тут не обошлось без общих мест: ей, русской актрисе, чеховской героине, обожательнице Лескова, в честь наступившей свободы тоже успели припомнить национальность отца. А она, вот беда – Яковлевна…
Отец, как и мама-медсестра, прошел всю войну. Они познакомились в Германии. Там, в Германии, и родилась Елена.
Здесь, в Америке, у Елены муж, двое детей и внучка; детская театральная студия, записи на радио рассказов Бунина и Чехова – для себя, не торопясь. Просто жизнь – и абсолютная внутренняя свобода, в которой кручение котлет для внучки после всемирной славы воспринимается не как драма, а совсем напротив – как подвид счастья. Никакой позы и равенство себе – единственное равенство, возможное в мире.
Внучка Соня учит ее английскому языку. Соня? – нет, это не в честь героини “Механического пианино”. Елена улыбается; от этой улыбки и этого смеха сходил с ума герой Родиона Нахапетова, и спустя бог знает сколько лет – я его понимаю.
Гастроли
В аэропорту Бостона меня отвели в сторонку, попросили снять ботинки, расстегнуть ремень и встать, как у Леонардо да Винчи: руки в стороны, ноги на ширину плеч…
Ничего нового. С некоторых пор меня шмонают везде. В Стамбуле во мне видят курда, в Тель-Авиве – палестинца; в Москве, с тех пор как сбрил бороду и перестал быть похожим на Шендеровича, по вечерам иногда просят предъявить документы, принимая за лицо кавказской нациальности.
В Америке я, сами понимаете, хорошего впечатления тоже не произвожу. А уж после третьего подряд обыска начинаю заранее дергаться, отводить глаза и покрываться холодным потом, как будто вчерась от Бен Ладена.
Но гастроли длинные, я освоился и через неделю путешествия по города и весям США при виде секьюрити в аэропорту начал сам расстегивать ремень. А потом даже набрался наглости и посетовал на свою горемычную судьбу черному дяде, искавшему в моем багаже предметы, которых там отродясь не было.
И понял, что такое настоящий черный юмор.
Дядя поглядел на меня и без тени улыбки сказал:
– Change your face…
Меняй лицо.
ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ, штат Коннектикут
В недавнем прошлом Владимир Александрович был российским олигархом, создателем и владельцем лучшей телекомпании России; он назначал и снимал министров и пинком открывал Спасские ворота. Он постоянно играл с судьбой в орел-решку, но однажды не угадал. Короче, году эдак в 1999-м Владимир Александрович крепко поссорился с будущим президентом страны.
Вскоре после этого выяснилось, что он – никакой не крупный общественный деятель, а негодяй, и телевидение это не его, и сам он преступник.
На настоящий момент у Владимира Александровича, по его собственным подсчетам, четыре ходки: два раза он сидел в Испании, по одному – в России и, совсем недавно, в Греции. Незадачливые греки арестовали его по ошибке, по старому интерполовскому запросу (компьютеры надо вовремя чистить!), а когда сообразили, было поздно, потому что процедура есть процедура.
Озадаченные собственной бдительностью, греки быстренько отпустили Владимира Александровича под подписку о невыезде, без ограничения в передвижении – и приватно попросили, чтобы Владимир Александрович сделал ноги и не позорил их правосудие.
Обещали отвернуться.
Но Владимир Александрович не был намерен делать ноги. Более того, он полагает, что на эту тему должны начинать думать его оппоненты. В настоящее время бывший олигарх живет, как уже было сказано выше, в штате Коннектикут, и в неплохих жилищных условиях прислушивается к скрипу колеса истории.
Посильно он старается участвовать в том, чтобы эти скрипящие веретена не останавливались слишком надолго. Он азартный человек, и продолжает играть с судьбой в орел-решку.
ЛЕОНИД, Сан-Франциско
Ворох фотографий со звездами всесоюзного и мирового масштаба и знание кинореалий не дает усомниться в правдивости этого удивительного рассказа.
В прошлой советской жизни Леонид был вторым режиссером на студии Горького (вот он на фотке с Табаковым, а вот – с Янковским). Пил, по его словам, по-черному двадцать семь лет напролет, и в Америку приехал в 1989 году по линии “Общества анонимных алкоголиков”. Время это было все-таки удивительное: свежеизлечившиеся по какой-то затейливой американской программе, Леонид и еще двое (втроем!) полетели на эти берега – практически на гастроли.
Организаторы шоу соорудили им несколько встреч с президентами США (я бы, может, и не поверил, но опять-таки своими глазами видел фотографию: стоит Леня, а рядом – Джимми Картер!), с ними чуть было не сказал “пили” звезды мирового масштаба (Элтон Джон лечился по той же программе – вот он, слева на фото, у зеленого лимузина).
