
На встрече в Хьюстоне кинокритик Антон Долин много говорил о фильмах, которые стоит посмотреть в этом году. Среди них, конечно, хиты последнего уикенда «Барби» и «Оппенгеймер».
Долин отмечает, что «Барби» режиссера Греты Гервиг – «не просто интересный, а один из самых оригинальных фильмов года. Фильм мечется между самобытностью и шаблонами, наглым новаторством и традиционными ценностями, вызывающей независимостью и прямой рекламой главных заказчиков, корпорации Mattel, которую создатели — сама Гервиг и ее партнер, соавтор сценария Ноа Баумбак, — умудряются изобретательно троллить, не прекращая воспевать. Результат — чрезвычайно креативное и вопиюще несовершенное кино. Это, пожалуй, к лучшему. Ведь лейтмотив картины — острое переживание собственной небезупречности.
Пролог — пародия на первую сцену «Космической одиссеи 2001» Стэнли Кубрика. Рассказчица (Хелен Миррен) с едва заметной иронией в голосе говорит о мире, где девочкам было дозволено играть только с пупсами, воображая себя матерями, пока им не было явлено откровение: исполинская Барби, воплощенный идеал женщины. За кадром звучит не только Рихард Штраус, но и венгерский авангардист Дьердь Лигети, столь любимый Кубриком; зритель начинает догадываться, что хитами Дуа Липы и Билли Айлиш (впрочем, оба и уместны, и хороши) дело не ограничится. То же самое касается основной интриги «Барби», умудряющейся совместить отнюдь не новый сюжет о путешествии живой игрушки в мир настоящих людей с небанальными рассуждениями о женской субъектности, апроприации и патриархате.
Не только красивая, но и невероятно смешная Марго Робби восхитительно даже не играет, а именно воплощает «стереотипную Барби». Именно так ее и зовут. Званием героиня гордится, будто бы это не амплуа, а профессия.
Стереотипная Барби — душа розовой страны, где все бессмертны и счастливы, поскольку живут понарошку: «пьют» из пустых чашек, «купаются» в пластиковом море, «загорают» под нарисованным солнцем. И даже не подозревают, чем можно было бы заняться наедине со своими идеальными бойфрендами-Кенами, проводящими дни и ночи исключительно на пляже (свои домики им не положены).
Однажды на вечеринке стереотипную Барби посещает шокирующая мысль о собственной смертности. Прогнать ее оказывается не так-то просто. Мир рассыпается на глазах: на бедрах куклы появляются первые признаки целлюлита, пятка, обычно приподнятая каблуком, «некрасиво» опускается на землю.
Фильм буквально трещит по швам и чуть не лопается от идей. Это притча о тоталитарном сознании, делающем человека рабом социальных клише, упакованная в разноцветно-сказочную обертку. Но в то же время исследование самой природы игры, пластмассового заменителя реальности, компенсирующего наши фобии и служащего домашней версией психотерапии. Вывернутая наизнанку сказка об осуществлении американской мечты — не столько преуспеть, сколько найти себя.
В самой интересной части фильма герои пытаются обнаружить в настоящей Америке идеальный патриархат: выясняется, что его отыскать ничуть не проще, чем последовательный и жизнеспособный феминизм. Наконец, «Барби» — вариация на темы «Пиноккио», самого известного сюжета о превращении куклы в настоящего человека. Может ли эта трансформация в принципе быть самоцелью, не спокойнее ли остаться пластиковой игрушкой с незамутненным сознанием? Еще один отличный вопрос.
Единственная — но серьезная — проблема фильма в том, какие он дает ответы. Когда Барби натыкается на живую девочку, та выливает на нее ведро ледяной воды: да вы, куклы Mattel, со дня изобретения задаете нереалистичные стандарты красоты, угнетая своих владелиц и ломая их психику. Барби — не что иное, как фашистское порождение капиталистического сознания, говорит девочка-подросток. Это смешная, но довольно неуютная сцена, ведь все сказанное отчасти справедливо.
