ВОЛОНТЕРЫ ДОБРОТЫ

Елена Петухова. Фото Инессы Лазенби

Мы познакомились прошлой зимой, когда я наткнулась на объявление в одной из групп на Фейсбуке: фонд «Оранжевый пингвин» приглашает на детский мастер-класс по изготовлению новогодних поделок. Входной билет – пожертвование в фонд. Улыбнувшись веселому названию, я подумала, что это отличный способ провести время с дочерью, а заодно сделать доброе дело. Ведущая с необычным именем Сана моментально увлекла всех участников целой серией новогодних мини-проектов: дети сосредоточенно вырезали, строили и клеили, мамы и папы были на подхвате, и у всех глаза светились веселым азартом.

Сана была в смешной рождественской шапочке, за что немедленно заработала прозвище Эльф от моей дочки.

Помню, садясь в машину, поймала себя на мысли, что такого по-настоящему новогоднего настроения не испытывала, пожалуй, давно. И когда на фейсбуке появилось объявление о благотворительном мастер-классе для взрослых, я, не задумываясь, подписалась. На этот, и еще на один. А потом еще. И каждый новый класс был праздником: незнакомые между собой люди – открытые и добрые, смешливые и немножко застенчивые – моментально находили общий язык, знакомясь и делясь историями.

Организаторов классов трое: Лена Маковэй, Фируза Савченко и Сана Симоненко. Познакомившись ближе, я поняла: о них невозможно не рассказать.Три женщины, три мамы, у каждой своя уникальная история, и все три – волонтеры фонда «Оранжевый пингвин».

Фонд, созданный несколько лет назад, занимается поиском медицинского оборудования для детей с ДЦП и СМА (спинальная мышечная атрофия), живущих в странах бывшего Союза. Оба заболевания малоизлечимы, но можно научиться счастливо жить даже с таким страшным диагнозом, всего-то и нужно, что специальная коляска, корсет, кресло для ванной… Вот только получить все это порой практически невозможно.

Да, на бумаге каждому маленькому пациенту положен целый список специальных приспособлений, но у государства нет на это бюджета. Хорошо, если врач выпишет 5 предметов, без которых ребенок не может полноценно жить. А нужно 20, иногда в прямом смысле жизненно необходимых вещей: без специальных устройств некоторые дети просто не выживут вне стен реанимации. Другим же можно помочь, затормозить болезнь, продлить жизнь, но… Чем дальше от крупных мегаполисов, тем более безнадежными кажутся попытки обеспечить больным деткам достойную жизнь. Для всех, кроме мам.

Мамы встают в очередь в «Оранжевый пингвин», и волонтеры начинают свою работу. Они собирают пожертвования, устраивая благотворительные акции, ищут по всему миру нужное оборудование, договариваются о перевозке, чтобы облегчить жизнь еще одному маленькому человеку. Это не только и не столько про деньги, это ежедневная кропотливая работа, состоящая из бесконечных звонков, договоренностей, поисков и иногда чувства бессилия. Но всегда есть цель, и совсем нет времени на отчаяние.

Мне казалось, что благотворительность – удел тех, кто уже всего достиг, кто наладил свою жизнь и не беспокоится о завтрашнем дне. Ведь когда самому несладко, разве найдешь душевные силы, чтобы заботиться еще и о других? Фируза, Сана и Лена каждый день доказывают, что потребность делать добро не зависит ни от каких жизненных обстоятельств.

Мы договорились встретиться на детской площадке: у всех дети, семьи, заботы.

Расскажите, как вы пришли в фонд?
Лена и Фируза переглядываются, улыбаются.
Лена: Мы с Фирузой познакомились, когда обе жили в Иллинойсе. Встретились через общих знакомых, у обеих детки были совсем маленькие, стали общаться. Дети плохо спали, и мы ночами сидели в интернете в группе русских мам. Однажды промелькнуло сообщение о сборе денег для мальчика, которому нужно медицинское оборудование, история была настолько страшная, что мы просто не могли пройти мимо. Моментально примеряешь ведь на себя, особенно когда у самой на руках грудной ребенок, и материнский инстинкт зашкаливает. Стали дальше искать, пришли в группу «Мы – Люди», специально созданную для различных благотворительных проектов. И как-то сразу поняли, что можно и нужно помочь. Сначала пытались собирать деньги на оплату лечения, но это оказалось невероятно сложно с бюрократической точки зрения, и тогда услышали про фонд «Оранжевый пингвин», которому нужны волонтеры. Мы понимали, что не сможем изменить весь мир и помочь сразу всем, хотя очень хочется, но это же не повод опускать руки. Проекты «Оранжевого пингвина» оказались именно тем, что нам вполне по силам.

