Дело было в конце декабря. Весь месяц стояли трескучие морозы, а за три дня до Нового года чуть отпустило и пошел снег. Все три дня снег падал, не переставая, и хаты в деревне Ярполь занесло по самые оконца.
Неподалеку в густом лесу среди дубов и елей стоял маленький домик, из трубы валил дым, у крыльца ждали запряжённые сани. В комнате домика перед камином сидел седобородый старик в исподнем и красной шубе, по-барски накинутой на плечи. Ноги старика пребывали в тазике, из которого поднимался пар. Рядом стоял Снеговик с чайником в руке. Снеговик наклонил чайник и горячая струя полилась в таз.
— Ой, — завопил старик, — да ты ж беня так обожжёшь!
— Вот этого, — флегматично, но с удовлетворением заметил Снеговик, — мне еще никто не говорил. Я приму это как комплимент.
— Да чтоб ды растаял, — чертыхнулся дед. — Ты ж бде доги сваришь!
— Новый год на носу, а у вас такое в носу! Такой насморк, что кроме как «С Довым додом» ничего толком сказать не можете! Как теперь детям в глаза смотреть? Как подарки им развозить?
Дед робко попробовал вытащить красные, как его шуба, ноги из таза, но Снеговик так на него цыкнул, что Дед быстро сунул их обратно.
— Ду ты божешь за меня поговорить, — пробормотал он неуверенно.
— М-да?! — язвительно поинтересовался Снеговик. — Чтоб я из круглого квадратным стал от всех ваших пинков? И вы на меня опять шипели, чтоб я замолчал?
— А что ты за ересь нёс? — От возмущения у Деда даже насморк прошёл. —Отсебятину, прости господи… Что это за стихи, я тебя спрашиваю?
У попа была собака,
Там была привязанность,
Она съела кусок мяса
И была наказана!
Снеговик с чувством долил кипятка.
— Есть люди, которые ничего не понимают в поэзии!
И в этот момент в дверь постучали. Снеговик поплёлся к двери, открыл и чуть кубарем не покатился, когда на него из морозной ночи упала заснеженная скрюченная фигура. Фигура была вся в чёрном: чёрный костюм, чёрная шляпа, чёрные сапоги. Фигура лязгала зубами, дрожала от холода и от неё сильно пахло алкоголем. Больше, в принципе, ничего выяснить не удалось, потому что, упав на Снеговика, фигура захрапела звонким счастливым храпом.
Нежданный гость, которого Снеговик с трудом уложил на диван, представлял собой интересное зрелище. Во-первых, у него был выдающийся нос, слегка загибающийся вниз, словно он сначала вырвался вперёд, а потом засомневался: а оно мне нужно? Во-вторых, у него были печальные даже во сне, сложенные домиком брови и такая пышная белая борода, что Дед в кресле невольно поднёс руку к своей, не менее роскошной.
— Эх ты ж, отрастил, — пробормотал он то ли себе, то ли гостю.
А Снеговик проворчал:
— Сколько мне тут снегу нанёс, а я убирай! Конечно, я ж с метлой с рождения, чего ж не поубирать? Вот люди пошли, думают, раз с метлой, так либо дворник, либо Снеговик.
Дед тем временем надел белые валенки, подпоясал шубу и нахлобучил на голову шапку с опушкой.
— Эх, неохота оставлять гостя одного, но делать нечего, авось проспится как раз, когда вернёмся. Поехали, Снеговик, ребята ждут!
— Ещё чего! — отрезал Снеговик. — Нечего вам с таким насморком ездить. Дома сидите! Дайте артистам поработать!
— Халтурщики! — возмутился Дед. — Делают из меня старика, одностороннюю личность. А я, между прочим, марки собираю. И лобзиком люблю… И не старый я вообще, а они всё «дедушка» да «дедушка».
— Не пущу! — истошно закричал Снеговик и заслонил собой дверь. — Только через мою лужу!
Дед ударил шапкой об пол, бросился в кресло и с тихим отчаянием прошептал:
— Они же решат, что меня нет…
В этот момент гость на диване перестал храпеть и сел, сонно протирая глаза.
