ГОРОДОК В ТЕХАСЕ

Ольга Черенцова (Стрела)

(Начало в #141 от 2 сентября 2005 г.)

Утром разбудил крик рабочих на улице. Я открыла глаза, с тоской посмотрела на горы коробок, заставивших комнату. На одной из них валялся халат Ричарда, обнимая её рукавами.

– Ты где?! – позвала я. И поприветствовал меня в ответ с тумбочки лист бумаги. «Малыш, – прочла я, – поехал на работу. Скоро вернусь. Целую».

Вставать было лень. Казалось, что жар с улицы проникает сквозь стены, заполняет пространство, мешает дышать. Я с трудом поднялась, надела майку Ричарда с написанным на ней призывом «Come to Texas» и отправилась на кухню.

Солнечные лучи, падая на пол, вытаскивали из-под ножек столов и стульев длинные тени. На заднем дворе скакали по деревьям блики от бассейна. Я пристроилась с чашкой кофе у окна, наблюдая за молодым парнем в шортах, косившим траву. Его мускулы перекатывались шарами под шоколадной кожей, и я представила, как ночью фантазия подменит им Ричарда, оживляя этим обряд супружеских ласк – уже не доставлявших удовольствие нам обоим, превратившихся в рутину. Стало тошно.

– А вот и я! – возвестил Ричард. Поцеловал меня и полез в холодильник за банкой пива.

– Как тебе спалось? – спросил он.

– Плохо. Такая духотища, что нечем было дышать.

– Надо было поставить кондиционер пониже.

Тон его голоса – лёгкий, беспечный, будто ничего в нашей жизни не изменилось, вызывал досаду. Разочарованная тем, что он погружён в свои мысли, я проворчала, что вряд ли смогу выдержать такую жару. Хотя я не знала, чего добивалась от него: признания, что он не прав, или переезда назад в Калифорнию? Я понимала, что его новая работа – это рывок в его карьере, и в глубине души была им горда. Также я призналась себе с неохотой, что мне нравится наш дом – просторный, светлый, многокомнатный.

– Пойдём куда-нибудь пообедаем? – предложил он, оставив без внимания моё замечание.

– Не хочется выходить в такое пекло.

– Со временем привыкнешь, – обнадёжил он. – Ну так что, пойдём?

– У меня мигрень, – закапризничала я. Сочившаяся через все щели духота и впрямь вызывала головную боль. Я приложила руки к вискам. Ладони были липкими, будто измазанные в мёде. Липким от пота было всё тело.

– Прими аспирин, – посоветовал он. Налил воды в кружку, протянул таблетку. Я послушно её проглотила, и она неприятно застряла зерном где-то внутри. Его забота вызывала противоречивые чувства: грела и одновременно досаждала. Я считала, что этим он меня порабощает, лишает самостоятельности, заставляет верить, что я не могу просуществовать без него. «Без меня ты пропадёшь», – часто подчёркивал он.

– Зачем ты ходил на работу? Ты же начинаешь только в понедельник.

– Надо было кое-что сделать, – не уточнил он. Посвящать меня в подробности своих дел не входило в его привычки.

– Как там твои сослуживцы? Познакомился со всеми?

– Да.

Он опорожнил залпом банку пива, развязал галстук, бросил на стол, и тот скрутился змейкой, пролезая концом в ручку чашки.

– Да, кстати, там в пятницу затеяли вечеринку, и каждый должен что-то принести. Приготовишь сладкое? Я похвастался, как ты здорово готовишь.

– Почему ты заранее не сказал про вечеринку?

– Из-за всей этой кутерьмы забыл.

Навалилась обида. Разрастаясь в снежный ком прошлых обид, она вынудила бросить несправедливый упрёк, что он думает только о себе.

– Ты всё, абсолютно всё делаешь, не советуясь со мной. Даже скрыл, что мы переезжаем в эту дыру, – всхлипнула я, тщетно пытаясь его разжалобить.

– Хорошо, успокойся. Если не хочешь готовить, купим по дороге торт. Расстраиваться из-за таких пустяков, по меньшей мере, глупо.

– Я приготовлю. Ты не понимаешь, дело не в этом…

Не дав мне закончить, он ласково потрепал меня по волосам и ушёл к себе в кабинет, воздвигая между нами разделявшую комнату стену. Все стычки развивались, как по написанному сценарию. Я сердилась, дулась, пускала в ход слёзы, которые слабо на него действовали. Обезоруживая меня непробиваемым спокойствием, он отстранялся от споров. Делал вид, что соглашается со мной. Даже шёл на некоторые уступки, лишь бы ничего не выяснять. От этого оставалось гнетущее чувство неразрешённости, недоговорённости. В его молчании прочитывалась его уверенность, что я всё преувеличиваю. Или причина была в другом – он боялся признать, что не всегда бывал прав?

Я опять уселась около окна, оттягивая тот момент, когда придётся начать распаковывать вещи. Парень в шортах исчез, оставив напоминанием о себе идеально подстриженную траву. Отдыхали, развалившись на земле, рабочие. Мимо просеменила Мэри, возвращаясь с прогулки. Подобрала залетевший на её участок обрывок бумаги, любовно оглядела клумбу с цветами и скрылась в доме, где скулил тосковавший по ней пёс.