Сана: Мы из Питера, переехали в Америку полтора года назад. Нам с мужем показалось очень символичным, что приехали прямо в День Благодарения. Никого и ничего не знали, из знакомых – корейская пара, они первое время очень помогли. Сразу решили, что я год не буду работать, чтобы наладить быт и помочь детям адаптироваться. А через полгода я стала сходить с ума от безделья. В Питере у меня был свой бизнес, созданный с нуля: агентство по оформлению свадеб. Я ведь по специальности флорист-декоратор и парикмахер-стилист. Никогда не сидела без дела, а оказавшись в полном вакууме в Далласе, затосковала. Передвигала мебель по квартире, а мебели толком и не было, так я надувную кровать из комнаты в комнату переносила. Нужно было срочно придумать себе какое-то дело. Английского почти не знала, машину не водила, поэтому стала искать возможности для волонтерства. Большинству благотворительных организаций все-таки нужны люди с английским и свободой передвижения, так что отвечали мне с неохотой, если вообще отвечали. А потом мне написала Фируза и сказала, знаешь, по-моему тебе к нам.

Первый же проект, за который я взялась, был поиск коляски для мальчика Макса из Украины. Макс был после аварии, помочь нужно было быстро. И я подумала, а зачем искать коляску в Америке, когда ее наверняка можно найти где-то ближе? В тот раз невероятно повезло: в Волгограде нашлась нужная коляска, но оказалось, что Россия не посылает посылки в Украину. К счастью, мои знакомые буквально на следующий день уезжали как раз туда и согласились довезти груз. Только коляску нужно было из Волгограда доставить на вокзал в Москве меньше, чем за сутки…

Выручили люди, которым «Оранжевый пингвин» когда-то помог: они сразу же откликнулись и передали коляску с московским рейсовым автобусом. Страшно сложная цепочка, которая, тем не менее, сработала, как часы, и Макс уже через пару дней смог передвигаться. Вот этот первый самостоятельно организованный проект дал мне такой заряд уверенности и энергии, что я поняла: это – мое.

Люди часто боятся связываться с благотворительностью, особенно когда речь идет о помощи больным детям. Это ведь беда, которую нужно пережить, от нее не закроешься, так или иначе ты все равно думаешь об этом больном ребенке и переживаешь и страдаешь вместе с ним. Это стресс огромный, но когда все получается, когда ты знаешь, что удалось сделать жизнь человечка лучше, испытываешь сильнейший душевный подъем. И силы появляются, и желание делать больше. Появляется уверенность в том, что ты можешь почти все. Каждый ребенок, для которого мы что-то сделали, – это наша личная победа. И мы ее празднуем.

Лена: Это действительно внутреннее наполнение совсем другое, как марафон: ты бежишь, бежишь, тебе трудно, больно, но ты точно знаешь, что когда достигнешь финиша, будет хорошо. Со временем кожа, конечно, становится толще, уже не так остро реагируешь, знаешь, что можешь помочь. То есть не просто прочитать пост о больном ребенке и думать о том, что хорошо бы что-то придумать, но что же ты можешь поделать, и расписаться в собственном бессилии, а взять и сделать.

Сана: Волонтеры немножко похожи на врачей, хирургов: я раньше думала, как же они могут оперировать, ведь бывает, что пациенты умирают, и взрослые, и дети? Но они продолжают лечить всех, и каждый день делают свою работу. Потому что да, бывают неудачи, но ведь есть и те, кого спасли. В конце концов, не нам решать, кому сколько отпущено. Со временем мобилизуешься, и уже тратишь время не на то, чтобы плакать и жалеть, а на то, чтобы что-то делать.

Фируза: Меня вдохновляют мамы, я из-за них занимаюсь волонтерством. Когда нормальная среднестатистическая женщина становится той самой Русской Женщиной, которая коня на скаку останавливает и горы сворачивает ради своего ребенка, я понимаю, что мне есть на кого равняться. Потрясающее мужество, безграничная любовь и удивительный оптимизм этих мам моментально заставляет собраться и идти вперед. Хочется быть с ними рядом, в одном строю.

Лена: Мамы нам говорят, что мы такие, потому что где-то там, в Техасе, есть вы, волонтеры, которым не все равно, а значит есть надежда. Все взаимосвязано: они сильные, потому что у них есть надежда, а у нас есть силы, потому что мы видим, как они ежедневно делают невозможное.

Сана: Мама маленького Ансара поменяла мое мировоззрение, я поняла, что могу быть счастлива не потому, что у меня большой дом, а потому, что мои дети здоровы, они вот тут, со мной. Волонтерство в фонде для меня – это своего рода благодарность за моих детей.