При виде Деда они чуть из орбит не вылезли, и на лице его отразилась такая палитра чувств, от изумления до страха, что Дед смутился и от смущения не нашёл ничего лучшего, чем спросить:
— Ну, рассказывай, как ты себя вёл в этом году?
В ответ лицо человека в чёрном скуксилось, и он в отчаянии закачался из стороны в сторону:
— Ой, Господи, давай лучше про какой-нибудь другой год спроси!
Дед со Снеговиком переглянулись, а человек забормотал про себя:
— Да как же так? Что ж я умер-то? Вроде ж всё нормально было… Так хорошо сидели… Пили хорошо… Господи! — крикнул он Деду так неожиданно, что тот вздрогнул. — Не всегда придерживался я твоих заповедей!
— Каких заповедей? — не понял Дед.
— Тех, что ты дал Моисею на горе Синае!
Дед шепнул Снеговику:
— А где это? И что мы там дарили?
Снеговик впервые не нашёлся что сказать и развёл веточками.
— Это не мы, — твердо сказал Дед человеку. — Это, должно быть, артисты.
Человек остолбенел от изумления. Некоторое время он не отрываясь смотрел в лицо Деду, потом его взгляд начал блуждать, прошёлся по дедовой шубе, кушаку и остановился на валенках. Перешёл на Снеговика. Человек прищурился, заморгал и произнёс:
— Так я не умер!
Дед со Снеговиком переглянулись.
— Нет, наверное, всё-таки, да, — бормотал гость. — Или, скорее всего, таки да, что нет.
— Кажется, мне действительно лучше никуда сегодня не ехать, — пробормотал Дед, — у меня, кажется, бред. Что да? Что нет? Давайте по порядку. Значит так, зовут меня Дедом Морозом…
— Дедом Морозом? — воскликнул гость. — Значит, он, то есть ты, существуешь?
— Я перед ним стою, я с ним разговариваю, я дом построил, в котором он отогревается, а он сомневается! – обратился Дед к Снеговику.
— Значит, так…— очень медленно, обдумывая каждое слово, произнёс гость. — Меня зовут Нафтоле Финкельман, и я шамес при синагоге.
— Шамес?
— Ну да, это как смотритель, слежу, чтоб всё было в порядке.
— Это типа как ты у меня, — шепнул Дед Снеговику.— А что же ты, шамес эдакий, ночью в лесу делал?
Шамес в растерянности развёл руками:
— Чтоб я так жил, не знаю!.. Помню, пригласил меня реб Элимелех пропустить стаканчик. Выпили мы, значит… потом позвали скрипача.
— Это хорошо, — кивнул Дед. — А по лесу зачем ходил?
— Ну слово за слово, туда-сюда, выпили ещё… Пришёл кларнетист… Цыгане потом пришли, не знаю откуда. А что ж было дальше-то? Дальше… А, цыгане были с медведем.
— А в лесу что ты делал?
— Так медведь же убежал. Ну и я за ним…
— Да кто ж зимой ночью по лесу за медведем гоняется?
— Так он же в моем тулупе убежал!
— Вообще-то, медведи зимой спят, — одозрительно заметил Снеговик, но Дед, усиленно поворачиваясь к нему спиной, ловким движением руки достал из-под полы флягу и подмигнул гостю. Налил. Мужчины подняли чарки и замерли.
— Ну, с Новым годом, — ухнул Дед, выдохнул и выпил.
— Лехаим, — крякнул шамес и повторил его действия точь-в-точь. Снеговик тем временем стоял у двери, сложив ветки на груди, и смотрел на обоих с ледяным выражением на лице.
— А сам-то откуда, шамес? — спросил Дед и налил по второй.
— Из Ярполя я. Слыхал о таком местечке?
— Как не слыхать, как раз туда собирались сегодня вечером.
В этот момент в комнату вошла девушка необыкновенной красоты: белое как снег лицо, тёмные как ночь глаза, золотая коса до пояса.
— Снегурочка! — позвал Дед. Девушка, не обращая на него никакого внимания, плавной походкой подошла к буфету и принялась открывать и закрывать его многочисленные дверцы.
— Снегурочка! — гаркнул Дед и замахал руками. Девушка вздрогнула, вскинула на него глаза, поспешно вытащила из ушей наушники . — Готовься, внученька, скоро поедем, как раз по дороге гостя в Ярполь подбросим.
