ВСЁ БУДЕТ ОРЕРРА

Беседовала Ольга Вайнер. Фото автора.

Часть вторая.

К слову, об «орерре», расскажите о грузинском дедушке.

Дед мой, Валерий Александрович Талантов был родом из Кутаиси. Он мне был вместо отца. У меня-то и самого должна была быть та же фамилия, то есть по маме и по деду я Талантов. Но представьте себе, какого быть художником с такой фамилией, вот я и стал по папе Антонышевым. Дед был профессор, патологоанатом. В свободное время он занимался художественной фотографией, путешествовал по всей России, у него был интерес к старине – видимо, это передалось и мне. В принципе, всем, что я делаю, я обязан деду, он воспитал меня. Помню, когда я был в пятом классе, к нам в школу пришли «спортивные дяди», стали агитировать в конькобежный спорт, обещали каждую неделю бананы. Это был 75-й год, понятно, что не каждый тогда пробовал бананы. Я был «куплен с потрохами» и был готов на всё ради бананов. Но дедушка возмутился и в спорт не пустил. Мы воевали два дня, после чего он буквально силой оттащил меня в художественную школу. Вот так я стал художником. Многие из друзей дедушки были или из Академии художеств или из Мухинского. Я с детства помню, как к нам в гости приходили бородатые художники. Все, конечно, из старой питерской интеллигенции. Это от них я впервые услышал разговоры о старом городе. Потом пригодилось.

Есть ли у Вас любимое место в Петербурге?

Самое любимое место, это, где мы сейчас находимся – весь район вокруг площади Репина. А любимый дом – «дом-утюг» в самом начале Садовой улицы. Я очень люблю анекдот, про то как к врачу приходит очень нервный человек и говорит: «Доктор, мне всё время мерещатся какие-то кошмары». Доктор даёт листок бумаги: «Сейчас выясним. Нарисуйте, пожалуйста, несколько домиков». Человек рисует. Доктор: «Ну, вот видите, вполне симпатичные домики, всё у Вас в порядке». Больной: «Доктор, если б Вы знали, там внутри ТАКОЕ творится!» Вот и мне кажется, что каждый дом живой, и в каждом происходит что-то ТАКОЕ.

На выставках Вы иногда появляетесь в своеобразном костюме. Что это, тоска по старой «униформе»?

Скорее, это и есть униформа, только «парадная» – раскрашенные пальто и пробковый шлем (кстати 1908 года, найденный на каком-то чердаке). С лицевой стороны – наш Троицкий собор (до пожара), «дом-утюг» а со спины – моя любимая Santa Maria del Fiore, что во Флоренции. С этой униформой связано много курьёзных историй. Например, однажды на одной из выставок в Манеже проходил специальный конкурс костюмов, а победителю обещали приз – поездку по всему миру. Думал-думал, чем же, кроме костюма, привлечь народ. Придумал. Купил 2 ящика вина. Народ, конечно, поначалу интересовался какими-то полуодетыми женщинами, но скоро подтянулся к «рюмочной» «Старый город». В итоге я набрал высший балл, но потом выяснилось, что призы были распределены заранее. Обиделся, ушёл. На улице шёл дождь, так что я остался в этом пальто. Остановили милиционеры, думали, что я выношу с выставки экспонат. Долго пришлось доказывать обратное. На другой выставке некая, тогда очень известная модельер, захотела купить у меня пальто, чуть ли не за любые деньги. Не продал и «не продался», хотя в то время тайно мечтал о машине.

Немного о творческом процессе.

Кто-то назвал мой стиль «фантастический реализм». Я сначала обижался, а потом подумал, что этот человек по-своему прав. Все домики вначале рисуются с натуры (к сожалению, в последнее время это делать всё труднее, поскольку в Питере много домов сносят), запоминается в голове и на картинке. Рисунок может лежать неделю-две, а то и месяц и ждать своего часа. Сама картинка (я все свои работы называю «картинками») занимает несколько дней, а подготовка к ней может растянуться на полгода.