Фируза: Еще один урок от таких мам: вот у тебя у дочери волосы рыжие, а у Саниного сына – светлые, один ребенок здоровый, а другой больной, но у нас у всех есть единое стремление сделать своих детей счастливыми и много-много любви, которая каждую из нас окрыляет. Даже если ты знаешь, что твоему ребенку жить осталось несколько лет в лучшем случае, ты каждый его день наполняешь счастьем и испытываешь восторг просто оттого, что он улыбается. В том, как мамы неизлечимо больных детей развивают их, радуются с ними, есть красота. Лично для меня открылся новый предел человеческих возможностей: жить и любить на грани, несмотря ни на что.

Как вы решаете, каким детям помогать?

Лена: У нас есть четкий протокол: любой ребенок, который встал в очередь в фонд Оранжевый Пингвин, получает помощь согласно очередности.

Сана: Для меня именно такой подход работает идеально, потому что ты не можешь выбирать, кому помочь, кто лично тебе симпатичен. Например, есть ребенок, которому нужно жизненно необходимое оборудование, но есть другой, которому нужна коляска, без которой ему просто сложно передвигаться. Конечно, спасти жизнь важнее, но ты точно знаешь, что если всегда выбирать тех, кому необходима помощь по жизненным показаниям, тот, другой, никогда не дождется своей коляски. Поэтому существует очередь, и мне так проще.

Фируза: мне очень нравится иметь дело с людьми, которые себе сами помогают. Я и на работе люблю иметь дело именно с такими. И мамы наших подшефных детей, и сами дети – они бойцы, им хочется помогать, потому что они этого заслуживают.

Страшно бывает?

Фируза: Конечно. Иногда бывает, что мы не успеваем, тогда страшно. Но всегда думаешь о других, которым можешь дать надежду.
Сана: Страшно бывает, но это же не в наших силах решать, когда забрать ребенка. Можно бояться и просто отойти в сторону, а можно попробовать сделать все, что можешь.

До переезда в Америку вы тоже занимались волонтерством, благотворительностью?

Лена: Нет. Я всегда всех жалела, с самого детства, однажды отдала нищему советские рубли, которые уже не ходили, потому что мне сказали, что они, мол, будут иметь большую ценность в будущем. Мне лет 11 было.

Фируза: Я переехала в США в 19 лет, и уже в Америке лет десять помогала с усыновлением детей из России и бывшего Союза. Ездила в детдома, решала организационные вопросы, переводила. Потом помогала с адаптацией в новой стране. Один раз, побывав в любом детском учреждении в России или Украине, ты уже не сможешь жить как раньше: выходишь оттуда с четким убеждением, что нужно что-то делать, потому что не делать нельзя. И я старалась изо всех сил, чтобы как можно большему числу детей найти родителей.

Сана: Мы еще в России много помогали детям из детских домов – тем, за кого молиться некому, у кого нет мам.

Семьи вас не ревнуют?

Лена: Сначала, конечно, было непросто: меня как волной накрыло, я любую свободную минуту тратила на поиск денег, доноров, оборудования, писала, звонила. И, конечно же, муж был не особенно доволен. А потом научилась разделять, стала отслеживать, сколько времени и эмоций могу позволить себе потратить на фонд.

Есть ли разница между русскоговорящими и американскими донорами?

Фируза: А у нас большинство доноров русские. Американцам трудно объяснить про фонд, про ситуацию с медицинским оборудованием. А эмигранты моментально понимают, поскольку выросли там. Но разница, конечно, есть: американцы с детства приучены к благотворительности, к самой идее волонтерства, они загодя планируют, сколько смогут, скажем, в этом году потратить на помощь другим. Опять же, суммы, потраченные на благотворительные цели, списываются с налогов.

Основная проблема в том, что нас никто не знает. Когда есть крупный фонд, который известен всем, люди готовы помогать. Та же ситуация и в России: там, например, если в новостях объявили сбор на срочную операцию ребенку, вся страна скидывается по копейке через СМС, и за один день закрывают полумиллионный долларовый сбор. Это очень мощная схема, жаль, что здесь такого нет.
Сана: С другой стороны, это ведь позор для страны, что на операцию ребенку должны собирать деньги люди по всей стране, а государство не берет на себя никакой ответственности. Вот и получается, что люди готовы открыть сердце, помочь, а государству, по сути, все равно.

Отсутствие информации о фонде – это еще и проблема недоверия. Наверняка и здесь такое есть, но в России довольно распространены мошеннические схемы с благотворительностью. У людей хватает наглости и цинизма наживаться таким образом. К сожалению, услышав про одного обманутого, 10 человек побоятся связываться, особенно с небольшими фондами. В Америке доверия намного больше, люди по умолчанию верят в порядочность и добрые намерения, и это здорово.