Снегурочка кивнула «Здрасть» и снова воткнула в уши наушники. Она взяла из буфета тарелку с пирогом, прокричала: «Я буду у себя!» и вышла. Шамес проводил её взглядом.
— Внучка?
— Ага. За детей и внуков!
— За детей и внуков! — вздохнул Шамес.
И тут к ним подсел Снеговик.
— Так ты, значит, из Ярполя? —сладким голосом спросил он.
— Ага, — улыбнулся шамес, и Снеговик удивился до чего светлые и грустные у него были глаза.
— А нам как раз туда и нужно. Только вот видишь, приболел Дед. Насморк. Я уже не говорю про сердце и радикулит. Про плоскостопие вообще молчу. Не надо ему никуда ехать,— доверительно прошептал Снеговик.
— Не надо, — согласился шамес.
— Про психическое здоровье я и не заикаюсь, — выразительно поднял брови Снеговик.
— Ах ты ж… Я тебя вот сейчас так огрею, ты обо всём заикаться будешь! — закричал Дед, схватил свой посох и бросился на Снеговика, а тот юркнул за кресло, на котором сидел гость. Дальше началось невообразимое. Снеговик бегал по комнате с криками «Ой, мамочки!», а Дед гонялся за ним с удивительной для такого возраста и размера прытью, норовя огреть его посохом. В порыве погони Снеговик не заметил таза с водой, который всё ещё стоял на полу, зацепил его, опрокинул и залил всю комнату.
— Ах ты ж, снежная бестия! — зарычал Дед и вдруг остановился. — Ой, валенки!
И действительно, валенки деда из белоснежных превратились в грязно-серые.
— Ой, — пискнул Снеговик.
— Да чтоб тебя, — ругнулся Дед, сел и принялся стягивать с ног промокшую обувку. — Новые ж совсем были! Как теперь ехать?
— Вы знаете, я, наверное, пойду, — раздался неожиданно голос шамеса. — Спасибо вам за гостеприимство, но, я думаю, мне пора. У вас столько дел, я вижу, не до гостей.
Снеговик повернулся к нему, и угольки его глаз блеснули новой идеей.
Сани мчались по искрящемуся снегу, вздымали волну встревоженных снежинок и звенели колокольчиком под дугой. Они были нагружены мешками с подарками, места в них только и оставалось, что для одной Снегурочки. На облучке восседал Снеговик. Рядом с ним, в красной шубе и низко, на самые глаза надвинутой шапке, сидел шамес.
В эту новогоднюю ночь в Ярполе никто, кроме самых старых и малых, не спал. За крохотными, залепленными снегом оконцами сверкали нарядные ёлки, снег скрипел под сапогами ярпольчан, когда они шли в гости, обняв пузатый бутыль, или, наоборот, когда возвращались, лихо распахнув тулупы и распевая песни в клубах белого пара. Первыми сани заметила детвора и с криками «Дед Мороз! Дед Мороз!» окружили их.
— А что теперь делать? — шепнул шамес Снеговику.
— Шапку надвинь, у тебя глаза грустные, веселей гляди! — Снеговик встал и, улыбаясь как народный артист, пошёл навстречу детям.
Ах, как гулял весь Ярполь в ту ночь! Как желал сам себе счастья, здоровья и благополучия в новом году! Какие подарки раздавали детворе Дед Мороз со Снегурочкой и Снеговиком, один другого лучше! Какие шутки откалывал Снеговик, не давая Деду Морозу и слова сказать! И когда ночь стала сереть у краёв, и ярпольчане начали расходиться по домам, пришло время Снеговику, Снегурочке и шамесу прощаться.
— Спасибо, — зевнул Снеговик.
— Спасибо тебе, — зевнул в ответ шамес и начал стягивать с себя красную с белой опушкой шубу.
— Да ладно! — Махнул Снеговик веточкой. — На днях заеду, заберу. Иди так, а то замёрзнешь. С Новым годом!
— С Новым годом! — прокричала Снегурочка, которая опять надела наушники.
Сани умчались в переливах колокольного звона и снежной пыли, а шамес долго стоял и махал им вслед. Он только сейчас почувствовал, как безмерно устал. Шамес побрёл домой на одеревеневших от усталости ногах, старый еврей в дедморозовской шубе посреди украинской зимы.
