Самолет с юга прорвал густые облака и начал заходить на посадку в нью-йоркском аэропорту La Guardia. Пассажиры невольно прильнули к окнам: громадный океан уступал пространство великому городу. Сначала в заливе промелькнули два острова, на одном из которых еле угадывалась статуя Свободы, кажущаяся сверху совсем маленькой, а затем уставленные плотными рядами, как в детском конструкторе, поплыли внизу небоскребы Манхеттена.
Через час мы стояли на платформе метро Brighton Beach и с удовольствием вслушивались в русскую речь людей, ожидавших поезда. Нам надо было найти нужную улицу, и я начал с вопроса-приветствия:
– Ну как вы здесь живете?
Аналогичный вопрос, заданный по-английски, вообще не требует ответа, но пожилая женщина, к моему удивлению, заговорила вполне серьезно:
– Если знаете язык, лучше уезжайте из Нью-Йорка. Здесь такие дорогие квартиры.
Её напарница была настроена лучше:
– А мне нравится в Брайтоне – здесь самые дешевые овощи.
Спустившись вниз, мы оказались в бурлящем центре русско-еврейского района – на Брайтон-Бич авеню. На улице, зажатой эстакадой метро, как смирительной рубашкой, было темно, жарко и шумно. Кричали уличные торговцы беляшами и зазывалы сувернирных лавок. Несколько небрежно одетые люди неспешно двигалась по тротуару, жестикулировали и громко разговаривали. (Мы-то в жарком Хьюстоне уже забыли, как выглядят пешеходы на улицах!). Радовали глаз русские вывески: “Гастроном”, “Ресторан Имперский”, “Книжный магазин Санктъ-Петербург”. Ассортимент “Русской продовольственной базы” удивлял давно забытыми мочеными яблоками и маринованными арбузами, а оформление и стиль обслуживания вполне соответствовали стандартам южно-русского города советских времен, за исключением очередей.
Подошло время закрытия ряда магазинов, и уличная сцена поразила: из овощной лавки свалили в мусорную корзину кучу нераспроданной продукции, и тут же ей занялись подошедшие люди.
– Смотри, виноград совсем хороший, – сказала пожилая дама своему мужу и стала выгребать его в пакет.
Уверен, что не чувство голода двигало нашими бывшими соотечественниками: просто они помнили свое голодное военное детство, привыкли всю жизнь экономить и не могли смотреть спокойно, когда выбрасывались “еще вполне пригодные” продукты.
В Бруклине, частью которого является Брайтон-Бич, вы увидите многокилометровые авеню 8-10 этажных кирпичных домов с облезлыми вестибюлями. Их однообразный строй прерывается синагогами и храмами других конфессий. На боковые улицы вытеснены ряды 1-2-х этажных деревянных строений с крошечными палисадниками.
Здесь есть и свой Даунтаун, и отличный музей, и элегантный ботанический сад с вишневыми аллеями, лотосами, садом камней, розарием из 5000 роз, но сюда обитатели Брайтон-Бич заглядывают очень редко. Они предпочитают расположенный рядом уютный залив “Овечьей головы” ( Sheepshead Bay), где кормят лебедей и откуда уплывают на ночной лов рыбы подальше от берега.
На заливе воздвигнут скромный памятник жертвам Холокоста. Неподалеку, в крошечном садике на площади “Бабий Яр” старики в свободное от просмотра бесконечных телесериалов время “как и прежде стучат в домино”. Не забудем и сам Брайтон-Бич – океанский пляж, стрелой протянувшийся на целую милю. Из-за него и стали издавна селиться в Брайтоне выходцы из России, в числе которых было много одесситов. Их потомки и недавние эмигранты до полной темноты вышагивают по широкому деревянному тротуару, провожая взглядами солнце и корабли.
Манхеттен тоже не везде одинаков: есть в нем и небогатые районы, вроде китайского квартала Chinatown, можно встретить и наших бывших земляков, живущих здесь
по 8-ой программе. И все-таки этот остров воспринимается, прежде всего, как гнездовье небоскребов, обитатели которых вершат финансовые сделки и телевизионные новости для всего мира. Самые шикарные магазины – здесь же на 5-ом авеню, самое дорогое жилье по периметру зеленого оазиса города – Центрального парка.
Мы медленно шли по 7-ому авеню от расположенного на высоком постаменте памятника Колумбу, как внезапно небо нахмурилось, и густые свинцовые тучи плотно закрыли солнце. Стало темно, как ночью, автоматически включилось уличное освещение. Велорикши прикрыли своих седоков прозрачными занавесками, а их тела согнулись под мощным потоком воды. С ревом и мигалками проскочили пожарные машины. Мы едва успели нырнуть под широкий козырек подъезда. Через минуту появившийся из ниоткуда афро-американец вытащил из торбы зонтики и стал бодро торговать ими по $5 за штуку.
