По количеству выступлений мужчин в юбках на сцене Wortham Center нынешний сезон может считаться рекордным. Посудите сами: сначала Злые сестры и Мачеха в «Золушке» (постановка Стэнтона Вэлча), потом выступление на фестивале Dance Salad чешских танцоров в «Сне Марии» Петра Зуски, и в заключение – «Сильфида», где, как известно, главный герой танцует в шотланском килте, то есть, опять-таки, в юбке. В спектакле Little Dancer (хореография Джеймса Куделки на музыку Филипа Гласса) в юбках танцевали ни много ни мало, двенадцать мужчин. Остается загадкой, почему были выбраны именно такие костюмы. Ни сюжетной подоплеки, ни национальной принадлежности (греки, шотланцы), ни гомосексуального подтекста, ни какой другой видимой причины не было. Но на этом несуразности заканчиваются, и остается впечатление о Little Dancer как о гармоничном творении, где танец неразрывно связан с музыкальной партитурой. Юбки нисколько не мешали восприятию мужественного, напористого танца.
Джеймс Куделка – бывший художественный директор Национального балета Канады и один из самых известных деятелей искусства и культуры страны -славится своим интеллектуальным подходом к выбору музыки. Таллис, Перселл, Бах, Бетховен, Брамс, Стравинский, Барток, Хиндемит – вот неполный перечень композиторов, на музыку которых он ставил балеты. У Куделки даже есть балет на музыку «Битлз». В основу постановки, о которой идет речь, легла Восьмая симфония Филипа Гласса- композитора-легенды, при жизни получившего статус классика. Филип Гласс известен своей дружбой с Рави Шанкаром, оперой «Эйнштейн на пляже», минималистическими произведениями вроде «Music in twelve parts» и музыкой к Олимпийским играм 2004 года в Афинах. Восьмую симфонию (2006 г.) можно причислить к минималистическим работам. Три части симфонии по времени написаны в порядке убывания – двадцать, двенадцать и семь минут, соответственно. Куделка выстроил хореографию на контрастах. В первой части танцует мужской ансамбль, во второй – смешанный, а в третьей части – пронзительной кульминации всего произведения – на сцене остается лишь одна пара. Хореограф утверждает, что прототипом для названия его балета послужила скульптура Эдгара Дега «Четырнадцатилетняя танцовщица». Вот еще одна загадка – каким образом этот темный балет связан с хрупкой фигуркой Дега? Вопросов остается много…
В тот вечер труппа хьюстонского балета показала «Пять танго» нидерландского хореографа Ханса Ван Манена. Этот балет написан на музыку Астора Пьяццоллы – выдающегося аргентинского музыканта и композитора, родоначальника стиля nuevo tango.
Ханс Ван Манен прославился как один из хореографов-новаторов, которые в 1960-е помогли сформулировать общепринятые положения синтеза академического и модернового направлений танца. Международная репутация Ван Манена широка – более сорока компаний по всему миру сохраняют его сочинения в своем репертуаре.
В программе был дан анонс к балету «Пять танго», с описанием истории возникновения и эстетики аргентинского танго. Но, к сожалению, сама постановка, кроме отдельных элементов (мужского танца в паре, например) с танго не имела почти ничего общего. Пластика, скорее, подходила для испанских танцев, которыми и так изобилует классический балетный репертуар. Получился довольно невнимательный взгляд европейца на «экзотический» танец. Конечно, для балетмейстера первичным была именно музыка Пьяццолы с ее прихотливым рваным ритмом и постоянными сменами темпов, но и сам жанр не мешало бы учесть. Спора нет, постановка яркая, движения отточенные, костюмы красивые, но как-то «не про то»…
Единственным человеком, который адекватно отразил язык аргентинского танго в балете, был Хулио Бокка, кстати сказать, аргентинец. Повторить его ощущения танца было бы сложно.
Стэнтон Вэлч представил балет «Falling» на музыку Моцарта. Чрезвычайно милый балет ни о чем. Не было ни интересных хореографических приемов, ни малейшего намека на драматизм, ни даже характерных различий между мужской и женской пластикой. Но, самое главное, танец существовал отдельно от музыки. Строго говоря, к данной постановке можно было «подогнать» любую другую музыку, и осталось бы сходное впечатление. Странным было то, что Вэлч в числе всего прочего выбрал Дивертисмент Ре мажор, который остроумнейшим образом использовал Иржи Килиан в своем “Birth Day”. С единственным отличием – музыка Моцарта не рождает таких ярких фантазий у Вэлча, как у Килиана.
Благодарную хьюстонскую публику, впрочем, это не смутило, и она наградила танцоров бурными овациями.
Главным плюсом этого вечера была возможность сравнить работы трех известных хореографов, экспериментирующих в разных жанрах.
