На прошедшей неделе Хьюстон попал в плен таланта и обаяния скрипача Евгения Угорского, который исполнил Первый концерт Никколо Паганини с хьюстонским симфоническим оркестром. Такие концерты случаются нечасто! На протяжении всего сложнейшего сочинения зрители были буквально загипнотизированы и, казалось, не дышали, поражённые техникой и харизмой молодого музыканта.
К девятнадцати годам Евгений Угорский приобрёл репутацию одного из самых одарённых и виртуозных скрипачей своего поколения. «Русский феномен» – таким эпитетом награждают его ведущие музыкальные критики. Самому музыканту «звёздная болезнь» абсолютно не свойственна, он охотно согласился дать интервью нашей газете.
Евгений, когда Вы почувствовали, что к Вам относятся не как к вундеркинду, а как к зрелому музыканту?
Хотелось бы сказать: когда начал играть серьёзный репертуар, но это было бы неточно. Серьёзные, крупные произведения я играл с восьми-десяти лет, но это как раз был такой возраст, когда люди умилялись: «Смотри-ка, маленький, а как шпарит». Я бы сказал, что перелом наступил где-то в 15 лет, когда я сыграл Концерт Чайковского с Валерием Гергиевым. Это было в Москве – русская публика, дикое напряжение. Одновременно это была большая честь. Вот, думаю, тогда закончилась «эпоха вундеркинда».
Со времени своего дебюта с симфоническим оркестром Сан-Диего в 1998 году Вы играли со многими оркестрами. В связи с этим вопрос: что для Вас важнее – личность дирижёра или ранг оркестра?
И то, и другое. Хороший пример – Хьюстон. Маэстро Граф – чуткий музыкант и дирижёр с огромным опытом, при этом ещё есть и шикарный оркестр, который всё понимает с полуслова. И это было слышно на концерте. Мне повезло, что я могу играть с авторитетными элитными оркестрами, такими как Los Angeles Philharmonic, Boston Symphony.
О том, что Вы были лауреатом нескольких конкурсов, упоминается в Вашей биографии как-то вскользь. Как Вы считаете, необходимы ли конкурсы для успешной музыкальной карьеры?
У некоторых музыкантов карьера построена на конкурсах, или победа в конкурсе становится первой ступенью в карьере. В моём случае было иначе. Я не придавал значения конкурсным победам. Другое дело, что в немногих конкурсах, в которых я участвовал, я занимал первые места. Например, национальный конкурс в Калифорнии. До меня самым молодым лауреатом в истории этого конкурса был Джошуа Белл. Он выиграл в 13 лет, я – в 9. Но сам я не считаю конкурсы такими уж важными для карьеры делом. Это всегда огромный стресс, буквально полгода жизни можно выкинуть и не получить ничего взамен, одно разочарование.
Вы уехали из России в пятилетнем возрасте. Кем Вы себя больше ощущаете – русским или американцем?
Это трудный вопрос. Я прожил 15 лет в Америке, в Калифорнии и до определённой степени «американизировался». Я учился в самой обыкновенной американской школе, не специализированной, у меня есть американские друзья. Но с другой стороны, я родился в России и сохранил привязанность и к языку, и к культуре. Думаю, что в смысле менталитета я склоняюсь больше к европейскому типу.
И поэтому Вы переехали в конечном итоге в Голландию?
Это одна из многих причин. Во-первых, Европа – это центр культуры; во-вторых, там всё рядом: Вена, Париж, Берлин, Лондон, Амстердам. В Америке тоже есть центры культуры, но они сильно отдалены друг от друга. Поэтому я считаю более логичным жить там, где концертирую, а не мотаться каждую неделю из Калифорнии в Европу (такое уже было).
Некогда корреспондент Boston Globe Ричард Дайер сравнил Вашу игру с игрой Давида Ойстраха. Что для Вас это замечание, и повлиял ли кто-нибудь из великих российских скрипачей на то, как Вы играете?
У меня русская школа, идущая по линии Хейфец-Ауэр. Что касается сравнений с Ойстрахом – мне, конечно, приятно, что крупный критик наградил меня таким эпитетом, но если често, мне было и немного некомфортно от подобного сравнения. Ойстрах – великий скрипач, он гигант, его невозможно поставить в один ряд ни с кем.
Три года назад Вы сказали, что Скрипичный концерт Чайковского – Ваше любимое произведение. Изменилось ли отношение к этому сочинению со временем?
Дело в том, что чаще чем Концерт Чайковского, я ничего не играл. С этой музыкой я, можно сказать, прославился, она мне очень дорога. Но есть ещё и такой момент: когда где-нибудь надо срочно сыграть Чайковского, обычно звонят мне, вроде как молодой, мобильный, сорвался с места, поехал. Хотя не могу сказать, что я специалист по этому сочинению, просто так получается. Конечно же, я играю весь мировой скрипичный репертуар, но в этом году есть выбор и разнообразие – и Паганини, и «Испанская симфония» Лало, а в прошлом – практически сплошной Чайковский. Не очень хочется быть «исполнителем одного произведения».
Был ли Первый концерт Паганини Вашим выбором или выбором Houston Symphony?
На самом деле Ханс Граф хотел исполнить это сочинение и искал солиста. Это сложная, редко исполняемая пьеса. По очевидным причинам её сейчас мало кто играет, к сожалению. Для того чтобы выдержать напряжение на протяжении всех трёх частей, нужна энергия, как говорится, «глюкоза». Я с удовольствием согласился: всё-таки эту пьесу я играю с 11 лет.
Как Вы думаете, современная публика воспринимает музыку Паганини так же бурно, как в 19 веке – имеется в виду транс, обмороки и тому подобные «экстазы»?
Я думаю, интерпретация Паганини собственной музыки была не сравнимой ни с чем. В наше время это произведение сто раз уже переиграно и записано – есть совершенно гениальные записи, сделанные, например, тринадцатилетним Менухиным и другими мастерами. Мне кажется, что сейчас люди воспринимают музыку Паганини больше, как спектакль с уже известным сюжетом. В обморок, конечно, современные зрители не падают, но ахают и охают всё время.
Ваши впечатления о концертах в Хьюстоне.
Мне очень приятно было сотрудничать с хьюстонским симфоническим оркестром и маэстро Хансом Графом. Также мне было приятно узнать, что в Хьюстоне очень много русскоговорящих, многие из которых, думаю, пришли на мои концерты.
Хочется пожелать Евгению дальнейших успехов. А нам, зрителям, новых встреч с блистательным музыкантом у нас в Техасе.