– Вася, ты коня на скаку остановишь?
– Нет, конечно!
– А в горящую избу войдешь?
– Что, я дурак?!
– Ну, слава Богу! А то я уже решил, что ты, Вася, совсем как баба…
Анекдот
Нужно отдать должное Васе и его собеседнику: они абсолютно искренне и буквально прочитали некрасовский текст и, более того, нащупали его ахиллесову пяту. Николай Алексеевич был слаб здоровьем, часто хворал, не пользовался успехом у женщин, вполне спокойно проживал в экспериментальном (для того времени) браке втроём с супругами Панаевыми, очень тяготея при этом к сильному женскому началу. Его вдохновлял парадокс силы в слабом поле, и неистребимо тянуло к тому, чего природа-мать не послала ниве его жизни.
Да дело, может быть, и не в самом Николае Алексеевиче, а в том, как нас научили в нашем бывшем социалистическом отечестве его читать. И не его одного. Он был, кстати, далек от глобальных обобщений, как и Пушкин, как и многие другие. Он писал : «ЕСТЬ женщины в русских селеньях», и почему-то мне кажется, не думал, что таких женщин много. За него и за других все наобобщали критики, начиная с «неистового Виссариона» (Белинского) и заканчивая придворными литературоведами соцреализма. Они-то и замутили воду женской русскости и расплескали её по умам. А те, которые этими самыми умами не блистали, радостно поверили, что русская душа, и не только женская, не в пример другим национальным душам, уникальна и загадочна. «Умом» её «не понять», и не пытайтесь, Блок это констатировал. Значит, опять же, остаётся одно: «…только верить» на слово всем, кто взял на себя смелость или был обязан по работе мусолить признание классиками русской неповторимости и необъяснимости.
Все души и национальные культуры самобытны. Все отличны друг от друга; в этом счастье и радость бытия. Мы давно сошли бы с ума, если бы были похожи друг на друга, как сиамские близнецы. Нам эмоционально очень дорога наша культура, наш язык (если мы им владеем), наша религия (ежели веруем), местами наша история, хотя с историей всегда проблемы. Но вот наша национальная принадлежность… Соотнесение нашей души с нашей национальной принадлежностью, мысль о своего рода превосходстве нашего национально-духовного типажа над всеми другими, выискивание в наших реакциях, поступках, пристрастиях чего-то надчелoвеческого, сверху даденного, никому больше, кроме нас, русских, недоступного, – не в этом ли наша ущербность и наше чванство, наше горе и наша слабость?
Классики честно пели о том, что видели и о чем думали. Без тени иронии, делали это красиво и гениально. Но всегда ли в сказанном ими была та самая «сермяжная правда» о русской душе, русском характере и русской загадке? Стоит ли так доверчиво воспринимать всё, что ими и их критиками написано, сказано или, ещё хуже, сделано?
Давaйте поразмышляем вместе над некоторыми с детства знакомыми, до боли известными высказываниями, которые так и хочется назвать формулами: до того они въелись в сознание, до того стали неоспоримыми.
Прошу прощения за отступление, но когда в вихре первых свобод перестройки я однажды процитировала учителям русского языка республики строки из «Баллады о историческом недосыпе» Наума Коржавина: «Какая сука разбудила Ленина, Кому мешало, что ребенок спит?» из аудитории вышла пожилая учительница. Она дождалась меня после лекции и сказала: «Галина Владимировна, я знаю, что Вы правы. Я всё понимаю, но так страшно, что все мы жили химерами, что везде было враньё, но не отпускает какая-то боль и дурацкая мысль – Ленин все-таки…» Мне очень было жаль её, но, с другой стороны, хотелось спросить: «А кто он Вам, этот Ленин? Ведь не родственник и даже не сосед… Что за синдром принадлежности?» Однако не позволила себе окончательно взбаламутить душу несчастной женщины, решив, что не все выросли в оппозиционно настроенных по отношению к правительству семьях, и её чувства вполне имеют право на жизнь.
Итак, обратимся к Александру Сергеевичу Пушкину и его любимой героине Татьяне Лариной и сопоставим два высказывания:
Она по-русски плохо знала,
Романов наших не читала,
И выражалася с трудом
На языке своём родном…
И
Татьяна, русская душою,
Сама не зная, почему,
С её холодною красою
Любила русскую зиму…
Я думаю, здесь есть о чём поспорить. Девушка с трудом говорит на родном языке, не читает и, естественно, НЕ ДУМАЕТ ПО-РУССКИ (в психолингвистике родным языком человека считается язык, на котором человек думает и на котором он легче всего выражает свои мысли), но…ДУША У НЕЁ РУССКАЯ! А это прелестное «сама не зная, почему» рядом с «красою»? Разумеется, найдутся люди, в чьем сознании немедленно блеснёт мысль: «Совершенно не помнит себя женщина: самого Пушкина критикует!» Что ж, признаюсь, в плане русскости Татьяны, – да. Я вообще поражаюсь, почему её нужно (вслед за Белинским, конечно) считать «типом русской женщины». Письмо любимому она пишет по-французски, Александр Сергеевич его галантно переводит, в библиотеке Онегина, где «…ей открылся мир иной», её внимание привлекают, в первую очередь, английские и немецкие авторы. Что же, извините, в ней русского?