Как же быть с тем, что фильм снят по заказу самих Mattel, сколь угодно самоироничных, но уж точно не действующих себе в убыток? Да и с тем, что Голливуд, конечно же, эксплуатирует талантливую Грету Гервиг (а с ней Марго Робби, Билли Айлиш и остальных участниц шоу) не в меньшей степени, чем карикатурные корпоративные боссы из фильма — наивную оптимистку Барби.
Примиряющая развязка, наполненная общими местами, сделана технично и с юмором, пафос мастерски сбит остроумной финальной сценой. Современный зритель выйдет из зала довольный, даже не заметив, что не только посмотрел неординарный фильм, но заодно в нагрузку купил куклу, хоть и самого прогрессивного образца. Патриархат, может, когда-нибудь удастся одолеть, капитализм — вряд ли.
**
Фильм Кристофера Нолана «Оппенгеймер» может восхитить, испугать, ввергнуть в уныние, утомить, навести на неожиданные мысли. Но вряд ли скользнет по сознанию, не оставив следа. Если к некоторым своим сюжетам Нолан подходил как к умозрительным научным экспериментам (таковы «Помни», «Начало», «Довод»), то в «Оппенгеймере» он позволил себе быть художником, увлекающимся и иррациональным. Зритель на сеансе в самом деле может почувствовать ужас, поскольку страшно было и самому режиссеру.
В начале фильма один из старших товарищей Роберта Оппенгеймера доходчиво объясняет молодому, пока не уверенному в себе ученому: «Неважно, умеешь ли ты читать ноты, — важно, слышишь ли музыку». Так вот, не столь важно, насколько глубоко разобрался в ядерной физике Кристофер Нолан и насколько точно передал нюансы биографии изобретателя (хотя Кай Берд, автор документального первоисточника, увесистой книги «Американский Прометей», режиссера одобрил). Существенно другое: он слышит пугающую музыку ядерной бомбы и способен найти для нее такой экранный эквивалент, который позволит достучаться до миллионов зрителей.
Глубинные, воспитанные с ранних лет фобии — Нолан боялся ядерной бомбы, как все дети его поколения, родившиеся в 1970-х, — сделали «Оппенгеймера» предельно личным фильмом, хотя парадоксальным образом это самая фактографически точная и скрупулезная работа автора. Неравный баланс субъективного с объективным выражен в причудливом решении тасовать цветные сцены, постепенно раскрывающие историю Оппенгеймера, с черно-белыми, увиденными глазами главы комиссии по атомной энергии США Льюиса Штраусса.
Великолепно сыгранный неузнаваемым Робертом Дауни — младшим (каким же яростным, судя по всему, было его желание освободиться от Тони Старка!) Штраусс рассказывает свою версию истории на слушаниях, суть которых прояснится не сразу. Оппенгеймер, очевидно ставший для Киллиана Мерфи ролью всей жизни — такая выпадает лишь единожды, — тоже проходит допрос с пристрастием, по итогам которого решится, сохранит ли он свое незаурядное влияние или останется без доступа к важнейшему стратегическому процессу — работе над водородной бомбой. Нолан признавался, что его двое героев вдохновлены Сальери и Моцартом из «Амадея» Милоша Формана. Опять музыка.
Невероятный дизайн звука («Оскар» команде Нолана обеспечен). Ритмичный монтаж, в котором нашинкованы эпизоды разных времен, отнюдь не сразу складывающиеся в цельную картину. Операторские находки Хойте ван Хойтема, исполненные с оперным размахом; если можете, посмотрите фильм в проекции 70 миллиметров. Саспенс усиливает саундтрек Людвига Йоранссона («Довод»), в котором лидируют нервные струнные. Передовые визуальные эффекты, включая испытание Тринити — эмоциональную кульминацию трехчасового повествования, — создавались без компьютера, такой у Нолана пунктик. Тем сильнее завораживают визионерские абстракции из головы Оппенгеймера — волны, частицы, атомы, звезды, черные дыры, открытие которых ученый предсказал, — сближающие картину с некоторыми работами, например, Джеймса Таррелла.
