Признаюсь, ждал этой встречи давно. Но что-то удерживало меня все эти годы: «Со Светланой Портнянской разговор получится не «коммерческий», думалось мне. Она обладает даром сглаживать углы и на конфликт никогда не пойдёт. А нам, журналистам, как известно, только горяченькое и подавай. Вот и утвердилась за Портнянской репутация этакой неприступной «статс-дамы» в среде мировой еврейской интеллигенции. Всё в жизни у неё по полочкам разложено: и любящая семья, и дом, и карьера, и признание поклонников. А за всем этим скрывается необыкновенно хрупкое и ранимое создание. И дело лишь в том, что умеет Портнянская управлять своими чувствами и карьерой, как никто другой.
«Посмотрим, удастся ли ей взять меня под свой привычный контроль?», нервничал я , ожидая встречи в небольшом итальянском ресторанчике на бульваре Сансет, полный уверенности, что «раскручу» звезду на женский разговор. Может быть и слезу у неё выдавить сумею…
Врезка:
Однажды именитая русская звезда «призналась» мне в интервью, что во время выступления на званном обеде во французском посольстве в Москве от её «звонкого» голоса падали хрустальные бокалы с полок. Наивно полагала, что чепухе этой поверю. Светлана Портнянская о своих голосовых данных байки подобные рассказывать не станет. Воспитание этого не позволит.
– Ты недавно вернулась из Аргентины. Отдыхать туда ездила или что-то ещё потянуло в Латинскую Америку?
– Я поехала туда с концертами. Но в Аргентине я всегда отдыхаю. Потрясающая страна с невероятно красивыми людьми! И что самое удивительное, что нет там ничего типичного латиноамериканского! Аргентина – это «Европа» на территории Латинской Америки. Итальянцы и испанцы составляют основное население страны. Там много живёт евреев и немцев, и есть две очень большие общины – украинская и армянская. Но меня больше всего поражает, что в людях я вижу много общего с нами.
– Ну например?
– Ментальность у нас одинаковая – европейская. Если сравнить нас с американцами, то мы какие-то шустрые, быстро мыслящие… Так вот, они такие же в Аргентине. У них более организованная и образованная еврейская община. Практически вся молодёжь прошла через израильское образование, и дети из многих семей служат в израильской армии. К тому же они почти все говорят на иврите.
– Я знаю, что в Аргентине ты нашла родственников.
– До сих пор поверить не могу, как это произошло! Во время первой моей поездки в 2001 году я отдала информацию о брате моего дедушки в еврейскую организацию, которая занимается поиском родственников. И только я успела вернуться в Штаты, как получила письмо от человека по имени Энрике Портнянский. Фамилия довольно редкая, как ты понимаешь. Я ему сразу же ответила и рассказала о своей семье. Оказалось, что его дедушка – брат моего дедушки!
– Получается, что Энрике приходится тебе троюродным братом?
– Весь год мы переписывались, обменивались фотографиями. И пришли к выводу, что общих родственников там должно быть более 20 человек. А когда я поехала туда в следующий раз с концертами, то повезла с собой младшего сына Филиппа и маму, чтобы она познакомилась со своей двоюродной сестрой, с которой они как две капли воды похожи!
На концерте я рассказала про эту историю и пригласила родственников, сидящих в зале, подняться на сцену. Представляешь, когда включили свет, то на сцену вышли 22 человека! Энрике практически сумел собрать всех, я о существовании многих даже не знала.
– Представляю, сколько было эмоций. Удивительно, как порой судьба нас раскидывает!
– Совершенно потрясающая история, и тем не менее, я считаю это вторым достижением в моей жизни.
– А первое?
– Моё невозвращение из Америки.
– И тем не менее, после своего «невозвращения» ты что-то зачастила в Россию. Какие ощущения от поездок?
– Весьма противоречивые, как и следовало ожидать. Сложно передать двумя словами.
– А ты попробуй.
