DOLCE VITA

Оксана Сергиево-Посадская

Обстоятельства к легкомыслию не располагали – Даймонд дописывала диссертацию, я только что завела ребенка, Тоня завела ребенка и дописывала диссертацию – но анонс был составлен умело, и я попалась на первую же фразу: «Почему более века спустя на другом краю земли именитые актеры Остина борются за право играть в такой-то русской пьесе?»

И как леска за крючком, потянулись натопленные вагоны электрички, сапоги, оплывающие тающим снегом, которые так неприятно засовывать в целлофановый пакет, но надо, чтобы переодеться в туфельки, ворс театрального кресла под маленькими вцепившимися руками, нарастающее ожидание, от которого неуютно в животе, гаснет свет, занавес…

Если верить анонсу, пьеса была «о любви, литературе и быстротечности жизни» и завораживала «неожиданной величественностью и мощным драматизмом», слывя притом «непостижимой, отстраненной и понятной лишь русским с их трагическим мировосприятием». Последняя мастерская фраза убивала двух зайцев, подзадоривая местную интеллигенцию и льстиво маня урожденных русских.

– Идем! – решила я за себя и за еще ничего не подозревающих подруг.

Электрички и вспотевшие бутерброды в салфетках остались в другой жизни. О сапогах в благословенном здешнем климате тоже вспоминали нечасто. Осень перевалила за половину, но днем еще можно было ходить в коротких рукавах, и желуди падали на сухой тротуар со звуком ксилофона. Нам с Тоней было по пути, и мы отправились вместе.

– Возьмем Ламар?1 – спросила я, выруливая со двора.

– Позор, – констатировала Тоня, и разговор о русском языке, пересаженном на американскую почву, тронулся и покатился, припоминая такие перлы как «я ем на завтрак сериалы2 » и «турка на двадцать паундов3 » . Даймонд ждала нас в кафе. На ней были сережки в виде серебряных сандаликов.

– Вокруг театра погуляем? – предложила я, когда закончили с ужином и порцией необременительного трепа, как то: нудистский пляж на нашем озере – где «либо старые хиппари, либо голубые парочки», закавыки транслитерации – «нет, ну как может «и» и «и краткая» передаваться одной и той же буквой «i»?!» и, ближе к теме, известный профессор- театровед, в порыве вдохновения, бывало, взбиравшийся на стул, несмотря на бонвиванский живот между бортами темно-синего бархатного пиджака, чтобы обрушить какой-нибудь классический монолог на головы своих студентов.

– Ты в курсе, что твой театр в гетто натуральном? – приземлила меня Тоня.

– Нет… а днем там тоже нельзя гулять? – зачем-то уточнила я.

– И днем нельзя, – подтвердила Даймонд. – В театре погуляешь.

– Наверно, так аренда дешевле, – сказала я, слегка оправдываясь.

Оставив шоссе, мы поплутали в восточной части города, прежде чем нашли улочку Хидальго, ответвлявшуюся от Седьмой, и в результате приехали незадолго до начала. Неожиданно для себя самой я узнала это место – строение вроде склада с деревянным крыльцом и билетной будкой и немощёный двор перед ним. На строении была крупная белая надпись «OFF-CENTER» . Когда-то здесь довольно дерзко, то есть практически без декораций, поставили «Мастера и Маргариту». Сцепившиеся паровозиком актеры, первый из которых звонил в звоночек, изображали трамвай, а катавшийся по сцене качан капусты – голову Берлиоза. В зрительном зале было пять рядов.

– Это тоже не такой театр, в котором гуляют, – вынуждена была я сообщить, но тут же нашлась, – альтернативный.

Мы внесли пожертвования в билетной будке, получили программки и поднялись через деревянное крыльцо в помещение, где, точно, было пять рядов, мест по двадцать и сцена-платформа без занавеса. На платформе стояла пара скамеек и сооружение из перекладины на двух шестах с драпировками – эстрада для домашнего спектакля. Подсвеченный задник синел цветом вечернего неба.

Представление еще и не думало начинаться, а меня уже подмывало чувство вины.

– Я тут, а они дома, – подкатилась я к Тоне за сочувствием.

– Наслаждайся, – отрезала подруга, но через минуту занервничала сама. – Может, с краешка сядем и в случае чего…

– Русский Шекспир, Тонь! – протянула я, ссылаясь на программку.

– Я видела афишу в университете, – вставила Даймонд. – Его сначала написали через «c».

– Czech-, как в чехе?

– Нет, Check-, как в чеке. Потом схватились за голову – исправили.

– А там не написано, сколько идет? – опять спросила Тоня.

– Написано: между третьим и четвертым действием проходит два года, – съязвила я. – Будешь писать мужу письма…

– Ага, мелким почерком, – парировала Тоня.

Пока подтягивались зрители, на сцене возникли два актера, одетые работниками, и, усевшись под эстрадой, стали угощаться прозрачной жидкостью, наливая из бутыли в рюмки-наперстки и стукая донышками об пол, перед тем как чокнуться.

– Как бы не переборщили, – заметила я.

– Ты что, думаешь, это водка?! – не поверила Даймонд такому наивному невежеству.

– Да я не про то совсем, – обиделась я немного.

– А… национальный стереотип…

– Именно.

Тут вышел режиссер, молодой-красивый-бородатый, предупредил о том, что в спектакле предусмотрено кратковременное курение и пиротехнический эффект с небольшим количеством дыма, спросил что-то по-русски (откликнулись несколько голосов), и после неизбежного «without further ado» спектакль начался:

– Отчего вы всегда ходите в черном?

Было хорошо. Смешно – когда насмешничали, грустно – когда плакали. По ходу действия сквозь задник проступило небо, озеро, ночь, и скамейки обрастали липовой аллеей. За сценой – или за озером – пели русскую песню. Фасоны столетней давности узнавались по московским постановкам. Из английского перевода выпрыгивали милые имена-отчества. Национальный стереотип присутствовал в меру и согласно тексту. Я получила все, что хотела.

– Нет, вот ты мне скажи, – бессвязно философствовала я по дороге домой под впечатлением, – мы тут живем, ходим себе в театр, а они там целовали следы ног и стрелялись!

– Тебе хочется целовать следы ног? – прагматично осведомилась Тоня.

– Не так чтобы очень… – оценила я, перестраиваясь в левый ряд перед светофором.

– А стреляться?

– Еще меньше.

– Так в чем проблема? – зевнула подруга. – Сейчас перед мостиком опять налево…

– Ну, прощай, красавица, надо будет повторить, – мы поцеловались.

Я ехала одна по ночным улицам и улыбалась. Дома было тихо, все спали.


1 – от англ. to take Lamar , т.е. поедем по бульвару Ламар

2 – от англ. cereals, т.е. хлопья, мюсли и т.п.

3 – от англ. twenty pound turkey, т.е. индейка весом двадцать фунтов