Я столкнулась с потрясающей отзывчивостью русских в Америке. У меня в Фейсбуке 800 друзей, и когда я просматриваю ленту, создается ощущение, что все всем помогают. Каждый день. Кто-то работает волонтером, кто-то в школу идет помогать учителям с очередным проектом, кто-то раздает еду бедным. Ощущение нашей общности и правильности происходящего просто невероятное. И если мои виртуальные друзья вдруг не откликнулись, я уверена, что они уже помогают где-то еще.

Большинство людей, которые помогают фонду, они все-таки просто дают деньги и не готовы постоянно заниматься помощью другим, а вы сделали волонтерство частью своей жизни. Мне кажется, этим вы принципиально отличаетесь, так?

Сана: Я не согласна. Люди, которые переводят деньги, приходят на мастер-классы, – вы тоже волонтеры, вы еще как помогаете! Ведь поучаствовав в классе, вы делаете фотографии, пишете в социальных сетях и тем самым рассказываете о фонде другим людям. Это огромный шаг вперед для нас. На первый класс, который мы делали, пришли всего три человека, но эти люди, каждый, не просто похвастались своей поделкой, они поделились душевным теплом и написали о своем опыте. И больше людей стало приходить. Мы тогда собирали большую сумму для маленького Ансара и классы делали каждую неделю: рисовали картины, делали сезонные поделки, детские классы устраивали. И каждую неделю люди шли! Некоторые еще и предлагали свои дома и сами собирали своих друзей для очередного мероприятия. Это тоже волонтерство, просто у нас у всех своя ниша.

Фируза: Я соединяю приятное с полезным, поскольку очень люблю собирать у себя компании. С тех пор как мы стали устраивать мастер-классы, я потихоньку стала учиться рисовать.

Собирая деньги, вы обращаетесь к другим людям с просьбой. Вы не стесняетесь просить? Нет ли опасения, что постоянными обращениями вы можете кого-то оттолкнуть? Ведь некоторых наверняка раздражают регулярные сообщения о сборе средств на Фейсбуке.
Лена: Мне просить всегда неловко. Раньше я обращалась ко всем, потом стала смотреть, кто откликается, и уже их старалась привлечь в качестве доноров. Но иногда бывают случаи, когда надо стучаться во все двери, и оказывается, что просить для других вовсе не так неудобно, как для себя любимой. Если бы было нужно лично мне, я бы постыдилась, мы так воспитаны: просить стыдно.
Конечно, стараешься не засорять ленту, не навязываться. В какой-то момент осознаешь, что некоторые люди тебя убрали из своих соцсетей, – значит, нам с ними не по пути.

Сана: Мы всегда стараемся что-то предложить взамен: свои умения, интересный творческий проект, просто возможность провести время в приятной компании, в конце концов. Для других просить мне несложно, а для себя я и не прошу. Наверное, поэтому мне так часто помогают (смеется). Это еще один эффект работы в фонде: вокруг тебя собираются люди, у которых есть внутреннее стремление заботиться о других.

Есть ли что-то одно, самое важное, чем «Оранжевый пингвин» изменил вашу жизнь?

Лена: Я нашла множество новых друзей, каждый из которых сам по себе достоин восхищения. Без фонда я бы их, наверное, никогда не встретила. Они стали близкими мне, почти родными, даже несмотря на то что с некоторыми общаемся только виртуально. Мы чувствуем себя одной командой, это намного больше чем соцсеть. Говорят, что иногда нужно прожить всю жизнь, чтобы найти родных по духу людей. Мне повезло, благодаря фонду я стала богаче друзьями. Это мои люди теперь, и я счастлива, что они есть в моей жизни.

Фируза: Для меня это мамы детей, которым мы помогаем. Когда я вижу их героизм, совершаемый ими ежедневный подвиг, мое мироощущение меняется. Они меня мотивируют быть лучше, добрее, скромнее. Иногда думаешь, что вот ребенок, у которого не до конца выросли пальчики, и его надо жалеть. А на самом деле жалеть надо тебя.

Сана: А у меня полностью изменилось представление о сообществе русскоговорящих людей в Америке, стало намного более позитивным. Оказалось, что рядом с тобой ходят, живут сотни людей, для которых делать добро – это нравственная норма. Из-за фонда я каждый день встречаю уникальных, интереснейших людей, многие из которых остаются со мной. Это праздник и пир души.

Я ехала домой и думала, что Лена, Сана и Фируза меняют не только жизнь детей, которым повезло попасть в «Оранжевый пингвин». Они меняют каждого из нас, заставляя задуматься и главное – вдохновляя делать. А дома на вопрос мужа, где это мы пропадали, дочь, не задумываясь, ответила: мы встречались с Эльфами. Что ж, устами младенца…