– Какое-то внутреннее опустошение… Трудно объяснить. То, что мы когда-то считали моральными и культурными ценностями, сегодня просто не существует. На замену пришла уродливая модель страны третьего мира с «претензией» на цивилизованное общество. И этой страной управляют люди-мутанты. Может это слишком зло сказано, но все что сегодня там происходит, я иначе описать не могу. С другой стороны, там остались очень дорогие мне люди, и моя зрительская аудитория, которая любит и всегда ждёт меня. Ну и, конечно же, великий русский базис – литература, искусство и музыка. Все это я впитала в себя с самого детства! Я очень эмоциональна, и мои эмоции легко трансформируются во все, что я делаю.
– Видно поэтому русские романсы ты исполняешь как-то особенно проникновенно.
– Да, наверное все эмигранты это делают особенно проникновенно. Шаляпин, кстати, в эмиграции пел глубже и с большим успехом, чем на родине.
– Я знаю, что карьера у тебя была на самом взлёте, когда ты покидала Россию.
– Мне Игорь Тальков, с которым я дружила, как-то сказал, что никогда не видел такого взлёта карьеры без протекции ни у одного из российских исполнителей. Я пришла в Гнесинский, практически сразу бросив факультет международной экономики Московского финансового института, куда, действительно, поступила по блату. Мои родители были в ужасе, когда я оттуда ушла!
– А после окончания первый приз в престижном конкурсе «Ступень к Парнасу».
– Да ещё с еврейскими песнями. Это в те-то годы! До моей победы все очень скептически отнеслись к моему участию.
– Исполняешь ли ты на концертах в Москве еврейские песни?
– Конечно. Ведь меня и принимают как еврейскую и международную певицу. Теперь на мои концерты русские практически не ходят. Собственно, также обстоит дело и с другими этническими культурами. Например, концерты грузинской или армянской эстрады перестали быть общенациональными, как это было в советское время.
– Думаю, сожалеть тебе по этому поводу особенно не приходится, поскольку ты невероятно популярна как одна из немногих женщин-канторов, не так ли?
– Я не первая и далеко не единственная. Но точнее будет сказать, как женщина-кантор и эстрадная певица, я пожалуй одна из немногих.
– Это считается приемлемой профессией для женщины?
– Вполне, только отвергается ортодоксальными евреями.
– Для того чтобы быть всепризнанным кантором, нужно обладать исключительным голосом?
– Не столько голос важен, сколько умение правильно исполнять столь уникальную музыку. Музыка очень сложная, не похожая ни на какую другую, очень важно чувствовать её нюансы, переходы, настроение. В некоторых местах – это транс, медитация, которых трудно достичь в обычной музыке.
– Я помню, ты попробовала себя в роли издателя местной газеты и телевидения. Ничего подобного больше не планируешь?
– После этой неудачной попытки я решила в подобные дела не ввязываться. Да, мне всегда импонируют люди, которые могут что-то создать и добиться успеха в бизнесе. Я же больше творческий человек, и мой бизнес строится на конкретных творческих проектах.
– Например?
– Например, мне бы хотелось донести канториальную музыку до мира. Вынести её за рамки еврейской культуры, доказать, что она по праву принадлежит мировому классическому музыкальному наследию. Если выражаться современным языком, хороший «пиар» может обратить внимание всего мира к еврейской музыке, и мое творчество при этом оставит след в искусстве моего народа.
– Если не подводит память, ты пыталась сделать это, когда спела в документальном фильме Стивена Спилберга.
– Это было очень почётно, но не самое моё большое достижение.
– Я вижу, нет предела твоим творческим планам.
– (Смеётся.) Так и должно быть! Поэтому сейчас я записываю альбом в Японии.
– Почему в Японии? Что, в Голливуде нынче туго со студиями?
– У меня подписан контракт с японским филиалом «Коламбия рекордз» на запись альбома 12 канториальных композиций с японским симфоническим оркестром. Уже записала 5, но всё продвигается очень и очень медленно.
– Я и не предполагал, что в Японии популярна еврейская музыка.
– Во время концертов в Японии меня услышали представители студии «Коламбия рекордз», предложили записать эти произведения. Альбом в серии «World Classical Music Heritage» будет одним из 200 наименований, среди которых выдающиеся мировые исполнители. Для меня огромная честь оказаться в этой серии.
