25 ноября в Культурном центре «Наш Техас» в Хьюстоне будет покaзана видеоверсия спектакля «Фрагмент» Клайпедского драматического театра. В основе спектакля — темы и мотивы третьего акта пьесы «Три сестры» А.Чехова. Автор и режиссер — Дмитрий Крымов. Субтитры на русском и английском языках.
О создании спектакля, Чехове, литовских и американских актерах, театре Krymov Lab NYC — в эксклюзивном интервью режиссера Сергею Элькину (печатается с сокращениями).
Информационный повод к нашей сегодняшней беседе — американская премьера видеоверсии «Фрагмента». Как и когда возникла у вас идея спектакля?
Директор Клайпедского драматического театра Томас Йочис давно предлагал мне поставить спектакль. Я приезжал на workshop, познакомился с актерами, посмотрел, как мы друг друга понимаем. Это все было до Катастрофы. Я жил в Москве, у меня было очень много работы, и я все время отвечал: «Да-да, Томас, конечно, когда-нибудь приеду».
Конкретно мы с ним договорились после начала войны. Москва уже куда-то «отъехала» со всеми возможностями, которыми я тогда жил. Томас мне позвонил первый, когда началась война. «Фрагмент» по мотивам третьего акта «Трех сестер» — это полностью его инициатива, настойчивость, доброта, гостеприимство, тактичность. Он — человек грандиозный, про него можно говорить долго. Я таких директоров театров не видел. Надежность и полная свобода… Я себя чувствовал абсолютно спокойно, как елочная игрушка в вате.
У Чехова читаем: «Третий час ночи. За сценой бьют в набат по случаю пожара, начавшегося уже давно». Вот уже больше ста лет прошло, а во всех спектаклях пожар случается за сценой. Вы сделали революционную вещь — вывели пожар НА сцену. Даже на экране компьютера физически ощущается, что полыхает. Фантастическое зрелище!
В «Трех сестрах» много происшествий при том, что пьеса как бы не динамичная, все скулят и тоскуют. Год назад умер отец, приехал незнакомый человек из того места, откуда герои уехали, полюбил одну из сестер. В конце пьесы убили Тузенбаха… Он весь больной, этот чеховский текст, и в нем столько событий! Пожар как-то проходит стороной, фоном. Солнце встало, солнце село, дождь пошел, пожар прошел… Пожар для того, чтобы потом героям поговорить про любовь.
Но если, подумал я, навести увеличительное стекло на это место, то в капле воды, как в молекуле, станет видно, что это за «огромная рыба» в трагедии. Увеличительное стекло можно навести, наверно, на многие куски. Например, отношения Кулыгина и Маши — только об этом можно сделать спектакль. Просто пожар — такое явление, которое может быть переведено на язык театра. Пожар, который никто не видел. Все думали, что он за окном, а он здесь. И все сгорели.
Сейчас на фоне войны это выглядит просто пугающе актуально.
Я об этом даже не говорю.
Несмотря на то, что хронометраж «Фрагмента» — один час двадцать минут, его можно назвать спектаклем в трех частях: обычная жизнь, крушение жизни (как вы говорите — катастрофа) и то, что происходит потом, нечто постапокалиптическое.
Последнюю часть я называю для себя по-другому — это способ выжить. Как анальгин. Что делать, когда все рухнуло? Что? Покупать новую мебель?
Во время репетиций мне пришла в голову отчаянная мысль — может быть, потому что Клайпеда относительно далеко, может, никто и не увидит, — и я решил сделать бесшабашный поступок и включить в спектакль фрагменты фильма Марселя Карне «Набережная туманов».
Как интеллигентные люди, герои решают посмотреть старый французский фильм, который их папа очень любил и они любили смотреть его вместе… Можно отнять все, кроме прошлого. Нельзя отнять душу. А душа у них там… Затея казалась сначала абсолютно малореалистичной.
Как это поставить, как монтировать? Даже для меня все это было довольно рискованно, но я подумал: «Когда в мире совершаются такие события, почему не попробовать?».. Мои записи полны чеховских фраз. Чехов, как большой магнит, меня своими фразами куда-то тянул. Постепенно я выметал их всех, потому что они тянули в знакомое. Я пытался создать новое произведение на чеховские темы по состоянию Катастрофы, а не по знакомым репликам, которые, как мне кажется, ослабляют напряжение.