Проходя мимо одной хаты, шамес заметил приоткрытую дверь и крошечную фигурку на пороге. Шамес хорошо знал эту хату, здесь жил сапожник Хаим, известный на весь Ярполь бедняк. Жалкая фигурка в дверях, это, наверное, один из его отпрысков, самый младший, наверное, Янкель. Шамес повернул голову. Точно, Янкель. Лет пять, не больше. Янкель был босиком, в одной рубашке, несмотря на холод; у него были растрёпанные со сна волосы и огромные распахнутые настежь глаза:
— Дед Мороз!
Шамес замер в замешательстве. Эх, где же все эти мешки с подарками, когда они по-настоящему нужны?
— Ты принёс мне подарок? — словно читая его мысли, прошептал мальчик. — Я знал, я знал! Я так просил Бога, так просил, чтобы ты пришёл и принёс мне подарочек!
Шамес поднял глаза к небу с немым вопросом. Ответа не было. Он попробовал опять, на этот раз с упрёком. Опять тишина.
— Как всегда, — вздохнул шамес. — Когда мне нужна помощь, так иди и сам разгребай, а когда я могу сам прекрасно справиться, так обязательно Ты вмешаешься! Я не жалуюсь, я просто привожу к сведению.
Вздохнув ещё тяжелее, шамес сунул руки в карманы и — о чудо! в правом он нащупал маленькую деревянную лошадку.
— Спасибо, — с чувством сказал он небу. — Извини, не понял. Ты же знаешь, у меня это часто.
Шамес направился к ребёнку. Мальчик стоял, не двигаясь, торжественный и светлый. Глаза его были полны такого счастья, которое не даётся ни деньгами, ни достатком, ни тёплой одеждой, ни вкусной едой; такое счастье даёт только исполнение самого сокровенного, самого невероятного желания, когда ты ещё ребёнок и ещё доверяешь тому чуду, которое с тобой происходит.
Шамес присел на корточки перед ребёнком и с улыбкой доброго волшебника достал из кармана лошадку. Лицо мальчика расцвело и расплылось в радостной улыбке, и тут же вытянулось в расстроенной гримасе. Шамес глянул на лошадь: у неё не было правой передней ноги.
Неизвестно, сколько они вот так смотрели друг на друга, маленький мальчик и белобородый старик, оба одинаково расстроенные, разочарованные, растерянные. Наконец, шамес начал говорить медленно, пробуя каждое слово на правду и на прочность, прежде чем произнести его:
— Послушай, это очень особый подарок. Бог создал этот мир несовершенным, в нём не то что лошадиной ноги не хватает, поверь мне, этому миру не хватает гораздо большего. И он подарил нам этот мир, чтобы мы сделали его лучше. И мы сказали «спасибо» и стараемся, видишь ли, как можем. Скажи мне, разве так тяжело было бы Богу, который может всё, взять и подарить нам мир немного получше? Совершенный мир, над которым нам не нужно было бы работать? Конечно же, не тяжело! Что для Его всемогущества маленький совершенный мир? Я тебя умоляю…Но если бы Бог подарил нам совершенный мир, это означало бы, что Он считает — мы ни на что не способны. Красиво это было бы, такой подарок, а? Нет, мой мальчик. Так и тут. Я дарю тебе лошадь, которую ты можешь сделать лучше. Твой папа приделает ей новую ногу. Во всём Ярполе нет никого, кто сделал бы это лучше тебя и твоего отца. И эта лошадь будет краше, чем была. Это же важнее, чем просто подарок, который ты уже не можешь улучшить, а можешь только поломать! Да? Ну, с Новым годом!
Мальчик счастливо закивал и скрылся за дверью, прижимая к груди своё сокровище. А шамес побрёл домой. Пока он сидел на корточках перед ребёнком, за его спиной взошло солнце, снег побелел, всё вокруг искрилось, сверкало и молчало. И по этой красоте шёл шамес, в шубе нараспашку, еле передвигая усталые ноги и тихонько, вполголоса, разговаривал с Богом.
Елена Якубсфельд, 2020г.
Рисумки Златы Якубсфельд