– В Лос-Анджелесе работаешь над какими-то проектами или просто расслабляешься?
– Лос-Анджелес – это мой дом. А разве можно дома расслабиться? Кстати, такой же проект мы хотим создать и с дирижёром Лос-Анджелесского еврейского симфонического оркестра, очень талантливой Норин Грин, с которой мы давно дружим. Студийная работа с оркестром в Америке стоит очень дорого, поэтому мы решили осуществить этот проект в Израиле. Мы постараемся сделать все, чтобы эту музыку услышал весь мир.
– Но ведь это далеко не коммерческая музыка.
– А разве классическую музыку можно назвать коммерческой? И тем не менее, у неё миллионы поклонников. А канториальная музыка живет тысячи лет! Она намного старше Чайковского…
– Кстати, говоря о Чайковском, ты пыталась петь и под его далеко невокальную музыку? Поклонники классики не ругают тебя за то, что замахнулась на святая святых? Даже смешно звучит как-то: «Музыка Петра Ильича Чайковского, слова Петра Вегина -«Щелкунчик»…
-(Смеётся.) В моём репертуаре такого много. Не только Чайковского я исполняю. К тому же идея принадлежит не мне.
-Кто ещё это делает?
-Множество звёзд мировой музыки – Нил Даймонд, Барбара Страйзанд, Нана Москури, Пол Маккартни, группа «Скорпион», «Эмерсон, Лейк энд Палмер» и многие другие.
– Ты утверждаешь, дескать, никогда не прибегала к дешёвой популярности для продвижения на эстраде. Выходит, от российских коллег так ничему и не научилась?
– Я своим принципам изменить не могу. Для того чтобы достичь такой «дешёвой» популярности, в первую очередь, надо петь дешёвую музыку. Я не умею этого делать. Пробовала, но у меня не получилось. У меня свой взгляд на музыку. Я предпочитаю классику во всём.
– А к именитым мэтрам за помощью не обращалась? Ну, например, к тому же Резнику, когда он ещё в Лос- Анджелесе жил?
– Мы записали с ним целый альбом на его тексты. Альбом был сделан на эксклюзивной основе. Но всё кануло в бездну.
– Я и не предполагал, что у вас был такой тесный творческий союз. В прессе на эту тему ничего не нашёл.
– Потому что это было давно, да и союз некрепкий оказался.
– Кстати, ты не находишь, что пресса как-то необычайно лояльна к тебе?
– А почему бы и нет?
– Провокационных вопросов тебе не задают вообще! Это тебя не волнует?
– Значит я оставляю впечатление весьма благополучного, во всех отношениях, человека. (Улыбается.)
– Даже самых «благополучных» артистов всегда можно спросить о том, от чего их сразу покоробит.
– Что ты имеешь в виду?
– Мужчины-поклонники тебя комплиментами не достают?
– Ну от этого совсем даже не покоробит, это всегда приятно. Я слышу самые красивые слова и комплименты от мужчин…. А вот предложения, вроде: давай куда-то уедем, давай рванём от мужа, не рассматриваются! (Смеётся).
– А хотелось бы?
– У меня в отношениях с мужем всё в порядке. Поэтому необходимость в авантюре отпадает. Вот такая беда!
– Из нашего разговора убеждаюсь ещё раз, что всё у тебя в жизни как-то расписано. В твоих отношенияx с мужем разобрались. А что касается детей, то думаю они привыкли, что мама постоянно в разъездах. А это как-то расслабляет, не так ли?
– При таком строгом отце, как Алик, особенно не расслабишься. К тому же, во всём очень помогает моя мама. И несмотря на мои частые поездки, я, конечно же, стараюсь чаще быть с семьей. Когда есть возможность, мы путешествуем вместе. Вот недавно все вместе поехали в Израиль. Я мечтала съездить туда с семьей. Кроме запланированных концертов у нас был замечательный повод. У моего младшего сына Фили была Бар Мицва.
– Поздравляю! Как обычно, у Стены Плача?