Лирическое отступление. Господа эмигранты, даже если вы кнутом и пряником развиваете здесь, в Америке, русскоязычие своих детей, их душа всё равно никогда уже не будет русской. Даже после вашего гневного окрика: «Эй, в моём доме всем говорить по-русски! Слышите, дети?», они попытаются вас уважить на минуту-две, а потом за закрытыми дверями снова перейдут на английский. И это нормально. И Танечка Ларина не была никогда типично русской девочкой и, читая, «она влюблялася в обманы и Ричардсона, и Руссо», и сам её создатель, Александр Сергеевич Пушкин, человек светский и вполне иностранноязычный, со смехом комментировал эту ситуацию:
Я знаю, дам хотят заставить
Читать по-русски.
Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках?
Зачем же мы верим на слово Белинскому и не утруждаемся усмотреть некоторую противоречивость и непоследовательность у самогоПушкина? Вы видите своих детей с русским текстом «Анны Карениной» или с тем же Есениным? Если и найдется среди нас, господа эмигранты, эдакий «гордый Сокол» и скажет: «Да!», – я сниму шляпу, но про себя подумаю: либо сам не работает и бросает все силы на детский русский язык, либо дома сидит с ребёнком образованная русскоязычная бабка, либо выдаёт желаемое за действительное, либо же, скажем проще, врёт.
Родители Татьяны, старики-Ларины, – совсем другое дело.
К слову замечу, что весьма не заслуженно раскритикованы они тем же «неистовым Виссарионом» и представлены с его легкой руки полными посредственностями и провинциальными недотёпами. А ведь отец Татьяны был бригадным генералом и героем Очакова! Напомню надпись на его надгробии:
Смиренный грешник,
Дмитрий Ларин,
Господний раб и БРИГАДИР (не колхоза же, господа…),
Под камнем сим вкушает мир, –
и воспоминание Ленского:
…Как часто в детстве я играл
Его очаковской медалью!
Так и хочется съязвить, что «смиренные грешники» всегда не ко двору «неистовым». Разве когда-нибудь в советской школе при (мерзкий штамп!) «трактовке» образа Ларина вспоминались эти моменты его жизни?! Причем, со ссылкой на то, что ВСЕ участники битвы при Очакове были награждены: офицеры получили золотое оружие, а солдаты – серебряное?.. Не старайтесь, не вспомните. Зато как уж досталось бедному Ларину за жену и за халат! «…Муж любил её сердечно, В её затеи не входил, Во всём ей веровал беспечно, А сам в халате ел и пил». Создаётся впечатление, что Белинский и все его последователи ели и пили исключительно во фраках.
Всё же, назад к русскости. Родители Татьяны – русские душою люди по самой сути и стилю своей жизни, чего не скажешь об их дочерях. Вслушайтесь, это пушкинское описание:
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины.
У них на масленице жирной
Водились русские блины.
Два раза в год они говели,
Любили круглые качели.
Подблюдны песни, хоровод.
В день троицын, когда народ,
Зевая, слушает молебен
Умильно на пучок зари
Они роняли слёзки три…
А это – снова о Лариных, но уже слова Ленского, душу которого-напомню – Пушкин считает вовсе не русской, а «прямо геттингентской»: «Простая русская семья, К гостям усердие большое…»
И любовь, и семейная жизнь онегинских родителей и детей – такая оппозиция русского и нерусского, такая дистантность «отцов и детей»!
Не мамаша ли Татьяны, бывшая московская невеста, смиряется, после непродолжительного периода истерик, и с сельским бытом, и с мужем?
…Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть не развелась,
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала…
Корсет, альбом, княжну Алину,
Стихов чувствительных тетрадь,
Она забыла,
Стала звать Акулькой
Прежнюю Селину
И обновила наконец
На вате шлафор и чепец.
И не дочь ли её Татьяна, тоже побывав «на ярмарке невест» и выйдя замуж по велению родителей, уже «в малиновом берете С послом испанским говорит» (не по-русски, как вы понимаете) и, при всей своей любви к Онегину, при всём своём презрении к светской «мишуре» и ностальгической мечте о деревне, не собирается туда возвращаться?
Стоп! Ловлю себя на мысли: нащупывается, похоже, в пушкинской любимице, нечто русское, и ей, и всем нам такое присущее состояние, метко выраженное Грибоедовым: «Где лучше? –Где нас нет!» Узнаёте?
Вспоминайте, когда ностальгируете. Классики давно это подметили, они серьёзно изучали свой народ, хотя… нам ли не знать, что канадские берёзы ни в чём не уступают русским, а русского из русских Есенина понесло-таки влюбиться в американку Дункан! Но об этом в следующей статье.