– Мерзкий городишко, – вздохнула я и с неохотой принялась за ящики. Начала с того, на котором было написано «Кухня». Вытащила стопку тарелок. Две были разбиты пополам. «Весьма символично», – подумала я. Выгребла вилки, ножи, ложки. Одна вилка зацепилась зубцами за ручку чайника. Упав носиком вниз, тот всплакнул оставшейся на дне водой и окапал лежавший под ним свитер Ричарда, непонятно как там очутившийся.

– И впрямь символично, – с горечью повторила я. Свалила всё кучей на пол и села, подставив лицо под струю воздуха из кондиционера.

– Как ты? – спросил, вернувшись, Ричард.

– Нормально. Здесь хотя бы торговый центр имеется?

– Конечно. Поезжай, купи себе что-нибудь, – предложил он, надеясь, что поход по магазинам развеет моё плохое настроение.

– Пожалуй, поеду, – сказала я, хотя знала, как покупки, доставив минутную радость, позже погрузят в недовольство собой. Загораясь, я нередко покупала то, что мне было не нужно.

– Отлично, – обрадовался он. – Когда вернёшься, пойдём в ресторан.

По улице двигались черепашьим шагом автомобили, тормозя на жёлтый свет, и я понеслась вперёд, лихо ввинчиваясь между ними. Один водитель из вредности перегородил мне путь, не давая перескочить в другой ряд. Пришлось ползти до светофора, где сидела у обочины пожилая мексиканка. Тонкие четыре косички свисали до её плеч, вплетаясь медузообразной тенью в пёстрые коврики у её ног. Я остановилась, поравнявшись с ней, и просунула из окна десять долларов.

– Спасибо, мэм, – поблагодарила она, скупо улыбнувшись. – Хорошего вам дня.

Вблизи коврик разочаровал грубой работой, и я забросила его на заднее сиденье, зная, что вряд ли им воспользуюсь. Ехать в магазины расхотелось. Заметив на углу кафе с нелепым названием «The best French cafe», я вспомнила, что ещё ничего не ела.

Я толкнула стеклянную дверь, втянувшую в себя отражением пылающий шар на небе, серое здание банка на углу и меня – подстриженную по-мальчишески, в мини-юбке. Звякнул колокольчик, оповещая о моём приходе, и ко мне подошла женщина в ярко-жёлтом, подстать солнцу, платье.

– Добрый день, – улыбнулась она, покачивая крупными, как ёлочные шары, серёжками. Посадила за столик, вручила меню.

Я осмотрелась, сама не зная, зачем пришла – голодна я не была. Поодаль переговаривались две дамы в старомодных шляпках, изучая меня с интересом. Рядом читал книгу молодой мужчина. Я покосилась на ряд обветренных пирожных на подносе, который притащила дама в жёлтом, и, молча их забраковав, заказала чашку кофе и мороженое. Ожидая, стала глазеть по сторонам. Повсюду стояли кактусы, какие-то колючие растения и кувшины, смахивающие на птиц. На стенах висели майки, помахивая короткими рукавами в такт вентилятору на потолке. Обстановка наводила тоску, как и сам город.

Официантка притащила заказ, заверила, что их мороженое – лучшее в округе, и направилась к соседнему столику. Кофе был, на удивление, хорошо заварен. Я вспомнила с грустью, как мы пили кофе со Стефани в нашем любимом ресторане, и столкнулась глазами с воткнутой в один из кувшинов тряпичной куклой, наблюдавшей за мной с сочувствием. Кукла походила на тех, которыми был завален магазин Стефани. Опять навалилась жалость к себе и увела на несколько недель назад в день рождения Ричарда.

… В тот день Ричард был в ударе. Острил, хохотал, благодарил за приготовленный мной ужин, за подарок. Щедро одаривая комплиментами, поглаживал меня по руке. Его поведение наводило на мысль, что ему что-то было нужно.

– Давай заведём детей, – вдруг сказал он.

– Мы же решили подождать.

– Сколько можно ждать. Уже миллион раз откладывали. Тебе же станет легче, если у нас появятся дети. Улучшится настроение, будет чем заняться.

– Рожать только во имя того, чтобы чем-то заняться – несерьёзно, – упёрлась я.

– Честно говоря, мне непонятно, почему ты так упорно отказываешься. Я бы понял,

если бы ты училась или работала. У тебя же куча свободного времени.

– Ты же знаешь, что это связано с моим взглядами. Это всё из-за моего детства, – пробормотала я, зная, сколь неубедительно звучит моё объяснение. Причина была не только в этом. Я боялась, что мы можем развестись. В этом случае ребёнок приковал бы нас друг к другу навечно. Не обманывала ли я себя? Не маскировала ли этим боязнь ответственности, желание быть ничем не обременённой? Разобраться в себе было трудно и не прельщало. Тогда пришлось бы признать то, что не хотелось признавать.