– Нет, это было не совсем обычно. Мне всегда хотелось, чтобы эта церемония была не столько религиозной, сколько гражданско-патриотической, если можно так выразиться. Мы собрались на вершине крепости Масада в маленькой синагоге, сооружённой в пещере. Был полдень, жара в тени – 45 градусов! В синагоге только мы и два раввина. Горят свечи. Тишина. Ощущение, что наши души слились с душами защитников Масады, которые предпочли смерть рабству. Я точно знаю, что в тот момент, когда раввин одел на сына талит и тфиллин, он почувствовал себя частью своего народа и этой земли. Наверное, во всём этом действии сублимировались мои собственные невысказанные, невыраженные когда-то чувства. Ведь я в детстве вплоть до окончания школы очень стеснялась своей национальности.
– Мне трудно в это поверить!
– У моих родителей в этом отношении была стойкая позиция советской мимикрии: не высовываться, иначе ничего в жизни не достигнешь. Хотя папа никогда не скрывал, что он еврей, при этом даже далеко продвинулся в карьере и занимал большой пост. А мама и бабушка всегда боялись, как бы я не пострадала. Я в этом их не виню. Семьи моих родителей слишком много пережили в сталинские времена. Но я долгое время стеснялась признаться в своей этнической принадлежности. Я не то что защищала свою национальность, если оскорбляли евреев, но, наоборот, краснела и буквально «растворялась», чтобы меня не «вычислили». Это ужасное душевное состояние!
– Как же ты вырвалась из собственного плена?
– Как-то на каникулы поехала к дяде в Ленинград. Я была в десятом классе тогда. С дядей я всегда говорила на всякие исторические и теологические темы. Позже его жена и дочь уехали в Америку. Дядя никогда не скрывал этого и не боялся говорить с ними по телефону и переписываться. Именно он дал мне почитать самиздатовскую книгу Сесиль Рот «История еврейского народа: с древнейших времён до наших дней». Эта книга перевернула всю мою жизнь! Я сразу почувствовала себя Суламифью, Эстер, дочерью Бар Кохбы…
А уже когда пришла после Гнесинского на работу в Москонцерт, а затем в еврейский театр «Шалом», то поняла, что петь еврейские песни буду потому, что это – моё существо, мое мировоззрение. В дальнейшем это переросло в творческое амплуа.
– Тогда и возникло желание уехать?
– Желание уехать из СССР у меня родилось, наверное, вместе со мной. Я мечтала об удобном случае всю свою жизнь. На последнем курсе Гнесинского института пошла даже работать в хор им. Пятницкого, наивно полагая, что не вернусь из свой первой же заграничной поездки.
– Сбылась мечта?
– Когда оформляли документы, меня сразу «вычислили», и я пришла «поплакаться» к главному хормейстеру Галине Владимировне Фуфаевой. Мы с ней подружились. На самом деле её фамилия Финкильштейн, и она умело скрывала этот факт от разных государственных контор. Тогда-то она мне и объяснила, что шансов на выезд у меня мало. И тем не менее, я решила не отчаиваться и ждать своего часа.
– Ты крепкий орешек?
– Я борец по жизни.
– Твой бунтовской характер семью не пугает?
-Я очень благодарна своей семье за то, что они «терпят» мой образ жизни. Я бесконечно благодарна моему мужу за его поддержку.
– Есть что-то такое, что бы ты не простила никогда?
– Предательство не прощаю никому и никогда. Ненавижу зависть. К сожалению, в моей профессии постоянно приходится проявлять гибкость и дипломатичность. В мире искусства много обмана. Я стараюсь избегать конфликтов и скандалов. Если вынуждают обстоятельства, то расстаюсь с человеком, и скандала мне для этого не нужно. У меня трагедий с сердечными приступами не бывает. На вещи всегда смотрю проще.
– Что, и критика тебя не раздражает?
– Я её даже люблю!
– Такого не бывает.
– Я тебе честно говорю! Как можно без критики, ведь это двигатель прогресса! Про всё хорошее о себе я и сама знаю. У меня достаточно большой круг знакомых, а друзей совсем немного, поэтому их искреннее мнение мне очень дорого.
– К методу поплакаться в жилетку прибегаешь часто?
– Бывает и такое. Но только в семье или в самом тесном кругу друзей….Вот как с тобой, например.