Когда ты смотришь новое, ты не знаешь, что будет дальше. А со знакомым текстом что-то предугадываешь, тебе какие-то «костыли» дают. Постепенно чеховский текст почти ушел, остались три блока: «Начало», «Пожар» и «Кино».
Меня потряс один момент, когда Саманта (актриса Саманта Пинайтите) обнимает и пытается спасти, и спасает солдата Жана из «Набережной туманов», которого играет Жан Габен. Она разрывает экран, выходит к авансцене с куском белого полотна и прижимает к себе живого, улыбающегося Габена. Я никогда прежде не видел в театре такой буквальной, физической смычки с кино, когда театральная героиня стоит на авансцене вместе с героем фильма.
У меня был такой случай. В 1987 году, когда папа уже умер, мы с Театром на Таганке поехали на гастроли в Париж. Мы там увидели людей, которые давно эмигрировали. В 1987 году ничто еще не свершилось, но кое-что было уже можно. Для меня это был просто переворот сознания.
Приехали назад, и на таможне всему театру устроили шмон. Он длился часа четыре. Это было мучительно. Переворачивали страницы книг, все-все-все… Я определенно помню свою мысль: можете забрать все, но не заберете того, что я там испытал. А там я испытал единство мира.
Так и Саманта. Идея, что она включается в объяснение фильма, родилась на репетициях. Фильм возвращает ее отца, возвращает ее чувства. Если даже звука нет, она будет сама говорить. За воспоминания человек хватается, как хватается за ветку падающий с дерева человек. И ветка отчасти, наверно, может выручить.
Что вы можете сказать о литовских актерах?
Они все очень хорошие, послушные, заинтересованные. Актриса Саманта Пинайтите в роли Ольги — просто чудо. Она получила премию «Золотой сценический крест» (самая престижная театральная награда Литвы) за лучшую женскую роль. Физически очень тяжелая роль. У Саманты лицо мученическое и глаза необыкновенные. В ее лице есть все, что мне нужно…
В прошлый раз мы с вами говорили в мае 2022 года. Вы поставили «Вишневый сад» в Филадельфии и стали обживаться в Нью-Йорке. Сегодня, спустя два с половиной года, какие у вас ощущения от Нью-Йорка?
Я не то чтобы город знаю — у меня здесь дом. Мы уезжали, я делал спектакли там-сям и почувствовал, что соскучился по дому. Малюсенькая квартира, не знаешь, куда положить носовой платок. Тем не менее появилось чувство дома. Это хорошо. Мы отремонтировали квартиру, в отличие от Ольги, купили новую мебель. Оказались более практичными, чем чеховские герои.
Самое главное, что с вами произошло в Нью-Йорке, — вы создали Лабораторию. Как вам это удалось? При том необъятном количестве театров в Нью-Йорке не побояться и создать новый?
Здесь не так сложно открыть новый ресторан или кафе. Сними угол, поставь столики и намазывай бутерброды. Здесь же никто не запретит, Министерства культуры нет. Важно, чтобы при таком обилии возможностей к тебе ходили. Вот это задача.
Как вы выбирали актеров? Или после двух спектаклей у вас уже есть своя труппа?
Труппы здесь нет. Не знаю, хорошо это или плохо, но это так. Получая зарплату, актеры не ждут, что им кинут кусок следующий раз. Они ищут, как голодные звери, везде. Куда позовут, туда идут. Такая жизнь. Актеров очень много: и американцев, и тех, кто говорит по-русски. Кого-то я знал по университетам, где преподавал. Попросил им позвонить. Они откликнулись.
Кто-то из моих актеров, знакомых по университетам, посоветовал кого-то. Одна девочка посоветовала двух замечательных актеров. Они были лучше, чем все, кто прислали резюме на кастинг. Тем более, что они знакомы друг с другом, связаны прошлым. Когда мы делали спектакли, мы были похожи на «компашку».
Если судить по количеству и качеству сделанного, то ваши персональные итоги за время после 24 февраля 2022 года впечатляют — вы поставили семь спектаклей и создали новый театр.