Гроза не унималась и у нас было время оглянуться вокруг. Тогда то мы и обнаружили, что находимся у дверей самого Карнеги-холла.
Как обычно, в летнее время Карнеги-холл был закрыт, да и вряд ли мы смогли бы осилить билеты на концерт. Зато в межсезонье устраиваются недорогие обзорные экскурсии в зал и музей при нем (аналогичные экскурсии проводятся в знаменитые оперные театры мира).
Андрью Карнеги (Аndrew Сarnegie, 1835-1919г.) был богатейшим человеком. Однако Карнеги известен сегодня не столько как строитель железных дорог (вместе с компаньоном он впервые начал выпускать спальные вагоны) и основатель сталелитейной промышленности США, сколько благодаря своей меценатской деятельности: исследовательские центры и библиотеки Карнеги и по сей день работают в разных странах.
Строительство музыкального центра было окончено в 1891 г. Размеры зала – на 2804 мест – и выбор места – тогдашняя окраина Нью-Йорка – вызвали немалый скептицизм, но на открытие приплыл из России сам Петр Ильич Чайковский и первым встал за дирижерский пульт. Не с тех ли пор автора “Щелкунчика” многие считают здесь американским композитором?
С благоговением мы входим в огромный белый зал, скромно, но элегантно отделанный золотыми и красными полосами. Простая по дизайну мебель в зале и на сцене. Удивительная акустика: если в вестибюле слова экскурсовода едва различить, то в зале они воспринимаются очень четко.
История Карнеги-холла уже в наше время имела драматическое развитие. Другой великий нью-йоркец и меценат в годы депрессии построил по-соседству великолепный центр, названный в честь его Рокфеллеровским. В него входит и Radio City Music Hall с самым большим залом Америки на 6000 мест. С другой, северной стороны и тоже неподалеку в 50-е годы вырос Линкольновский центр с тремя современными театральными зданиями.
Обветшалый Карнеги-холл в 1963г. подлежал продаже по цене земли, на которой он стоит. Но случилось чудо – прославленный скрипач Исаак Штерн создал комитет по спасению здания и собрал необходимые средства на ремонт и расширение. Отныне главный зал Карнеги-холла называют “залом Штерна”, и честь выступления в нем предоставляется лучшим музыкальным коллективам. В их числе в конце прошлого года был и Хьюстонский симфонический оркестр.
В подземке по дороге “домой” нас ждали два маленьких сюрприза: из-под скамейки на платформе выбежал крошечный мышонок, а в вагоне метро африканец бодро извлекал марши из там-тамов. Позже вечером мы узнали, что нам необыкновенно повезло – две линии метро захлебнулись в мутных ливневых потоках.
Лучше всех написал о Бруклинском мосте поэт Владимир Маяковский:
“Как в церковь идет помешавшийся верущий,
как в скит удаляется, строг и прост,
так я в вечерней сереющей мерище
вхожу смиренно на Бруклинский мост.”
Мост и сегодня функционален и элегантен. Обычно транспорту выделяется центральное полотно моста, а пешеходы вытеснены на его периферию – вспомните все мосты через Москву-реку. Бруклинский мост – двухъярусный; верхний этаж полностью отдан пешеходам и велосипедистам – и все это происходит в автомобильной Америке! Именно отсюда через ажурные переплетения стальных канатов открывается самый лучший вид на небоскребы нижнего Манхеттена – нью-йоркский даунтаун.
Рукой подать от моста и до знаменитой Wall Street, здесь в тени небоскребов стоят величественные здания Federal Hall, где в 1789 г. принял присягу первый президент США Джордж Вашингтон, и здание Биржи с громадной статуей упрямого буйвола.
В створе Восточной реки (East-River), через которую и пролег Бруклинский мост, виднеется равная ему по возрасту зеленая (цвета доллара) скульптура энергичной женщины в античном хитоне с зажженным факелом в вытянутой руке. Мимо неё чередой проплывают коричневые паромы к району города Staten Island, роятся прогулочные кораблики и белые парусники.
Любопытный прохожий увидит на ограде моста горельефы, рассказывающие его историю.
Автор проекта – выпускник Берлинского имперского политехнического института John Augustus Roebling (1806-69), изобретатель стальных канатов, получивший травму ноги от незакрепленной вовремя фермы. Начавшаяся гангрена оборвала его жизнь. Новый руководитель стройки при сооружении опор получил паралич позвоночника от кессонной болезни. Прикованный к постели, он отдавал распоряжения через свою жену. Более 20 строителей погибли при возведении “восьмого чуда света”.
А 11 сентября 2001-го года по Бруклинскому мосту тысячи людей в панике бежали подальше от объятых пламенем и разваливающихся на куски небоскребов-близнецов.
Требуется 40 минут, чтобы пройти через мост, и ровно столько на обратную дорогу. А на путь в одну сторону – от обыденности Бруклина до дорогих апартаментов Манхеттена – может не хватить целой жизни… Но американская мечта манит.