Вообще, о своих всемирно известных товарищах по несчастью Леонид отзывается скупо, но со знанием дела – Элизабет Тейлор, вроде, завязала по-серьезке, а вот Лайза, говорят, срывается?
Тогда, в восемьдесят девятом, их казали Америке аки чудных зверей (“звезды русского алкоголизма”, как идентифицировал себя и своих собратьев сам Леонид), но когда, явочным порядком, он решил остаться, то в один день оказался на улице. Работал уборщиком в том же обществе трезвости – за это пускали переночевать и кормили. Потом сменил еще пятнадцать специальностей – и строил, и малярничал, и чего только не делал.
Сегодня Леонид работает физиотерапевтом. У него частная практика с невысокими по здешним меркам ценами, которыми он бьет конкурентов. Единственная сложность – английский язык. За почти пятнадцать лет, проведенных в Америке, инглиша у Леонида прибавилось не сильно, но для работы хватает. Когда приходит пациент, Леонид говорит ему просто: фейс даун!
Пациенты смеются, но ложатся как миленькие лицом вниз.
ЕЛЕНА, Нью-Йорк
Когда-то мы с Ленкой учились в Институте Культуры – то есть, не могу сказать, что мы там чему-то учились: мы там проводили молодость. Сегодня Элен, уже двенадцать лет как жительница Манхеттена, снимает документальный фильм о Нурееве. В первые месяцы здесь все убеждали ее, что надо идти, как все, на курсы программирования, но Ленка-Элен всю жизнь делала только то, что хотела.
Она по-хозяйски водит меня по местным “блокам” (по-нашему – кварталам). Себя она уже давно называет “нью-йоркер” и убеждена (кажется, не без основания), что это – отдельный вид людей, не имеющий никакого отношения к остальной Америке и миру вообще.
Ленка – живое и безмерно симпатичное воплощение идеи свободы. Я не успеваю следить за чередой ее бой-френдов и всегда передаю привет предыдущему. В настоящий момент ее друг – бизнесмен из Южной Африки, и сама Ленка с некоторым удивлением сообщает, что они вместе уже четвертый год (даже тревожится, что так долго – говорит, старость, что ли?)
Ее друзья – “зеленые”, белые, черные, желтые и “голубые”, ее территория – Гринич, Сохо и Ист-энд; места, где кругом NYU, университет то бишь, и его обитатели – студенты и профессура, где в каждом подвальчике – джазовое кафе, и за каждым углом тень О’Генри. Он жил тут, в районе Вашингтон-сквера, и Ленка божится, что знает, на каком именно платане висел тот самый последний лист… Город одиноких, свободных, несчастливых и тонких людей – это здесь.
В России Елена время от времени бывает, но о политике говорить с ней бессмысленно: Ельцина она еще более или менее представляла в лицо, а новый ей как-то сразу по-женски не понравился, и она потеряла к нему всякий интерес. О существовании президента Буша, впрочем, Лена тоже вспоминает нечасто: он, говорит, конечно – (далее следует оценка, вполне либеральная как по форме, так и по содержанию), но понимаешь, говорит Лена, ведя меня в правильное для ланча место, которое не знают туристы, а знают только свои, здесь все так устроено, говорит она, что они нам все по барабану…
ЕЛЕНА ГЕОРГИЕВНА, Бостон
Почему маму так ненавидят в России, спрашивает дочь Елены Георгиевны, Татьяна. Почему такие ушаты грязи? Столько лет прошло, а такая ненависть…
Елене Георгиевне – восемьдесят лет. Она была женой академика и правозащитника Андрея Дмитриевича. А еще до этого – медсестрой на фронте, где была тяжело ранена в бою с немецкими фашистами. Тех фашистов удалось победить.
О том, что Елена Георгиевна – инвалид войны, я в советских газетах не читал. Читал, что они с мужем-академиком продавали Родину. Но то ли Родина никуда не годится, то ли продавали они ее плохо, но от мужа осталась только квартира на Земляном валу в Москве, а здесь, в Бостоне, живут Татьяна и Елена Георгиевна беднее почти всех, у кого я бывал в Америке.
И уж намного беднее тех, кто эту Родину многие годы от них охранял – и продолжает охранять со страшными криками про патриотизм. Эти господа, в процессе крика и охраны Родины, всю эту Родину, буквально по периметру, как-то незаметно перевели в недвижимость по всему миру.
Любовь к Родине – доходный бизнес, но не всем дано.
Назад
На Родину я вернулся не с того конца: Канада временно закрыла свое пространство для чужих самолетов, и вот – летим домой через Аляску и Камчатку.
И вот они уже – Камчатка, Чукотка, Якутия – за левым крылом. Но под крылом ночь, и благосостояния, одолевшего эти края по случаю четырехлетнего правления новой администрации, не видно.
Подождем, пока рассветет.