Да, три — на английском языке, два — на литовском, один — на латышском и вот недавно сделали спектакль «Записки сумасшедших» на русском языке.
Согласитесь, когда вы узнали, что началась война и вы не вернетесь в Москву, вы всего этого не могли ожидать?
Нет, я ничего не мог ожидать и не ожидал. Если бы не война, я бы сделал пять спектаклей, которые начинал в Москве. Они были бы другими. Может быть, один или два чем-то похожи. Каждый раз нужно менять молекулярную сетку. История меняется под каждую конкретность: место, страну, театр.
Вернемся к нашей основной теме. Так все-таки во «Фрагменте» Вы сжигаете свое прошлое силами литовских актеров? Вы — тот самый погорелец на пепелище?
Я не думал об этом. Во-первых, как я думал (может быть, это не совсем понятно), Саманта не то, что сжигает прошлое, — ее добросердечие, эмпатия к другим погорельцам зашкалила и перешла в болезненность. Она уже все нужное отдала и отдает ненужное. Это гиперэмпатичный человек. Она отдала ВСЕ.
В Москве у меня был спектакль «Торги». Кстати, тоже по чеховским мотивам. Там тоже четыре человека прощались со своим прошлым. Это был период, когда Васильева выгоняли из театра и нас выгоняли. Мы поставили домик и много-много всяких предметиков, которые любили. Там был солдат, который приходил в форме русской армии, похожий на Прохожего из «Вишневого сада». Он просил, я не помню, рубль или десять рублей. И вдруг все они говорят: «Да, конечно». И они отдают ему все. Все деньги. Солдат уходит. Кто-то говорит: «Возьми, возьми… Взял». Вот так и во «Фрагменте». Саманта отдает все открыто. Это сумасшествие от способности сочувствовать другим людям. Формула высочайшего интеллигента чеховского толка.
Прошлое интервью с вами я закончил строчками Геннадия Шпаликова: «Никогда не возвращайся в прежние места. Даже если пепелище Выглядит вполне, Не найти того, что ищем, Ни тебе, ни мне»? Спектакль «Все тут» проверял на себе эту шпаликовскую формулу. В этом плане спектакль «Фрагмент» закольцовывается со спектаклем «Все тут». Опять те же темы, возврат в прошлое, опять вопрос: что дальше? Что будет после войны? Можно ли будет вернуться на пепелище?
Я вот слушаю вас и в голове перебираю спектакли, которые я сейчас делаю в Лаборатории, в Праге, в Израиле. Они все про это. Просто разные сюжеты для трудного размышления о том, насколько это можно и нужно.
Помните письмо Клауса Манна, сына Томаса Манна? Очень длинное и очень страшное. Его зовут вернуться, и он объясняет, почему его папа и он затрудняются принимать какое бы то ни было решение… В прошлое вернуться нельзя. Это болезненное чувство. Набоков весь в этом, Бродский. Они жили воспоминаниями. Воспоминания — колоссальная вещь, единственная реальность, которая есть.
Что такое настоящее? Вот я сказал слово, и оно стало прошлым. Будущее неизвестно, о будущем можно только мечтать, а прошлое откристаллизовывается и составляет тебя. Что значит вернуться? Там жить нельзя. Вернуться туда нельзя. Там все другие. Уайлдер написал про это свой «Городок».
Можно вернуться, чтобы строить что-то новое…
Это уже будет техническое решение. Вернуться не к тому, что было, а строить новое. Кто знает, как все повернется…
Я Чулпан Хаматовой в шутку сказал: «Когда мы вернемся, нас позовут в Большой театр. Я буду на колеснице стоять, как Аполлон, а ты каждые двенадцать часов подносить лошадям воду. Или наоборот. Ты будешь стоять на колеснице, а я каждые двенадцать часов подносить лошадям воду. Мы там будем вдвоем. Там, наверху».
В Хьюстоне Спектакль «Фрагмент» Клайпедского драматического театра демонстрируется субботу, 25 января 6 вечера в Культурном центре “Наш Техас” (2337 Bissonnet Houston, TX 77005). Субтитры на английском и русском языках. Билеты — на сайте https://ourtx.org
Все новости о проекте Stage Russia — на сайте www.stagerussia.com.
Оставьте первый комментарий