Ваши картины ярко индивидуальны – ни с кем не спутаешь. А в студенческие годы кто из художников повлиял на Ваш стиль?

В первую очередь, Ван Гог, позже Утрилло (пока я не увидел его картины живьём и не узнал, как он рисовал). Что касается старых художников, так это Босх и Брейгель.

Почему Вас называют «старый акын»?

Потому что я рисую так, как акын поёт – по принципу «что вижу»… Пожар Троицкого собора, например. Взрыв гостиницы Англетер. Потом у меня есть диптих «Курск» – я его рисовал во время истории с затонувшей подводной лодкой «Курск» – пока их «спасали». Никольский собор изобразил потому, что Св. Николай – покровитель моряков.

Кроме Петербурга на Ваших картинах появляется Флоренция. Почему Вы выбрали именно этот город, а не Венецию, к примеру, по аналогии с тем же Питером?

Не я выбирал, так получилось, что сам город меня выбрал. Во Флоренции мне предлагали остаться, даже шла речь о покупке домика. Казалось бы – мечта… Но, к сожалению, там настолько красиво, что долго жить невозмохно. Уже через месяц я начинаю волноваться и тосковать по Питеру. А было время, когда я жил во Флоренции по полгода. Не остался, может, и к лучшему. А почему не Венеция, – так там можно находиться один месяц в году, когда нет туристов.

К тому же во Флоренции живут вдова и сын Андрея Тарковского, моего любимого режиссёра. Выяснилось это так. Я однажды заметил, что по соседству кто-то каждый день гуляет с собакой и говорит с ней по-русски. Спросил у друзей, кто это мог быть? Говорят: «Это сын известного вашего опального режиссёра, как фамилия – не помним». Я узнал по табличке на двери, что Тарковские – так чуть ли не целовал дверь. Потом у меня открылась выставка, на которую я пригласил Андрея Андреича. Он захотел купить несколько работ. Торговались мы довольно своеобразно: я дарил, а он покупал. Мы довольно долго не могли решить этот вопрос и решили «полюбовно» – одну он купил, а две я подарил (честно говоря, я бы всё подарил). Позже я смотрел документальный фильм про Тарковского и обнаружил, что эти две картины висят в его мемориальном кабинете.

Часто ли Вы дарите картины?

Иногда. Но дарю с условием, чтобы они висели, а не пылились где-нибудь… У меня есть убеждение, что картины должны жить, чтобы кто-то на них смотрел, кто-то переживал. Поэтому иногда я занимаюсь росписью стен. Однажды я расписал стены в доме Сюзанны Браммерло, члена нашей группы. Мистическая история, на самом деле. В том доме был пожар с наводнением. Сгорело всё, а роспись осталась.

Есть картинки, которые нравятся кому-то, а есть, которые нравятся лично мне. С этими я стараюсь не расставаться. Наверное, я бы всё дарил, если бы зарабатывал на жизнь чем-нибудь другим.

Кстати, в 90-х я стал, может не от хорошей жизни, боди-артистом – было это модно лет 10 тому назад. Но опять-таки я рисовал старые домики, а не стандартные узоры.

Это же, мягко скажем, недолговечное искусство – выставка на один вечер.

Если честно, то это было банальное зарабатывание денег. Один вечер поработал, а потом живи себе безбедно. Конечно, было обидно, когда расписываешь модель в течение 3-4 часов, а сам показ занимает максимум 20-30 минут, и в душ! Жалко, что тогда у меня не было цифровой камеры – столько работы пропало.

В каких странах видели Ваши работы?

В Италии и в Германии, в Бельгии и во Франции- на Фестивале российского кино в городе Онфлёр. Я мечтаю добраться до Парижа, но останавливает расхожее выражение: «Увидеть Париж и умереть». Пока не решаюсь.

Как насчёт Америки?

Я сознательно посещаю места, где можно рисовать старый город. А Америку я считаю молодой страной, хотя там есть города, которые меня привлекают относительной стариной- Бостон, Новый Орлеан. Но вот пока до Америки добрались только мои картинки, может, вслед за ними и я? Кто знает?