В ДЕНЬ ПАМЯТИ

Катерина Турикова-Кемпел

Схимонахиня Снетогорского монастыря Пресвятой Богородицы Ксения (1917-2012), в миру Лазарева Евгения Григорьевна

Сегодня День Победы. Я выросла без дедушек, оба моих деда с войны не вернулись. Все, что у меня есть – имена, которые обкатываются на языке, под языком, на бумаге – в записках об упокоении. Все, что есть. Так много. Так мало. Память.

Туриков Гурий Федорович пропал без вести. У него нет могилы, нет места, где написано его имя. Только в памяти. Дедушкой я звала деда Тадеуша Грычко, старого поляка, отца второго мужа моей тети. Поколение моих прямых дедушек легло в землю. Бабушка по материнской линии, в миру Лазарева Евгения Григорьевна, покойная схимонахиня Ксения, пережила блокаду и схоронила всю семью. Помню ее вечные фиолетовые пятна на щеках. Отморозила там, в блокадном городе.

Мама и тетя родились в декабре 1944 в Ленинграде. У прабабки есть могила, есть крест с именем. Милецкая Феодосия Ивановна. Лежит там, далеко, и легла в землю давно. У меня дома лежат бабушкины медали, много. Она их не носила. Никогда не ходила ни на демонстрацию, ни на парад. В День Победы она ходила в церковь, потом ждала нас, и мы вместе ехали на кладбище.

Лазарева Е. Г. с внучками: вверху Катерина Турикова Кемпел, внизу Татьяна Бранд, справа Светлана Стеч. Фото делал тот самый одноногий фотограф Григорий Ананьев.

Из большого питерского клана выжило немного. Дядя Гриша Ананьев приходился бабушке, кажется, кузеном. Вернулся с войны на одной ноге. Был одноногим фотографом. Женился на немке из Казахстана, тете Флоре. Помню ее, помню ее пироги. Не помню, чтобы кто-то из немногих выживших в блокаду родственников говорил о том, что войну можем повторить.

Папа родился в 1939. Бабушка Мария Михайловна Турикова, архитектор-реставратор, она потом реставрировала Питер, была в деревне с ребенком и попала в оккупацию. Она не любила рассказывать об этом. Папа выжил, потому что питался на поле свекольной ботвой. До сих пор он не ест свеклу.

Те, кто готов повторить, оглядитесь вокруг. Что именно вы готовы отдать за повторение. Жизнь своего ребенка? Руку? Ногу? Мать? Отца? Вы правда готовы? Я нет. Я не ношу ни ленточек, ни портретов. Я помню, листаю имена, снова припоминаю – или думаю, что припоминаю, перелистывая рассохшиеся страницы прошлого. Все, что я могу – помнить и молиться. Свечку поставить. Об упокоении. О том, что они тогда легли в землю не зря. О том, чтоб больше не было. Не повторилось. Вечная память.

И мой текст 2008 года.

Без вести

Совсем банальное се ля ви, все душат майские сны,
И диктор, кажется, объявил сегодня конец войны.
В трюмо прищурилась. Взгляд тосклив. Ей скоро тридцать лет.
Она напишет еще в архив. Пока что отзыва нет.

По радио крутят весенний вальс. Сосед за стеной бранится.
Господь всемогущий, помилуй вас, которые будут сниться.

Под вечер дует из всех щелей, сквозняк воцарился в мире.
Одна? Неважно. Гляди веселей. Только сорок четыре.
В голове ажурная пустота. Опять пригорел омлет.
Она послала запрос, но там и места гибели нет.

На улице что-то жужжит квартет. Мая дни сочтены.
Господь всемогущий, помилуй тех, которые видят сны.

Сегодня внучки в гости придут. Нынче семьдесят шесть.
Напечь им сырников на меду. Раздав карамель «дюшес»,
Проводит девочек до метро. Поправит сыну манжет.
Под сердцем чувствует стылый тромб. В архиве сведений нет.

А в телевизоре звук подсел, у танго мотив размыт.
Господь всемогущий, помилуй всех, которым приснимся мы.