– Какая чепуха! – отмахнулся он. – У многих было тяжёлое детство. Ты всё усложняешь и только вгоняешь себя в депрессию.

– Депрессия у меня от того, что ты постоянно торчишь на работе. Тебя никогда нет дома. Мы никуда уже не ходим.

– Что ты прикажешь мне делать? Бросить работу? Кто тогда будет всё это оплачивать? – стал он раздражаться. – Ты не понимаешь, потому что сама ничем не занята. Даже твоя подружка говорит то же самое.

Стефани он недолюбливал, хотя никогда открыто этого не выражал. Наша дружба его напрягала. Ему мерещилось, что она знает меня лучше, чем он. Помимо этого он неуютно чувствовал себя в её присутствии – её знания, которыми она порой бравировала, вызывали у него комплекс. Её отец был русским, преподавал историю в колледже. Его любовь к истории передалась и Стефани.

– Тебя же устраивает, что я сижу дома.

– Меня-то устраивает, но тебя явно не устраивает. Ты вечно в плохом настроении.

– Ничего подобного, – заупрямилась я. – У меня куча друзей. В Сан-Франциско такая бурная жизнь, что не соскучишься.

– Знаешь, что могло бы тебе помочь, – произнёс он, не обратив внимания на мои слова, – перемена места.

– Ты имеешь ввиду отпуск?

– Не совсем… – замялся он.

– Ты хочешь сменить квартиру?

– Не квартиру, а обстановку. Почему бы нам не переехать в другой штат? Согласись, что в Калифорнии жить дороговато.

– О чём ты говоришь! Ты прекрасно зарабатываешь.

– А если бы я нашёл выгодную работу, ты бы согласилась переехать?

– К чему ты клонишь? – насторожилась я.

– Дело в том… только не сердись… дело в том, что мне предложили хорошее место, – огорошил он. Опережая мои возражения, он быстро выдвинул главный козырь – дескать, теперь будет зарабатывать чуть ли не вдвое больше. Пока он перечислял все плюсы, я смотрела на статуэтку ангела, раскинувшего крылья на верхушке книжного шкафа. Я мысленно опустила крылья вниз на сидевшую у его ног пару влюблённых и смахнула ими одну из фигурок. Свалившись на пол, она рассыпалась на пыль осколков.

– Ты уже согласился?

– В общем да», – и, затушёвывая свою вину, набросился на меня: – «От таких возможностей не бегут. Что тебя вообще не устраивает? Ты теперь получишь Порше, бассейн, огромный дом. Любая женщина об этом мечтает.

– Значит ты тайно ходил на интервью?

– Что значит тайно? Я не хотел зря тебя волновать. У меня не было уверенности, что меня возьмут.

– Ты всё скрыл, поскольку заранее принял решение переехать», – сказала я, раздражая его ещё больше правильной догадкой.

– Ты вечно всем недовольна. Ради тебя же стараюсь. Посмотрим, что ты скажешь, когда придёт первая получка.

– Ты считаешь, что меня волнуют только деньги?

– Разве нет? Деньги дают свободу, а вся эта твоя дурацкая теория о том, что с милым, мол, рай в шалаше – чушь. Кушать захочется, и весь рай тотчас развалится.

– Куда мы переезжаем? – не стала я спорить. – Как далеко это от Сан-Франциско?

– Далековато, – он приостановился, погладил по руке. – Зато ты теперь будешь под боком у своей мамы. Сможешь часто с ней видеться.

– Мы переезжаем в Техас? – выдохнула я.

– Да, там очень спокойно, нет этого сумасшедшего движения, небольшой такой городок – Мидланд. Уверяю, тебе там понравится. А в Сан-Франциско ты можешь летать сколько хочешь.

… Вспоминать этот разговор было больно. Разрываясь от жалости к себе, я нагнулась и стала рыться в сумке, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы. Украдкой вытерла глаза и уставилась в окно, захватившее прямоугольником вымершую улицу, мышиное здание банка, супермаркет и пустые тележки на парковке, медленно катившиеся навстречу подъезжавшим машинам. Вид за окном наводил ещё большее уныние.

Молодой мужчина, одиноко сидевший за соседним столиком, захлопнул книгу, достал блокнот и что-то быстро записал. От нечего делать я стала его разглядывать. Русые, почти до плеч волосы. Задумчивое лицо с чёткими, будто прочерченными остриём пера чертами. Васильковые глаза, вобравшие в себя цвет неба. И тонкий рубец на переносице, соединявший нитью густые брови. Я стёрла шрам мысленным движением ластика и тут же вернула его назад, когда увидела, как его лицо, разгладившись, лишилось загадочной, волнующей отрешённости.

– Не познакомиться ли с ним? – вдруг вспыхнул во мне протест против Ричарда.

– Что-нибудь ещё принести? – выросла передо мной женщина в жёлтом.

– Ещё кофе, – попросила я, смутившись, словно она могла прочесть мои мысли.

– Сию минуту, – улыбнулась она и ушла.

И я покосилась на незнакомца.

(Продолжение следует)