Сам Оппенгеймер, соответствуя эпохе, слушает Стравинского, любуется Пикассо, читает «Бесплодную землю» Томаса Стернза Элиота. В этом ряду он ощущает себя не менее органично, чем рядом с Альбертом Эйнштейном (Том Конти), Нильсом Бором (Кеннет Брана), Эдвардом Теллером (Бенни Сэфди), Исидором Айзеком Раби (Дэвид Крамхолц) и другими важнейшими учеными XX века. Нолан не оставляет сомнений: то, чем заняты и одержимы они все, начиная с Оппенгеймера, — тоже творчество. Именно поэтому, отдавшись процессу, они просто не могут подумать о результате. Последствия буквально ослепляют и сбивают с ног, заражая своих создателей чувствами вины и ответственности (серьезного различия между ними Нолан не делает).
Произведение важнее художника, открытие — первооткрывателя, это режиссер прекрасно знает. Поэтому его фильм так мало напоминает традиционный байопик и избегает главной ловушки жанра — закопаться в детали биографии, не сумев донести, чем, собственно, герой интересен на самом деле. «Оппенгеймер» — история не столько гениального ученого, сколько его монструозного создания. Кто же этот современный Прометей, зажегший огонь и оказавшийся не в состоянии его погасить, — доктор Франкенштейн или доктор Фауст? И кто мог быть его Мефистофелем — чиновник Штраусс, честный вояка Лесли Гровс (Мэтт Деймон), думающий только о национальных нуждах, или сам президент Труман (Гари Олдман), после пятиминутной встречи с ученым брезгливо требующий прогнать подальше «этого плаксу»?
По меньшей мере ясно, кто здесь Маргарита. Это определенно не верная жена Оппенгеймера Китти (Эмили Блант), а порывистая любовница Джин Тэтлок (Флоренс Пью — первая актриса, которая сыграла у Нолана эротическую сцену). Роман с ней подорвал репутацию Оппенгеймера во время маккартистской «охоты на ведьм», ведь Тэтлок была убежденной коммунисткой. Но история о наказании Оппенгеймера за симпатии к левым, согласно Нолану, — лишь прием, отвлекающий внимание. Куда больше людей во власти волновали неожиданные угрызения совести ученого — серьезное препятствие для разработки следующего проекта, водородной бомбы. Гонка вооружений показана в фильме как нескончаемая ядерная реакция: запустив процесс, Оппенгеймер уже не может его остановить.
Фильм Нолана может показаться избыточным, но его сила — и в лакунах, пустотах, умолчаниях. Когда происходит взрыв, герои сначала слепнут от вспышки и только потом чувствуют на себе взрывную волну. И тишина во время этой паузы пугает куда сильнее грохота. Кошмарность бомбардировок Хиросимы и Нагасаки — в том, что они не показаны вовсе. Оппенгеймер узнает о них по радио (исторический факт).
Это лишь одна из общих точек исторической картины с годом, когда она выходит на экраны. Нынешняя война тоже невидима для многих — вероятно, отчасти поэтому она так долго тянется. А повисшая в воздухе впервые за десятилетия ядерная угроза отзывается во многих полузабытой, но узнаваемой болью, которую так мастерски воспроизводит «Оппенгеймер».
В картине Нолана много тонкого, неоднозначного, бесконечно сложного для понимания. А в фундаменте — простая, но невероятно своевременная мысль: гению нельзя работать на правительство. Ничем хорошим это не кончится».
О других фильмах, упомянутых Антоном Долиным на встрече в Хьюстоне, мы расскажем в следующем выпуске.
В статье использованы материалы https://meduza.io
Печатается с разрешения автора